История одной дуэли (сборник)

– Чем же отличились, что через полгода вверх пригласили? – он как-то с подозрением зыркнул без всякого интереса, но и без издёвки, впрочем. – Не тутошней ли историей?

Он так и произнёс «тутошней», но я опять не засёк подтекста, буднично у него получилось.

– Начальству виднее. – Я присел на единственный стул, что стоял почти у самой двери. – А история действительно из прошлого.

– Из управления нашего тоже не звонили, и ваш Колосухин не дал знать, – перебил он меня. – Я своих перетряс, у меня старожилы вас помнят.

– Дела давно забытых дней, – попробовал я пошутить, раскрывая портфель.

– Прокурор района в курсе вашего визита? Бобров со вчерашнего дня в командировке. – Он не спускал с меня настороженных глаз.

– Он нам не понадобится.

– Слышал, жена с вами? – И опять он не улыбнулся.

– Соскучилась по знакомым.

– По ком же?

Я промолчал.

– Зябликов, вас сменивший, у нас не частый гость, – не унимался Царапкин. – А вы, вон, даже в городе не забываете…

Я давно отметил одну особенность в манерах работников этого учреждения, поэтому терпеливо дожидался конца его вопросов: они должны иссякнуть сами, перебивать или другим образом форсировать ситуацию бесполезно.

– С Каримовым осечка, я бы ещё вчера к вам зашёл.

– Вместе на бюро заседали, – изобразил он значимость.

– Затянулось бюро?

– В колхозах напряжённая обстановка, с зимовкой проблемы. Но изменим положение. Как супруга перенесла дорогу?

«Ему про всё донесли, – впервые я смутился. – Не удивлюсь, если услышу, на каком она месяце».

– Так что же вас интересует, Данила Павлович?

По-видимому, он нажал какую-то кнопку, так как я уловил тихий сигнал в приёмной, и тут же влетела молодушка.

– Анна Михайловна! – Он изобразил мне улыбку. – Вам чай, кофе?

– От кофе не откажусь. – Положил я перед ним копию поручения Федонина. – Меня интересует результат исполнения вот этого задания.

Царапкин не подал вида, что бумага его заинтересовала, он даже небрежно чуть отодвинул её от глаз, а потом полез за очками. Они оказались круглыми, в тонкой металлической оправе, я вспомнил кино тридцатых годов, у какого-то актёра такие мелькали на носу, напоминая больше монокль, потому что вечно спадали с носа. На этих металл был благородного цвета и делал им честь.

– Курите? – тихо поинтересовался он.

Надо сказать, меня покорило его умение ненавязчиво завладевать инициативой. Силён, бродяга, оценил я. Ну да ладно. В конце концов я прикатил не в кошки-мышки играть. А приёмчики эти знакомы.

– Прокурором области Игорушкиным, – значительно и сосредоточенно начал я, – поручено завершить уголовное дело прошлого года. Оно было в производстве старшего советника юстиции следователя по особо важным делам Павла Никифоровича Федонина. Передано мне. С этим я и прибыл.

Сказано было неплохо, я обратил внимание, как пригибалась голова этого человека к столу, особенно она дрогнула при перечислении мной должностей и званий: на служивых этих мастей действует.

– О каком деле идёт речь? – он сумел сохранить хладнокровие.

– Возбуждалось в связи с самоубийством осуждённого Топоркова, бежавшего из колонии и подозреваемого в поджоге архивного помещения.

Пауза длилась долго.

– А-а-а… Вон оно что. – Царапкин снял очки, поднял брови. – Как мне докладывал предшественник, к бытности которого это относится, дело давно прекращено. Да и вы это произнесли – уголовник застрелился. Впрочем, в детали я не вдавался, никакого дела у нас не заводилось.

В коротком монологе мне особенно понравилось слово «предшественник». Лихо открестился Царапкин от майора Усыкина, теперь уже бывшего, как метко заметил вчера в разговоре острый на язык Квашнин: «Сгоревшего в пожаре, запалённом неизвестно кем…»

– Отнюдь, Максим Устинович, увы, отнюдь. – Я поудобнее постарался устроиться на стуле, принимая поданный кофе. – В вашем отделении дело действительно не заводилось. Все материалы майор Усыкин переадресовал нам, в районную прокуратуру, а потом дело было приостановлено Федониным в связи с неустановлением виновного, но не прекращено.

– Я не следственник, Данила Павлович, – уголки губ Царапкина дрогнули, изобразив ухмылку. – Усыкин, помню, докладывал, сдавая мне дела, что подписывал какие-то ответы на запросы из областной прокуратуры. Поискать в нарядах переписки?

– Не помешает.

– Семнадцатый наряд мне, – резко бросил он в телефонную трубку, а мне любезно предложил: – Ещё кофе?

Я кивнул, такого кофе я не пивал даже в «Шарлау».

– Данила Павлович! – Царапкин отодвинул от себя чай, ослабил галстук и, распахнув китель, откинулся на спинку кресла. – А кого, простите, могут интересовать вопросы, потерявшие всякий интерес, значимость, а в целом, я бы сказал, не принесшие никому никакого вреда?

Лицо его разгладилось, я увидел его улыбку, она оказалась не натянутой, не придуманной, а даже, наоборот, вполне доброжелательной и располагающей к откровенности.

– Кому это, грубо выражаясь?.. – он присвистнул. – Смех один! Ту историю затеял сам Усыкин. Но что с него взять! Человек тяжело болел, переживал. Ему вошь казалась чумой. Никаких важных документов из архива не пропало. Там бумажки были местного значения, древности несусветной, ещё революционного периода. Банды, белогвардейщина, кулаки злобствовали в степях, а с ними велась борьба на поражение. Время того требовало. Врага уничтожали. Кто не согласен? Что изменилось? Это и теперь лозунг дня. Другое дело – враг не тот. Да что я… Извините. Никого в живых нет. Бугор тот, Гиблое место, мы давно раскатали, заровняли, облагородили, остатки костей выбрали ваши студенты с медиками и увезли в город. Надо будет, придадим их земле, где прикажете. А важных документов не пропало, Усыкин сам и разобрался. Зазря поднял переполох. Мне прикасаться не пришлось. Да и Усыкин в отставке, сейчас уже лечится в санатории после больницы. Но виноват ли он? Какие условия были! Это теперь в рекордные сроки нам удалось новое здание построить, маленькое, но своё. Как оно вам? Впечатляет? – он оглядел стены. – Первый секретарь райкома, Валерий Николаевич, помог. А что здесь было? Вы же сами видели!

Конечно, я помнил. Районное отделение в то время ютилось на первом этаже здания райкома партии и занимало тёмный скромный уголок в два кабинета, один из которых прятал Усыкина в его необычайно длинном пальто, похожем на хвост.

– Да и было ли проникновение в архив? Я умолчу про попытку его поджога! – Царапкина словно пробило, он говорил, не останавливаясь, вдруг засмеялся мелко и зло – кхе, кхе, кхе…

То ли кашель, то ли чих.

– Развалились прогнившие стеллажи в архиве, гниль и рухлядь обрушились на пол. Усыкин, великий криминалист, тут же сделал вывод, что это следы вора. Кому понадобилось?.. Потом оценили его способности. Теперь хоть подлечится…

Он глянул на меня, а я уж подумал – забыл в запале. Нет, он крикнул за стенку: «Анюта, принеси чайку!»

Молодушка впорхнула с новым подносом.

– А та полоумная старушка! Как её?.. – он пальцами защёлкал, вспоминая. – Разве можно здраво воспринимать её рассуждения? С чего она взяла, что в архиве пропали документы? Описи нет. По её понятиям, бумаги значились в папках. Но кто это сказал? Чем подтверждается? Общим каталогом, где никакой конкретности не найти. Полоумная пенсионерка! Почему ей верите?

«Однако он разговорился… – подумалось мне, – выходит, прикидывался, что не задели его те события. Увлёкся, начальник, разволновался».

– С чего вы взяли, будто заведующая архивом, которую допрашивал Федонин, полоумная? – сумел я вставить реплику. – Обижаете гражданку.

– Всему району известно. Мне и подполковник Каримов докладывал.