Темнее ночь перед рассветом

Одухотворённый ассистент умчался. Он не помнил, когда видел шефа таким последний раз.

А Дынин, размахивая руками, с кем-то спорил, соглашался, посмеивался, тут же хмурился, и со стороны это походило на спор Фауста с Мефистофелем, с той лишь разницей, что возле вскрытого трупа метался один человек и не мелькала битая посуда.

– Нет, не услышали ещё от меня последнего слова… – внятно завершил длинную тираду профессор. – Врачей выручает пациент. Даже при смерти он ещё способен указать перстом или глазом на болезненное место…

– Наш пациент, увы, подобен льду, – напомнил ассистент, помогавший облачиться Дынину в стерильное одеяние.

– Вот здесь и зарыта собака! – вскричал профессор.

– Упаси бог! – опешил Жорик.

– Я это в переносном смысле, коллега. Все наши три пациента, увы, не способны вымолвить ни слова. Как бы им этого ни хотелось. Но это их преимущество, а не недостаток.

– В чём?

– Как же вы недогадливы! Они жертвы и недвижимы, чёрт возьми!

– Я вам ещё нужен, Илья Артурович? – Ассистент посчитал за лучшее ретироваться.

Шутка ли сказать: меняя помощников, профессор за прошедшие полтора суток обработал полностью трёх пациентов: труп Фугасова, принёсший чудесное озарение, оказался последним.

– Спасибо, дружище, вы свободны.

– Профессор, – всё-таки замялся ассистент. – Может, что-нибудь?..

– Спасибо, я совершенно здоров, – ответил Дынин. – Ты принял меня за полоумного?

– Как можно?..

– Можно! – успокоил его тот. – Я не стыжусь, хотя выгляжу, наверное, таким. Но успокойся, мой друг, это случается. И поверь мне, великое счастье редко приходится переживать живому существу, в особенности учёному.

Жорик потупил глаза: бежать ли ему за помощью или слушать дальше?

– Исследование я закончил, – объявил вдруг ни с того ни с сего профессор.

– Как?

– Не удивляйся. Мне оставалось лишь завершить глубокий анализ всех деталей. Этим я и занимался на ваших глазах.

Профессор облегчённо вздохнул и огляделся: стрелки на настенных часах стыли, не двигаясь.

– Который час? – воскликнул он.

– Шестой… вечера, – промямлил ассистент.

– Любезный друг, приберитесь в лаборатории и передайте наши материалы в печать. Мне надо спешить. Извините. К утру всё должно быть готово.

И профессор, накинув прямо на халат свой старенький плащик, схватил шляпу, зонт, портфель, бросил туда кое-какие бумаги и торопливо откланялся.

Выйдя на засоренную толпой улочку, Дынин летел средь людей, словно на крыльях, не чувствуя ни толчков, ни ругани в спину; им двигала великая сила нетерпения. Маршрут был достаточно известен, с детства его выручала великолепная память. Профессор достаточно хорошо изучил предоставленные ему Ковшовым протоколы осмотра места происшествия, где были обнаружены трупы гражданина Фугасова и лейтенанта Шипучкина.

Когда наконец-то, намучившись спешкой и переведя дыхание, Илья Артурович шагнул под листву деревьев долгожданного скверика, там никого не оказалось. Обнявшиеся парочки разогнало темнеющее с ужасной быстротой небо. На город надвигался буран, шторм, а может быть, дикой силы ураган, одним словом, что-то страшное. Казалось, все нечистые силы слетались сюда.

Профессор подошёл к озерцу, долго вглядывался в зелёную глубь, как будто мучительно что-то вспоминал или рассчитывал. Наконец глаза его сверкнули, он слегка улыбнулся, опустил портфель, расстегнул его и извлёк резиновые перчатки. Скинув мешавшую шляпу и зайдя по колено в воду, он начал осторожно шарить по дну, ухватывая и ощупывая каждый куст и ямочку, каждый бугорок.

Вот он вскрикнул, разогнулся и, забыв про мокрые перчатки, почесал спину – проклятый радикулит не вовремя дал знать о себе. Но вновь полез уже увереннее в то же место. И новый вскрик, но уже радости, а не боли, раздался над водой. Профессор тяжело разогнулся, держа в перчатках внушительный свёрток. Дынин приоткрыл краешек, чтобы убедиться, что не ошибся, довольно хихикнул и зашагал из воды. На суше свёрток был аккуратно обмотан им в полиэтилен и упрятан в портфель.

– Ну вот, дело сделано, – прошептал профессор и… охнул, упав лицом вниз.

Квадратная, словно шкаф, фигура в тёмном плаще выросла над ним, потирая кулак.

– Не зашибить бы до смерти, – наклонился незнакомец над распростёртым телом и успокоился: – Нет. Сердце вроде тикает.

Широко раскорячив ноги, неизвестный высморкался, огляделся и мрачно прогнусавил:

– А ведь никто мне не верил…

Легко взвалив щуплое тело профессора на плечо, он прихватил портфель и, крякнув, зашагал из сквера, бормоча:

– Тянет всех этих злодеев на место смертоубийства какая-то сила. А ведь забывают, что излишнее любопытство есть путь не к познанию, а к собственному жизненному концу.

Бой дромадеров[4 - Дромадер – одногорбый верблюд.]

Налитый кровью немигающий глаз гигантского верблюда хищно косил на толпу галдящих вокруг него людей. Раздражённое животное, скаля жёлтые зубы, вращало башкой в разные стороны с неповоротливостью динозавра, намереваясь влепить струю слюны, капающей уже из пасти, в того, кто осмелится подобраться ближе остальных. Более всего дромадёру досаждали круживший рядом мужчина на стрекотавшем мотоцикле и покрикивающая женщина за его спиной. Не чуя опасности и страха, они мельтешили почти под копытами животного, зля его всё больше и больше.

– Делай кадр, Хоббио! Ещё, ещё! – Красивая, неистовая, со сверкающими глазами «пантера» торопила приятеля, позабыв обо всём на свете.

Но фотограф медлил, ловя единственный удачный миг. Помогавшая гостям, раскрасневшаяся от усердия, молодая казашка на жеребце в национальном костюме, словно угадав желание Хоббио, наотмашь стеганула верблюда лёгкой нагайкой по горбу. Тот взревел от боли, заплясал на месте и, задрав вверх передние копыта, пустил струю пенной слюны в надоевших обидчиков. Залитые потоком омерзительной пакости, Хоббио слетел с мотоцикла, «пантера» свалилась в песок бархана. Степнякам, наблюдавшим за сценой, это доставило большую радость, вызвав хохот и едкие остроты.

Взбешённый Хоббио, ругаясь и обтирая лицо, подбежал к одному из погонщиков, вырвал из его рук ружьё и бросился к вершине бархана, куда удалился удовлетворённый отмщением верблюд. Но не успел фотограф сделать и двух шагов, как тяжёлый удар кулаком в спину свалил его.

– Чёрт возьми, Арсенал! – вскочил он на ноги, подобрав выпавшее ружьё. – Не вмешивайся! Я убью поганую тварь!

Толстопузый верзила, названный Арсеналом, ударом ноги ловко выбил ружьё из его рук:

– Урод! Вокруг люди! Уймись!

Мгновение – и, казалось, фотограф набросится на обидчика, однако раньше этого между ними встряла женщина в чёрном костюме. Драчуны отскочили в стороны, опасаясь прикоснуться к ней.

– Возьми себя в руки, – буркнул верзила. – Сам раздразнил животное домогательством, ужимками, да ещё устроил посмешище для этих туземцев.

Остывая от гнева, Хоббио огрызнулся и принялся стирать пену с лица и одежды. Вид у «пантеры» был не лучше, так что Арсенал не сдержался от хохота.

Стремительная наездница соскочила с жеребца, подбежала к посрамлённым неудачникам и увела в юрту, где принялась заботливо обмывать их из кувшина, приговаривая:

– Тот, кого верблюд наградил плевком, обязательно разбогатеет. Народное это поверье старо как мир. Вам очень повезло, дорогие мои!

Причитания наивной степнячки развеселили парочку, и они принялись брызгаться водой, да так, что досталось и верзиле, явно не разделявшему их настроения.