Итак, Семочкин, проснувшись утром, подставив по привычке щеку для нежного поцелуя жены, закрыл за ней дверь и сам быстро облачился в парадный костюм. Потом подумал и переоделся в простой, потом еще подумал и вновь облачился в парадный. Затем сел и стал сильно думать. Эта привычка у него выработалась с некоторых пор, и особенно проявлялась перед чем очень серьёзным и значимым. Поступить на должность монтировщика сцены для Семочкина – был ответственный шаг. Это был шаг в бездну, в дантовские круги, в зону к стакера. Но тсс! Об этом нельзя говорить громко, а то и меня, и вас читающих поднимают на смех – экзистенциональные штучки уже ушли в прошлый веко, а если вы там, то и нечего делать здесь. Так что Т-с-с-с, чтобы нас не разоблачили что приверженцы к прикосновению вечного. Эх, опять я оговорился!
Главное на что я бы хотел остановится так это на слабости нашего героя. От постоянных отказов и ущемлений, его дух и вера были надломлены, и только физика и инстинкт самосохранения еще передвигали его ноги. И передвигали они с удивительной ясностью, куда идти и с кем идти. Эта удивительная приспособляемость и что называется держать нос по ветру, у него похоже были в крови. Плюс ко всему он умел одеваться, у него был вкус, а возможность эту поддерживала любящая жена, которая за всей своей меркантильностью в прагматических мечтах о карьере мужа, тем не менее была женщиной нежной, доброй и заботливой, и даже очень щедрой. Семочкин иногда этим мало-по-малу пользовался. И хоть сам не любил, но позволял подобным образом относится к нему. Сам он это очень ценил.
Семочкин ценил хорошее общество женщин и умных мужчин, но после с некоторых пор стал избегать и тех, и других, стал как очень замкнут, сосредоточен и молчалив, что вызывало недоумение окружающих. Впрочем, его это нисколько не тяготило.
3.
пока наш герой движется в сторону свой новой работы, мы смотримся по сторонам. Время застряло на лицах людей, как и на листах Семочкина, что-то между классикой и авангардов, «ни тпру, ни ну», обе нити растянулись в противоположные стороны, время, как и нашего героя распяла неведанная сила, которая явилась из неизвестно откуда. Она захватила умы, захватила сердца.
– Вот тебя дети есть, есть хлопоты с ними и с женой, – гнусавит в ухо голос знакомого продюсера, – вот когда бы были, ты бы знал, что надо деньги зарабатывать.
– Да надо деньги зарабатывать, а не думать о пустых вещах, типа высоких материй – поддерживает его голос знакомого одной знакомой жены Семочкина.
– высокие материи ничего не дают, абстракция, да и только – вторит подруга жены.
По дороге Семочкин то жалел себя, то хвалили как это делают все артистичные натуры, оставшись после сильного стресса в своем одиночестве.
«Ведь как же теперь жить-то теперь? Как быть в проектом? Ведь сколько ж людей уже привлек, все уже заняты, а все только потому сразу не задался целью увидеть человека целиком, а все как себя ублажал выдумками всякими, мол здесь этот человек хорошо, а здесь можно и умолчать, мол из слабостей сила людская складывается, а это вот сила из слабостей вон как вылезла! Пауком вылезла! Теперь она власть, он правит балом! А весь ее блеск в том и заключается, что ей дали волю, а права, по сути, никакого. Но может быть она во власти Юкога столь слаба, никчемна и несовершенна. Только совершенное может быть у власти! А где взять это совершенство человеку, вот и правят миром люди с несовершенными и слабыми мыслишками, даже не мыслишками, а так, набор каких-то вызванных из общего пользования слов, но подаются они с пафосом восторга, потому что они у власти и им можно все. А уж когда у власти хоть мало мальскую близкую к мудрости мысль услышат, так и радуются, хлопают. Хоть это чем вообще ничего. А что делает наша интеллигенция? Перевернулась интеллигенция, пошла на рынок, любовь к детям и забота о них, превзошла заботу о их духе. Забылась поговорка «лучше научить хлеб готовить, чем давать его в руки слабым»
Но мы провернем пленку назад и посмотрим что же подтолкнуло Семочкина сделать подобный шаг в своей жизни – хоть что ни будь! – и что же способствовало всем ранее изложенному.
3
Квартира, которую снимал Семочкин со своей великодушной подругой (так как они спустя три года совместной жизни и не обвенчались, толи потому что она была не религиозного направления, а он не желал приобщится к официальному регистрированию, видя в этом злодейство над взаимоотношениями любящих, толи просто у него был какой-то панический страх перед словом «Брак», толи вообще он считал себя не могущим быть супругом в связи со своим не устойчивым материальным положением, при этом он явно себе отдавал отчет что и и психологически он тоже в этом слаб, и новая ответственность налагала новые проблемы, а он мечтал и видел себя мучеником, и смирился с мыслью что это ему суждено, а тут выпало такое счастье (или беда, кто его знает) встретит такую девушку, готовую пойти ради него на тяжелую работу и не попрекнуть его ни разу, и поддерживать во всех безумных начинаниях. И хотя любви мело было с его стороны, даже можно было сказать, что из расчету он пошел с ней на житие, зная что ее родители киношники, уповая на то что через низ окажется ближе к заповедной мечте, но все оказалось наоборот. Родители ее давно ушли из искусства, мам сидела дома и страдала по новую «ужасному» миру, а пап превратившись в известного бандита, стал заниматься «бизнесом». Но иногда делал шаги в сторону продюсирования искусства, что видимо говорило что не может жить без этого предприятия. Говорит обо всем этом было «пренеприятнеше», но правда повествования видимо того стоит, ибо зачем он попал в эту семью еще предстояло узнать, толи им помочь, толи себе). Так вот о квартирке. Тут дела обстояли еще хуже.
От всего этого Семочкин периодически заболевал. И нельзя сказать он был избалован в области жития, о, не вышел из простой семь, где не было особой привилегий и все свое отрочество он провел в довольно спартанской обстановке, где все помыслы и цели соединялись в единый комок о высшем предназначении человека. Так видимо идеалистические мысли и порождают с годами болезнь До-Кихотства, и как только такого человека опускают на землю и говорят вот мол она такая действительность, он сразу в постель и на неделю. Не от хворобы, а от бессилия чувств. Словно из него стержень вынули. Вынимай не вынимай, а он все равно надет свой стимул его вернуть туда обратно, такого духовная сила верующих.
Заболел в очередной раз Семочкин, слег на неделю, причем у него болело сразу все и горло, зуб, нос, голова, но в эти минуты на удивление душа перестала болеть, что Семочкин даже задумывался, а не болеть ли ему почаще, чтоб снимать груз с души. К тому же он замечал, что и писалось ему легче, при всей затуманенности головы, слова и чувства лились из его души легко и свободно, словно главные страшные сокровища отступали в свои больничные постели. Но главное, что при этом появлялась удивительная откровенность, словно в эти минуты говорило само сердце.
«Ну, так если это пользовать, то но пожалуй станет такой ж привычкой, что погубит и самое себя» —думал рассудительный Семочкин, и очень не хотел и боялся быть рассудительным, потому как чувствовал что в этом его сильная сторона которая ни как не дает развиваться слабым, и всячески ставит препоны.
«Но что-то делать надо с этим человеком» – как всегда то бывало с Семочкиным, когда он очень сближался с кем-либо начинал очень сильно страдать. Толи от собственного несовершенства, толи желал видеть в тот человеке большее совершенство, но так или иначе, он мучился. И даже не понимал отчего.
Но болезней всего был сон, который каждый раз обещал чудесные знакомства, и каждый раз реальность все искажала. С того то момента Семочкин и заболел снами. Сны стали для него реальностью, а действительность химерой, жуткой и противной. Но болезнь даже хроническая имеет свои прояснения, в такие минуты на сердце у Семочкина было тихо и мирно. В такие минуты он даже ощущал небо в своей душе. Но как только в такие минуты хотел вопросить у него совета или какого другого знания о жизни. он сразу его покидал, и он оказывался в аду своих страданий. Словно тот, кто был на верху, не желал ему. Именно ему, давать ничего кроме счастья я или несчастья. Так он жил, пользуясь другим. Чужими, открытиями в этой области, иногда при этом оживляя для себя. Для себя! Так думалось ему, но на самом деле многие, кто находился рядом в такие минуты, как вдруг как —будто преображались и все словно оживало. Но, Господи, почему это всегда было так кратковременно!
Явь была убогой и серой в сравнении с тем что видел и жил Семочкин, да и почему согбенно у него такая фамилия, хоть мог звучать и Зведочкин или Солнышкин, ну да выпало фамилия от зерна – так тому и быть. Так вот эту жизнь внешнюю бедную и убогую он не любил, и пытался всякими средствами ее изменить. потому так стремительно готовил проект, потому так много сил отдавал ему, и потому так сильно заболел когда ему стали в нем отказывать.
Зубная боль прошла после вторжения в нее доктора. Но запах и вкус лекарств остался и покрывал все что встречалось на пути
«Ну неужели я пойду на эту работу, это же точно самоубийство, духовная смерть», но какой другой голос, разумный ему отвечал:
«ничего, многие занимались физическим трудом, вон Лев Толстой добровольно землю пахал»
«Это он из идеи, а не из любви к ней. А что без любви, то гибельно. Ведь как я буду без страсти там, это же будут как каторга. Да верно каторга. Сама жизнь меня наказывает ссылкой» – вывел свой голос.
«Да ни какая это не ссылка, че ты выдумываешь! Жизнь тебе дает возможность глянуть на все со стороны, оценить, осознать, накопить сил» – продолжал уверять разумны голос внутри.
Так он шел с надеждой, что раздастся звонок и его пригласят на соответствующую должность. Но звонка не последовало, как и никто не встретился, никакой мысли и знака не последовало. В полной душевно пустоте он коснулся дверной ручки.
В глаза в последний момент промелькнуло все что виделось за последние минуты, но уже с какой судорожной искаженной, словной предсмертной манере: женщина в клоунской кепке, разбитое стекло кафе, порванная куртка на рабочем, циничный и расчетливый взгляд дамы. У это дамы особенно все смотрелось омерзительно: выщипанные чрезмерно брови, нарочито напрошенные головные тени век, толстый слой пудры на щеках и нарисованные картинно губы, что-то все время подсчитывающие. Было видно, как она командует мужем, брезгливо выпятив нижнюю губу – это признал тихого женского кокетства превращается в своем развитии в спесивую надменную власть, где достаточно сделать такую мимику как все вокруг приходит в движение, чтобы угодить ей. Угождать демонам, задабривать их, старая человеческая привычка. В этом образе Семочкин словно увидел свой собственный портрет будущего и ужаснулся. Все вокруг поплыло и дальше он уже ничего не помнил.
4
Несколько дней прошли в бреду. Его била горячка. Один за одним являлись образы.
а) разговор с продюсером по телефону, который предлагал ему перевести создание их проекта на коммерческую основу. Его разумные доводы опирались на практические вещи: подобрать брендовое лицо, найти спонсора, создать продукт, который будут покупать, вложив при этом минимум затрат. Далее он предлагал, даже если не получится с проектом все равно продолжать дружить, пить водку и бегать по девчонкам.
б) у Семочкина возникали отрывки его собственных слов – не буду делать проект на той основе, которую ты предлагаешь, для него только одна основа человеческая, это для меня не бизнес, это для меня жизнь, а твое предложение о дружбе может быть, но при этом хочу тебя уведомить что девчонки и питье вторично, поэтому если у нас не будет с тобой творчество, то есть вероятность то мы будем редко встречаться, или даже очень редко.
в) как он по окончании института попытался создать свой театр, как пошли за ним его друзья, и как пришлось все свернуть и ехать в другой город, оставив их в уже существующем театре. Как потом он через невероятные трудности сделал таким маленький эстрадный номер и немного зарабатывал ми деньги. Как потом был взлет он и он казался в компании с очень крупным проектом и объездил пол мира. Как потом опять тина и молчание, много запертых дверей. И каждодневный каторжный труд за письменным столом.
г) письменные уды его отвергают, он клявшийся самому себе что никогда не пойдет на демонстрацию своих литературный произведение, так как они были очень интимны и очень для себя, и очень давали ему жизнь, теперь же после посмеяния на его рукописи, он лишился единственной можно так сказать поддержки и упования в себе. И словно обухом его окатили, в нем возникла внутренняя глухота.
5
«А ведь глядя на мой костюм усомнится что я работник стабильный и порядочный, он ведь наверняка решит, что я творческая личность, которая переживает некий душевный кризис и потому ищет пристанище. Еще и разжалобится, и возьмёт, а бы так, а то может еще и насмехаться будет, мол вот скатился режиссеришко несчастный. Сколько вас таких вышло из института и ничего не смогли сделать, а только и говорить мол судьба была не благосклонна. А ведь просто хорошо работать и помогать кому ведь не могут, им ведь надо сразу и постановку делать, и вот теперь в монтировщики. – вот так вот подумает, а мне еще стыднее, а ведь еще и передаст дальше, и все, даже молодые актёры будут сожалеть и тайно насмехаться. Молодые так вообще небось зубоскалить будут, им только дай, они ведь еще не знают, что такое жизнь, они же ведь еще думать, что у них все будет иначе и судьба к будет благосклонна и талант у больший, они ведь думают, что талант у них больший, а у меня его вообще нет. Кто-то может попрекнет их, сказал, что человек может и талантливый, да характер слабый, а им, молодежи, только это и дай. Держатся будут свысока, они еще себя чувствуют сильными и самонадеянными, я сам помню себя таким. Вот только у меня это вызываю омерзение и отчуждение, я словно бежал от жалости и высокомерия. А рабочие почтут за своего и начнут приставать со всякими предложения, как-то выпить или поболтать о жизни, а слушать их – это не один страшный сон, что ни слово так глупость или эгоцентризм. Все каждый о своем, и мало кто о всеобщем. В общем чую, помру я там. А если и выживу, так себя на посмеяние – вот мол живу, как могу, словно из кинофильма „Последнее Искушение Христа“. Вот так вот каждый раз себя соизмеряю с Христом, верно отсюда и все беды. Скажу только, что не хотел бы вас подводить, потому как вы сами видите, я не для такого.»
Семочкин вошел во внутрь, с туманною головой после напичканных в кровь антибиотиков.
6
Отчего человек падает духом? Что за пропасти такие в воздухе что не держат его, и он превращается в ничто, в тряпку за место паруса? И если новые изобретения на нефти или атомном разделение есть новый способ существования человека, позволяющие идти и не падать, то видимо и прежние органические формы ему не нужны, и видимо если он себе откроет и космическую энергию, то солнечная ему не нужна, а он сам ходячий фотонный взрыв – при малейшей неполадке все рушится вместе с ним. И если он откроет в себе космическую энергию, то вместе с его духом погибнет и вселенное, то видимо не стоит давать человеку эту силу, коли он не способен владеть своей психикой. А психика человеку дана безмерная и принцип познания ее бесконечен, то верно и использовать он не смеет космической энергией, разве что в купе с Создателем, под Его контролем.
«Во мне перестали видеть уникальность, что —то видимо действительно ушло у меня в глубину и мне не удается это поднять, чтоб было видно заметно. Конечно можно продолжать углубляться, и это оценят потомки, но как же быть с сегодняшним днем, меня это очень угнетает и чувствую разрубает, а это коснутся и основ. Надо как-то себя защити с наружи, но поднять наверх себя самого у меня ни сил, ни желания. А главное я чувствую, что теряюсь перед внешним и совсем робею, а это чувствуют и воспринимают как хилость и бездарность. От этого я слабею на глазах и в конце концом во мне видят уже серую никчемную личность. Надо найти какое средство чтоб не боятся проявлять себя. «Зрителя возбуждает успех» – вспомнил он слова своего бывшего продюсера.
Но ведь это же все усиливающие для воздействия маски, и как я не вел двойную жизнь, зная, что это маска, рано или поздно она настолько врастает в лицо что потом и не оторвать ее, а потом заполняет всего и меня нет. Нет меня!
И что бы это преодолеть, нужна сила смелости – жить с открытым лицом, даже в самом дерьме. Но мне 36, и это возраст опасный для художников: они либо начинаются боятся всего, и под видом не примиримости со всем мировым злом, пытаются стать мудрыми и либеральничать с этим, заискивать, искать гармонию там, где не может быть или создавать ее, подобно тому как соединяют мух с котлетами, а еще хуже… еще хуже, когда потакают этим мухам, лишь бы только были целы их котлеты, пусть даже саженные мухами. Но целые – они это называют проводить вечное и доброе в мире безумства! Боже как это все ужасно! Какие ужасные мысли! Ну почему я нем могу видеть хорошие стороны, почему только эту мразь! Ведь среди них есть и поистине хорошие люди, честные, способные на великие самопожертвованые поступки, почему я их не вижу, почему мне встречаются только отвратительные стороны людей, почему люди открывают передо мной только самое ужасное! Быть может… потому что я сам такой, вот они и поворачиваются ко мне тем местом, которое соответствует моему. И я, получается, способствую развитию этой дряни…» – от последних мыслей Семочкин пришел в отчаяние, за которым мгновенно последовало расслабление тела и мозга. Все мгновенно улетучилось и вновь образовавшаяся пустота, словно и не покидала его, мягко расположилась в свободном пространстве. Последняя мысль мелькнула «я каждый раз ее заполняю, но ничего не задерживается» и тут превратилась черную тучи. Она разрослась в считанные секунды и мрак охватил все что где-то могло жить. На камнях цветы погибают мгновенно.
Безумная ночь кончилась. Но день так и не пришел. Наступила минута НИЧЕГо, где ничего и не может быть. Мертвая точка разрослась в пятно. Охватило солнце, и земля потеряло источник жизни. Ни мы, ни герой не смогли понять. Что произошло. Не смогли и вступить в диалог, кроме маленького прикосновения, который лишь напугал как щенят, оттолкнув от себя быть может ценнейшее знание, с которым мы могли бы войти в новое тысячелетие. Время ушло вперед, а мы остались где-то позади. Ни в прошлом, ни в будущем, ни в сегодняшнем. Вне времени, вне жизни.
Часть 2
Пустота
Мои фантазии писатели, это мои фантазии и не дай Бог им проникнут в мое сознание и существование, а та же в ваше. Им возможно надобно жить на свободе, их мир – другой мир. Постарайтесь, как и я держать с ним дистанцию. Они прекрасны пока находятся где-то вне вас. Но если вы дадите им завладеть вами – вам крышка, а мне вечное горение в аду. Не совершите такого! Жизнь гораздо богаче и глубже чем мои слова, так давайте же вернемся к ней.
Если человек не занят поисками Бога, он занят поискам пищи. Тесть на современном языке, чем и как заработать деньги. Деньги дают пищу желудку, уму, адреналину, в общем всем наслаждениям мира сего. Еще с вечера Семочкин заметил в зеркале что у него очень странное лицо: какое чужое, словно на него смотрел не он а какой-то другой человек. Он пошел к кровати и заплакал в подушку.
Ночью ему сны нагромождались друга на друга, сбиваясь в кучу, возбуждаясь в шторм, умирая в каких то застывших картинках, растекаясь абстракцией.
Но утро предстало удивительно ясным. Даже бодрым.
Кот мирно спал на окне. За окном светило милое осеннее солнце. Небо было голубым и все говорило о полноте бытия и «счастии».
«Видно все-таки пойду, вот только надо вовремя, а то там то им ничего, а мне будешь хуже, еще снобизм во мне заявится, как бы мне вообще не выказать ни малейшим жестом этого явления, уже очень оно может вылезти, как защита, а душе потом будет гадко. Так меня верно еще и не возьмут! Ведь документов пока один загранпаспорт да только.»
Но вот опять тоскливая, желчная, надоедливая словно муха, мысль перешла от Семочкина ко мне – где же подлинная жизнь: во мне, или вокруг?! Я вскликнул, он замолчал.
2
Тяжелые красно-коричневые двери, словно открывая сейф отодвинулись и втянули бедного Семочкина в плотное пространство в таких тонах. Одутловатое лицо надменно посмотрело сверху и быстро сменилось словно по заказу на мило-добродушное, похлопало Семочкина по плечу взглядом и исчезло за стеклянными дверями с бледно-лимонными занавесками. Худенькая шаркающая, как и все бумажные души, старушенция вынырнула из-за плеча и с нарочитой строгостью спросила: Вам кого?
Всю дорогу Семочкин держался и старался не пасть духом и не развеяться по дороге в новое заведение, и одномоментно контролировал чтобы чувства его не развились в высокомерность, уж очень он и так выглядел импозантно в своем костюме, и не хотелось чтобы сразу в нем прочитали душеное смятение и не впали в жалость, и уж тем паче пытаясь это скрыть не хотел чтоб приняли его настороженно из-за сухости, за которой он пытался скрыться, потому держался более менее ровной психологической установки, но в последний момент учуял что в глазах его что промелькнула не хорошее. «может и не заметили, коль так быстро опустились к телефону, а может, еще хуже, заметили не поддали виду» – старушенция тем временем уже приглашала кого-то встретить Семочкина. «верно все ж не от большого ума я пришел на эту работу, ил совсем растерял его, а может и не было никогда, коль так ни как не мог ни чем другим заработать, так в голове одни фантазии, одни фантазии»
Старушенция бросила опять какой-то взгляд, который еще был не знаком Семочкину – «По крайней мере хоть как буду полезен, чем просто трепатся всякими мыслишками, предполагая что создаешь духовное пространство»
Вечером Семочкин удивлялся самому себе, насколько вдруг его потянуло в простым жизненным вещам, ужин за столом с любимой, и тихий мирный покой. От этого нового чувства внутри возникла тишина. Исчезла и тревога, которая все-таки по всей видимости была следствием предчувствия безденежья и безалаберности, отчужденности и отрешённости. Он вспомнил молодого человека, который встретил его в дверях театра, рассказал о работе и был весь дружелюбен. Семочкину даже показалось что он уговаривал его, так видимо последний произвел впечатления. Они сговорились после выходных уже окончательно подписать соглашение.
На следующее утро выспавшись. Он первым делом открыл почтовый ящик электронной почты, где по вчерашнему звонку его уже ждало соц. иследование его проекта, по ходу вспомнив что обидел вчера-с любимую неловким словом «Какой же я все-таки сноб, за свою никчемную мыслишку в сей миг родившуюся, готов человеку больно сделать, лишь отстоять ее, эту мыслишку, даже не заботясь о том что это мыслишка то ведь для человека. Но видеть эго всюду берет свое, и для «себя родного» все лучшее! Как это все нелепо, грубо, устаревше. Не меняется человек, а ведь сколько я думал что во мне поменялось, а корни все по-прежнему»» а ведь может тема которую мы подняли столь уж близка обоим и личностна, ведь совсем же неожиданно после просмотра фильма вдруг так открылась картина четвертого измерения, где все имеет то же характер и форму только в большем формате, а человек если туда попадет то со своим маленьким мышлением теряется в таком огромном пространстве, отсюда мы оба вывели что человеку надобно развивать свой ум до космических масштабов.»
Семочкин собрал уж было пойти чуть подработать денег на соц. исследованиях, как-то делают все безработные выдавая себя за состоятельных господ, где и сами социологи выдают чтоб, можно было бумажками отчитаться, у нас по прежнему та же бюрократия, только в большем масштабе, так что может и не следует нам рваться в космическое сознание, а достаточно в малом хотя бы разобраться – в себе. Но он решил позвонить и уточнить, когда ему приходит на работу монтировщика. Ему ответили, что бригадир как раз в театре и хотел бы сначала встретится и обговорить.
На улице было зыбка, даже приятно, освежало. Проговорив быстро на уже известные вопросы социолога (впрочем это был человек обычного склада ума, по бумажке задавшего вопросы, похоже совсем без энтой специальности), проследовав несколько улиц Семочкин оказался опять в приемной театра. Опять пахнуло какой-то странной жизнью, но теперь правда какой-то болезненной, это чувство вынес одутловатый мужичек в костюмчике, как позже заметил Семочкин зам. директора, и стал жаловаться вахтерше что сегодня «прибывается» какой-то важный господин, а он не может дать никому распоряжения чтоб его встретить, он мол, в своем филиале, это видимо так не поступал. Все говорило, что он только-только на новом месте и хватается за все лишь на нем усидеть. После появился грузный человек. Видно было что из работяг, по коренастой и твердой походке. Семочкин в своем тонком пальтишке и светлом под ним пиджачке почувствовал себя совсем не месту.
