Парижанка в Париже

– Парни, иногда надо говорить правду, правду и одну только правду! – смущенно сказал кто-то, кого называли Саньком. – Могу сказать честно, что это не я ее трахнул, а она меня отымела по полной программе. Можете себе представить, слезаю я с нее – дыхалка, как у коня после гандикапа. Тут хоть бы дух перевести, а она разошлась, остановиться не может. Сжимает в своей руке моего парнишку, который совсем поник, и будто не меня, а его уговаривает: «Ну, еще! Еще, миленький! Постарайся же, наконец!» А мне и без того уже конец…

Судя по этим словам, так он переживал любовное приключение, которое не хотел таить от приятелей. Кто-то из них хохотнул при последних словах «Санька».

– Беги от нее быстрее, пока она тебя до смерти не измочалила, – посоветовал кто-то хрипловатым голосом. – Смотреть на тебя жалко – кожа да кости одни остались! Вить, ты вспомни, как он в хоккей гонял? Кровь с молоком! А бицепс? Двух девок от пола отрывал! – попросил хриплый голос подтвердить правоту своих слов невидимого собеседника.

– Да, сдал наш Санек, сдал! Секс, ребята – это работа! А в работе, в ней, что самое главное? Умеренность. И секс с женщиной должен быть умеренным и полезным для здоровья. А ты, Александр, выглядишь неважно. Нездорово, я бы так даже тебе откровенно сказал. Так что, бросай ты свою женщину. Давай лучше завтра покер замутим?

– Покер, снукер! Полезный секс! Да пошли вы, придурки, в баню! – разволновался, спутав все, Санек. – А может, это любовь? Мне же это понравилось! – он, наверное, даже не ожидал от себя такой реакции на мнение приятелей.

– Ну, разве что любовь! Тогда другое дело! – примирительно согласился хриплый голос.

– Да ты бы так сразу и сказал, что любовь. Ты ж про секс нам! Любовь – другое дело. Любовь – это как… – принялся было снова развивать тему тот, кого назвали Витей.

– Не, не, хватит! Знаю все наперед. Любовь – это как работа, а в ней умеренность! – завершил дискуссию Санек. И, помолчав, спросил. – А что насчет завтра в покер? Кто будет?

* * *

Дмитрий также пребывал в состоянии блаженства, как и трое его партнеров по баньке. Он потягивал квас – машина стояла внизу, а потому рисковать напороться на инспектора ГИБДД не хотелось. От пятидесяти граммов «только для запаха» – удовольствия почти никакого.

– Николай, – обратился он к новому знакомцу, – а как в Париже обстоит с дамами? Как когда-то в легендах и рассказах о красивой жизни?

Видимо, рассказ «Санька» возымел и на него какое-то действие. Мужиков тянет порой потрепаться о «запретном».

– Честно говоря, у нас, в Москве, красотки лучше, да и числом больше, – поделился своими наблюдениями Николай. – Но у меня были свои «уроки французского», – с улыбкой продолжил он рассказ. – Мне повезло невероятно, все-таки отец, как опытный мидовец, решил, что кто-то из «матерых» дипломатов должен меня просветить в тонкостях этого языка. От того, что я услышал, у меня просто рот открылся и довольно долго не закрывался.

– Ну, что-нибудь, расскажи, к примеру? – попросил Дима.

– Ну, хорошо. Вот, в Америке, да и по всему свету в шестидесятые-семидесятые годы слово «Каравелла», помимо первого своего значения, означало французский пассажирский или, как говорят, гражданский реактивный самолет. Изящный, очень красивый по форме. Так вот в те же годы в Париже, особенно в районе Елисейских полей, словом «une caravelle» называли… проституток высокого класса. Правда, в зависимости от времени года они появлялись не только в Париже, но и везде, где есть хорошие деньги. Начиная от склонов Французских Альп зимой, до пляжей Лазурного берега летом. Они доезжали даже до франкфуртской книжной ярмарки! Появлялись в «Американских барах», в лобби шикарных отелей, иногда прогуливались по Елисейским полям или прилегающим улицам. Они выглядели элегантным украшением этого района. Строго говоря, отличить их было непросто, как и найти. Они сами находили тех, кто был им нужен.

– Потрясающе! А что-нибудь еще из того, в чем тебя просветили? – не унимался Дмитрий. Михаил с Володей также слушали с интересом.

– Такое слово – «амазонка» – ты, конечно, знаешь?

– Ну да, из древнегреческой мифологии. Воинствующие такие феминистки, на лошадях скакали и мужиков из луков отстреливали по причине их невостребованности, – блеснул познаниями Дима.

– Вот-вот! А в Париже так назывались проститутки, которые ездили на своих машинах в девятом округе по длинной, с односторонним движением улице Годо-де-Моруа в поисках мужчин. Могли притормозить возле тротуара, могли помигать фарами. Если клиент не находился, то поворачивали на Сезе, потом на Комартен и оказывались снова на дистанции. Как в кольцевых автогонках, только на медленной скорости и с одинаковым призом после финиша.

– А сам ты с ними как?

– А никак! Я же сказал, что наши девушки лучше, да и в Москву я достаточно часто наведывался.

* * *

1814 год. Франция, 10 марта.

…Наполеон не знал о коварном ударе, нанесенном Талейраном. Тот послал надежного человека к императору Александру Первому, чтобы передать совет, благодаря которому собственно и была изменена история. И совет-то простой – срочно двигаться на Париж, чтобы там восстановить Бурбонов, и избавиться таким образом от Наполеона. Даже в русской армии такой план встречал возражения, но он понравился Александру, а его мнение оказалось решающим. Поверить в такой смелый ход Наполеон не мог – русские сами «соглашались» с тем, что он со своей армией находится у них в тылу и может нанести удар еще и с фланга. Оценил император этот план много позже словами «прекрасный шахматный ход». А ход, говоря языком тех же шахмат, оказался «матовым».

Но на все требовалось время, и русская армия шла поначалу с большими трудностями, словно нащупывая пути. Иногда удавалось устраиваться на ночлег по квартирам, что, конечно, лучше, чем бивуак в поле. Однако в деревнях в глаза бросалась крайняя бедность, в трактирах, где во время привалов питались офицеры, кормили скверно. Нищета везде ужасная, повсюду грязь, в домах пусто. А откуда было взяться изобилию, если по этим местам уже не раз проходили армии, которые забирали себе все, что интенданты считали необходимым? Несколько удивляло, что встречали русских хорошо, а на словах ненавидели Наполеона. Впрочем, тому находилось объяснение – постоянные налоги самого разного свойства, призывы в армию и молодых, и старых, многочисленные потери в дальних походах, а оттого и пустующие дома. Мужчин среднего возраста почти не видно, разве что инвалиды встречались. Еще было немного малолеток, которых не мог мобилизовать Наполеон. Да и работать некому. Так что император вполне заслуживал и хулы, и прочих сопутствующих слов.

* * *

Париж, 2009 год.

Все складывалось, как никогда, удачно. В четверг мэтр-наставник мадемуазель Васильковой сделал пустячные замечания по курсовой работе и объявил, что в понедельник Анна будет ее защищать. В пятницу она должна быть на тренировке, чтобы быть готовой к небольшому субботнему турниру, отборочному перед весенним чемпионатом французских университетов. Николай уехал в Москву, о свидании речи не было. А с кем-либо еще ей почему-то уже и не хотелось встречаться.

Тренировка завершилась спаррингами. Партнершей Ани, на которую указал ее тренер, оказалась женщина «бальзаковского возраста», лет тридцати пяти. Фехтовала она неплохо, видно было, что когда-то была рапиристкой – все старалась нанести укол, забывая, что у саблистов засчитываются чаще всего удары. Так что в счете она Васильковой уже через полторы минуты заметно уступала. Тогда Аня поубавила пыла и решила просто в легком тренировочном режиме отработать третью и шестую защиты. После двух поединков она показала, что лучше будет остановить бой. Когда мадам подняла маску, лицо ее было красным и потным, но у нее оказались очень красивые карие глаза.

Она подошла и представилась: «Меня зовут Мюриэль!». Оказалось, что она из клуба ветеранов, а сюда зашла по старой памяти еще студенческих лет, чтобы попробовать наверстать форму, которую потеряла за последние три недели почти сплошных командировок. Для этого ей стоило бы тренироваться как минимум дважды в неделю самой и еще брать уроки у тренера. Когда-то в молодости она была неплохой фехтовальщицей, и догадки Ани о занятиях рапирой получили подтверждение. Но потом работа в МИДе потребовала у Мюриэль времени, и пришлось сосредоточиться на карьере. Ничего нового, обычная история многих. А теперь она руководит отделом связей с соотечественниками в Северной Америке и решила снова, себе в удовольствие, заняться фехтованием. Вот попробовала взять в руку саблю, и новое оружие понравилось ей больше «сухой рапиры».

В душе они оказались под соседними рожками, и Аня несколько секунд разглядывала ее фигуру. Типичная француженка – тощая, костистая, попа плоская и тяжеловатая, но это было видно еще на дорожке, груди небольшие. Аня уже смыла гель с бедер, когда подняла глаза и поняла, что теперь уже Мюриэль довольно бесцеремонно разглядывает ею саму, оценивая фигуру.

– Прекрасная кожа, – сказала Мюриэль. – Можно, я ее поглажу?

И, не дожидаясь ответа, провела ладонью по груди девушки и, будто не намеренно, слегка сжала пальчиками сосок. Аня внутренне напряглась.

– Ты пользуешься каким-то особым специальным кремом для тела? – поинтересовалась Мюриэль.

– Да нет, обычным, увлажняющим.

Они уже вышли из душа и, вытираясь на ходу большими полотенцами, шли к своим шкафчикам, где оставили одежду.

– Когда ты молода, любой крем хорош. У тебя такое тело, что его хочется ласкать! – вдруг вырвалось у Мюриэль. При этих словах она уже прямо смотрела Ане «глаза в глаза», пытаясь поймать ее взгляд и понять, что она ответит, и какой будет реакция на это весьма откровенное предложение.

«Мюриэль… Эммануэль… Сильвия Кристель… Розовые дела… – пронеслось вихрем в сознании девушки. – Лучше сделать вид, что я не поняла, что она имеет в виду. Менять сексуальную ориентацию в мои планы не входит, хотя, наверное, пообщаться с Мюриэль было бы интересно», – подумала про себя Аня.

Они оделись, и новая знакомая предложила выпить по чашке кофе. Аня согласилась, правда, предпочла грейпфрутовый сок. Они обменялись номерами телефонов, Мюриэль пригласила ее в свой клуб «ветеранов», хотя Аня и не очень подходила под эту категорию. Но просто так, пообщаться, немного «постучать саблями», познакомиться с интересными людьми, особенно в Париже – почему бы и нет?

* * *

Москва, 2009 год.

Это раньше многие деловые переговоры проходили в кабинетах, с секретаршей, которая вела протокол, с буфетчицей, которая вносила на подносике чай или кофе с «печенюшками». Сегодня же, когда два бизнесмена намерены о чем-то договориться, они запросто встречаются в каком-нибудь кафе, подтверждают принципиальное согласие на сделку, а уж затем поручают дело своим помощникам и юристам.

Давнему партнеру Нугзару Ольховскому Николай назначил встречу в кафе «Киноклуба Эльдар», что на Ленинском проспекте. Для создания новой экспериментальной установки требовался металл, причем не тот, который сейчас можно купить на любой базе стройматериалов вдоль МКАД, а высоколегированная сталь особых сортов и трубы, устойчивые к сверхнизким температурам. А потому и обратился физик к специалисту по металлам.

Они прошли по ступенькам вниз, расположились за столиком в глубине зала, прочли фамилии актеров, написанные на спинках стульев. Бегло, скорее формальности ради, просмотрели меню, отметив, что названия блюд связаны с персонажами фильмов Рязанова.

Нугзар производил впечатление человека легкого на подъем, что на самом деле так и было. Но к бизнесу, особенно с давними клиентами, относился серьезно. Гарнет рассказал, что именно ему нужно, передал Нугзару несколько листов бумаги со всеми характеристиками металлов и размерами, что значительно облегчало задачу поставщику.

– Слушай, Нугзар, вот мы с тобой достаточно давно сотрудничаем, а я все никак не решаюсь у тебя спросить, откуда такое сочетание – грузинское имя, которого нет ни в одном другом языке и русская фамилия? – поинтересовался Николай, дав понять собеседнику, что деловая часть переговоров завершена.

– Знаешь, мой папа, царство ему небесное! очень любил мою маму, а она – урожденная графиня Ольховская, – с удовольствием начал рассказывать Нугзар крайне необычную для грузина историю. – Граф Ольховский чем-то знаменит, хотя и не знаю чем, наверное, воевал хорошо, еще при Екатерине Великой. В общем, моя мама была единственной дочкой в семье моего дедушки, который был хотя и урожденным графом, но по жизни обычным инженером-механиком, и на ней эта фамилия заканчивалась. А поскольку нас было двое мальчиков, папа, царство ему небесное! решил, что я, Нугзар – буду Ольховским по маме, а мой старший брат Гиви – будет Чайкидзе по отцовской фамилии. Ты понимаешь, как это было благородно со стороны отца, и насколько это мужественный поступок для мужчины-грузина?! А мама у нас была красавица. Помнишь актрису Одри Хепберн в «Римских каникулах»? Вот мама такая же красивая была. Даже еще красивее.

– Да и ты весьма импозантный мужчина. Вот тебе бы только сбросить килограммов… – прикинул Николай. – Ну, семь-восемь хотя бы, и все женщины были бы твои.

– Да нет, со мной даже десяткой не обойтись! Но все равно, спасибо тебе. Знаешь, я ведь мальчишкой играл в футбол. Знаешь, сколько девушек приходили на меня смотреть? Очень они хотели меня любить, а я, дурак, мечтал только играть. А потом мениск, неудачная операция, потом вторая, уже лучше, но время для футбола было упущено. А потом и времена пришли другие. Ну, я и пошел в бизнес, занялся металлами. От футбола осталось только судейство. А ты думал, что я сразу стал судьей? Хотя, как знать? Может, если бы подольше играл, не стал бы судьей, но тогда бы и дело свое не открыл? А! – махнул рукой Нугзар. – Что я все «если, если»? Жизнь идет, время течет, дела идут неплохо. Вот сейчас сижу с тобой, о делах говорю – и мне это нравится. За жизнь говорю – тоже нравится. А жизнь, она ведь какая? Вот как ты на нее смотришь, такая она и есть. А не смотришь – ну, когда спишь, например, вот тогда она, наверное, такая, какая есть на самом деле?..

Такое с Нугзаром случалось. Пускаясь в пространные рассуждения о жизни, он начинал думать вслух. Причем трудно было понять, как он себя в ней ощущал в данный момент, пребывая в конкретной точке пространства и времени – он даже выводы делал с вопросительной интонацией.