Сергей Горбатов

Тяжесть, преследовавшая Сергея, чувство виновности перед Таней исчезли, и теперь, когда, убежденный Рено, он уже не считал себя обманщиком и изменником, он почувствовал страстную нежность к Тане.

– Я поеду в Знаменское, – сказал он, – ведь она еще ничего не знает.

– Хорошо, поедем вместе, – отозвался Рено, – ночь превосходная, и я могу оказать услугу, я постараюсь занять злую княгиню в то время, как вы будете объясняться с маленькой феей. Только смотрите, будьте благоразумны!

Сергей велел заложить сани, и менее чем через час они были в Знаменском.

XI. Перед разлукой

– В от так нежданные гости! – своим певучим голосом, которому она редко изменяла, встретила княгиня Сергея и Рено, – ты совсем позабыл меня, голубчик Сережа, а я все дни собираюсь проведать сестрицу, да все что-то неможется, а на дворе мороз. Впрочем, Таня сказала мне, что сегодня у сестрицы вид хороший… Ну, Бог даст, успокоится… Что делать-то, всем горе!.. Да где это Таня?.. Сейчас была тут… Поди, Марфушка, позови княжну.

Марфушка, безобразная и злая карлица, так называемая невеста горбатовского карлика Моськи, пискнула совсем даже нечеловеческим голосом: «слушаю-с» и выкатилась как кубарь, исполнять приказание княгини.

– Ну что, голубчик, скоро ли все дела-то устроишь? – продолжала княгиня. – Ничего, хорошо, приучайся быть хозяином, я вот женщина слабая – при муже-то ни о чем не имела понятия, а как осталась одна, так поневоле ко всем мужским делам приучилась. Теперь провести меня трудно, подавай мне каких хочешь законников – не испугаюсь… Что же, батюшка, из Петербурга-то тебе пишет кто, что ли?

– Пишут, тетенька…

В это время вошла Таня, такая обрадованная и сияющая.

– Как это мило, Сережа, что заехали, а у меня, кстати, для Лены маленький подарочек есть, вышила ей новым узором платочек; к утру-то не поспела кончить, завтра чуть свет послать думала, а теперь вот вы ей и свезете. Что, хорошо на дворе?

– Чудо какая ночь! – сказал Рено. – Холодно немножко, нос пощипывает; я прежде боялся такого мороза, а теперь привык и люблю, и если мне придется покинуть Россию, я буду очень грустить о русских зимних ночах… Мы в маленьких санках, Serge сам правил, а дорога у вас какая – не качнет!.. Скажите ему, княжна, чтобы он прокатил вас; лошадь смирная, а мчит как стрела.

– Вы на какой… на Орлике? – живо спросила Таня.

– Да, на Орлике, – отвечал Сергей, благодарно взглядывая на Рено.

– Ну так, конечно, прокатимся… маменька.

– Да катайся, коли охота, мне-то что, не с чужим ведь человеком.

– Я сейчас!.. И велю подать сани! – говорила Таня, подбегая к окну и видя, что Орлика уже нет у подъезда.

– Вот вы спрашивали, тетушка, – сказал Сергей, когда Таня выбежала, – получаю ли я из Петербурга письма… Сегодня еще получил от Льва Александровича, да письмо-то какое! Пока мы с Таней будем кататься, вам Рено многое расскажет.

– Хорошо, буду слушать, только с условием, чтобы он не трещал, а то ведь я французский-то язык знаю не по-вашему… Ну, как тихо говорит человек, так все понимаю, а начнет трещать – и ни слова.

Сергей с улыбкой передал Рено слова княгини.

– Soyez tranquille, princesse, я буду говорить тихо, тише вашего… когда я захочу, так меня понимает даже Петр Фомич.

Из двух слов «Петр Фомич» Рено нарочно сделал что-то совсем невообразимое. Он выговорил их так, что Сергей, не удержавшись, громко засмеялся. А княгиня закусила губы и не особенно дружелюбно взглянула на француза.

Таня появилась в собольей шубке, только что выписанной из Москвы, в собольей красивой шапочке.

Хорошенькое лицо ее горело от предвкушения удовольствия этой прогулки в морозную лунную ночку, вдвоем с Сергеем, на быстром Орлике…

Крепко захлопнулась медвежья полость санок, Таня прижалась плечом к своему спутнику, и они помчались по гладкой, сверкающей дороге, с одной стороны которой расстилались снежные поля, а с другой – стояли заледеневшие хрустальные деревья.

И вот опять, после трех месяцев, они вдвоем, и опять то горячее, молодое чувство наполняет их.

– Таня, милая Таня!..

– Ты меня любишь?.. А мне казалось… я боялась… ты будто избегал меня… Впрочем, нет, не слушай, что я говорю, я понимаю, какое это было время, но вот теперь легче… и ты опять со мною.

– Да, Таня, и я люблю тебя и верю, что придет время, когда я всегда буду с тобою; но теперь, знаешь ли, ведь нам нужно скоро проститься…

– Как? Что ты говоришь? – испуганно спросила она, наклоняясь и засматривая ему в лицо. – Проститься? Зачем? Куда ты едешь?

– В Петербург, Таня.

Он рассказал ей о полученном письме и о том, что невозможно отказываться от милостей императрицы.

– Да, я это понимаю, повторяла она и сидела задумчивая и грустная. – Я понимаю.

Она давно знала, как неудержимо рвался Сергей из деревни, и много раз они говорили об этом, и она всегда жалела его, изумлялась упрямству Бориса Григорьевича. Но вот Бориса Григорьевича нет на свете, Сергей свободен, конечно, он должен ехать, иначе и быть не может. Ах, как тоскливо вдруг стало у ней на сердце!

И она слушала о том, что разлука ненадолго, что летом он, наверное, приедет в Горбатовское, о том, что все равно им теперь еще нельзя думать о свадьбе. Он обещал часто писать и просил от нее длинных, подробных писем. Да и, наконец, княгиня же живала по целым зимам в Петербурге, ведь она не давала обета всю жизнь оставаться в Знаменском.

– Только как я буду тосковать там без тебя, Таня!

Говоря это, Сергей был уверен в истине слов своих – он теперь так ужасно любил Таню.

– Тосковать! Да у тебя там не будет времени, там не деревня. Я хоть и маленькая была, а помню Петербург, толкотня вечная, все новые люди, а ты вон к самой императрице… Не тосковать, а забудешь меня, вот что!

– Таня!

– Ну прости, не буду… пошутила… если бы я думала, что ты меня забудешь, то что же мне тогда, умирать бы только и осталось. Поезжай, веселись, а я…

Она отвернулась, чтобы он не заметил, как из глаз ее закапали слезы.

– Таня, не мучь меня, я знаю, что тебе будет скучно без меня, знаю, что и вообще невеселая жизнь твоя…

– Нет, ты многого не знаешь, Сережа, и ты не знаешь, конечно, что мне будет грустно, но скучно не будет. У меня есть дело, большое дело, и им-то я займусь без тебя, а теперь крепче, крепче поцелуй меня и пожелай мне успеха.

Он горячо обнял ее и, целуя, спрашивал:

– Какое дело, Таня? Скажи мне!

Но она качала головой.

– Не скажу теперь… потом… потом все узнаешь, не стану от тебя таиться, а теперь лучше и не спрашивай – ни за что не скажу… Мое дело тебя не касается.

Орлик уже мчал их обратно, скоро они въехали в ворота.

Входя в сени, они столкнулись с Петром Фомичем. Он почтительно поклонился Сергею и еще почтительнее отступил, чтобы пропустить Таню.

– Если бы я был суеверен, то ничего хорошего не ожидал бы после этой встречи, – сказал по-французски Сергей.