Полная версия
Купить и скачатьДобавить В библиотеку
Стихотворения
Год написания книги: 2016
Тэги:
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Всеволод Владимирович Крестовский
Стихотворения
Владимирка
Ой, дорога ль ты, дороженька пробойная,Ты пробойная ль дороженька, прогонная!Уж и много на Руси у нас дороженек,Что дорог ли широкатных, поисхоженных:По иным гоняют царских слуг – солдатушек,По иным бредет убогий богомольный люд,От Соловок до Киева, по угодничкам,Что по третьим ли дорожкам шлют красён товарВсё купцы, да молодцы, да володимирцы.Широки ль уж те дорожки да укатисты,А уж шире ль, да длиннее, да утоптаннейНашей матушки Владимирки – не быть нигде!Не одни-то по ней поручни притерлися,Не одни-то быстры ноженьки примаялись,Что и слез на ней немало ли проливано,А и песен про нее ль немало сложено!Далеко ты в даль уходишь непроглядную,Во студеную сторонушку сибирскую,Ох, дорога ль ты, дороженька пробойная,Ты пробойная ль дорожка володимирская!1858Из цикла «Весенние ночи»
«А весна, как струна, завывает в груди…»
…А весна, как струна, завывает в груди,Завывает и сердце щекочет…Я люблю – а весна всё сулит впередиИ несбыточной сказкой морочит.А как глянет с весной ночи ясная тень,Поджидать меня выйдет подруга;Загремит соловей, да запахнет сирень –И пойдем мы вдоль сонного луга…«…И в саду тишина…»
…И в саду тишина, –Лишь кузнечик в траве заливается;Перламутром лунаВ стеклах окон скользит-отражается…И от сонных цветовЛьется влага вокруг ароматная,И ночных соловьевГде-то песня слышна перекатная.И раскрыто окно –А в окне том головка влюбленнаяЗагляделась давно,Как играет река осребренная.И не знаешь, она льЭту ночь разожгла сладострастнее, –Иль сквозь белый вуальНочь ее озаряет прекраснее!..«О, взгляни ты: голубые звезды робко блещут…»
О, взгляни ты: голубые звезды робко блещут,Бледно-палевою лентой даль окаймлена…Листья кленов, осребренные, едва трепещут,Осребренные, змеяся, волны робко плещут,Робкой негой молодая ночь истомлена;Но той неги обаятельней лилась бы сила,Если б робость детскую ты отогнала прочь,И, откинув занавес, окошко растворила,И, дрожа, безмолвная, стыдливо подарилаТихо, всю в одно лобзанье слившуюся ночь…«Что за воздух!.. что за ночь!..»
Что за воздух!.. что за ночь!..Чего ж бояться?Тихо полночь в синей глуби застывает;Только листья, замирая, шевелятся,Да собака за рекою где-то лает…А уж темнеть! – даже мне в тиши не видно,Как блистают, изнывая, твои глазки –Так кого ж в глухом саду тебе так стыдноЗа неслышные лобзанья да за ласки?Иль цветы, цветам кивая, нас укажутИ в лугу ревниво путать станут ногу?Но не бойся: всё заснуло понемногу,Разве звезды… да и те уж коль расскажут,Так расскажут в чудной сказке… только богу…«…Но боже! как забыть…»
…Но боже! как забытьТу ночь туманную, когда в пустой аллее,Склонясь плечом к плечу, мы медленно с ней шли:Какой-то нежный звук едва дрожал вдали,И что-то вторило в груди ему больнее…А поле тусклое в серебряный туманВдали, как озеро разлившись, уходило –И полная луна сквозь сеть ветвей скользилаПо бледному лицу… и аромат полянОт скошенной травы струился негой зыбкой.Вся ночь – один аккорд, один безмолвный хор!..Мы шли – и теплился ее потухший взорТакою тихою и доброю улыбкой…И так понятен был мне смысл ее речейСтыдливо-искренних, и робких, и тоскливых –О, как бы я тогда в объятьях молчаливыхВсю горечь и любовь испил бы вместе с ней!..Мне слез хотелося, и воли, и страданья,Да смеху детского, да песен, да весны,А кто-то всё шептал: ребяческие сны!..Оставь, забудь ее… то глупые желанья!..1859Перед весною
Снег лежит еще на крышах,Искрясь яркой белизной,А уж в воздухе к полуднюОтзывается весной…Так и тянет всё на солнцеПерейти, туда, где тает,Где с морозцем легким яркоСолнце щеки припекает.И идешь – идешь и дышишьОстрым воздухом вольнее,И на взгляд все лица кажутКак-то лучше и добрее;И идешь – и слух щекочет –Будто звуков детских нега –Звонкий шелест резвых капельХрупко тающего снега.1860Париж, июль 1848
Мне снился восторженный сон:Гас вечер на небе багровом,И в воздухе грохот и стонНосились в величьи суровом.Вся улица кровью полна,Весь город в смятеньи от страха –И вон уж позорно виднаНа площади черная плаха.Под ядрами рушится дом,Визжит и взвивается пламя –И веет во пламени томКровавое красное знамя.Работают дружно штыки,Гремят вдалеке барабаны –И ломятся массой полкиК завалам в народные станы.А там уж последний упал –Конец благородной надежде;Но кто-то над павшими всталВ сияющей белой одежде:Над облаком дыма, во мгле,Стоял он на той баррикадеС терновым венком на челеИ с мукой предсмертной во взгляде.Он руки свои простирал,Гвоздями пробитые руки,И лик его кроткий дышалБлаженством божественной муки.Ветвь мира для мира всегоДержал он средь павшего стана,И в правом боку у негоСочилася новая рана.Но тихо народ умирал,Лобзая священные раны, –А вечер во мраке вставал,И били вдали барабаны…1860Из цикла «Хандра»
«Хандра… опять хандра!..»
Хандра… опять хандра!.. Уж близко к полуночи…Ни зги не видно мне, – вся комната мертва…Давно вперяются пытливо в угол очи:Там будто слышатся дыханье и слова…Всё пусто… На дворе и снег идет, и вьюга.Но неотвязчиво там кто-то есть в углу! –Я не один!.. но кто ж? – не ты ль, моя подруга?..Чу!.. ставнем хлопнуло! – то ветер режет мглу:И воет, и хрипит, и плачет он, и стонет…Я болен… слушаю – и чую, как во сне:То сердце вещее кого-то всё хоронит,И кто-то плачет в нем… и плачет обо мне…«Осень… спят седые тучи…»
Осень… спят седые тучи…В поле сыро и туманно,И в тумане лес и кручиИсчезают беспрестанно.Выйду ль в сад – и средь дорожкиВсё ищу, с полуистомой,Легкий след какой-то ножки,И родной и незнакомой…В сердце смутная заботаИ тоски залетной жало –Словно жаль ему чего-то,Словно что-то потеряло…Не цвести немым долинам:Грезы вешние далеко, –Только астры по куртинамДомерзают одиноко…«Я б ушел от вас на берег моря…»
Я б ушел от вас на берег моря,Где в раскатных звуках грохот льется,И, созвучьям волн и леса вторя,Всё бы пел, что на душе споется…Я б глядел, как в вечер, над заливомМлея, тает розовое солнцеИ вдали янтарным переливомИскрит ветхой хижины оконце,Искрит в небе сетку стаи чаек,Быстрый взмах широких, белых крылий,А вблизи, дробясь в росе лужаек,Золотит ковер душистых лилий.Я набрал бы ракушек прибрежныхИ, из горсти в горсть пересыпая.Заигрался б в трелях ночи нежных,Детский смех вдоль моря разливая…Пусть бы люди проходили мимо,Пусть ребенка звали б сумасшедшим, –Что мне в них!.. зато душа незримоРаспростилась бы со злым прошедшим!Надоел мне город ваш бездушный,Ваша чинность, чопорность уборов,Добрый нрав, мещанству лишь послушный.Да и барабанный бой всех споровВ вольном духе о российском миреС тайной жаждой теплого местечкаДа о том, что «дважды два – четыре,А не стеариновая свечка!».Надоели мне борьба за веруВ донкихотские свои затеиИ друзей, не выспавшихся в меру,Все трансцендентальные идеи!«Проклятая!.. И нет ни в чем исхода…»
Проклятая!.. И нет ни в чем исхода.И здесь мутит с утра и до утра,Всё пошлый сон, всё глупая хандраИ гнусная-прегнусная погода…Осенний свет… На слякоть – благодать!Взгляну в окно – старьевщик в лужах бродит;Тоскливо он гнусит: «Старья продать!» –Я продал бы, – товар-то не подходит…А рад бы сбыть всё лишнее старье! –Не купишь ли мечты о днях свободы,Хандру и желчь, и горькое житье.Надежды, скорбь старые невзгоды,Да заодно и старую любовь?Наскучило мне ждать с таким товаром!Другим глупцам его ты сбудешь вновь,А уж любовь… бери, пожалуй, даром!..1860Из цикла «Испанские мотивы»
Auto Da Fe
Из царствования Филиппа III
Посвящено Л. А. Мею
Звон в церквах и клики буйной черниНад взволнованным Мадритом…Знать, к святому делу черной казниДан призыв иезуитом.Пред собором, над стеной народа,Встал костер и столб позорный,У костра палач, и крест, и стража,И монах в сутане черной.А на двух концах площадки пышноДве трибуны возвышались,И, смирясь о имени Христовом,Там две власти красовались:На одной – потупя долу взоры,Бос и скорбен, в ризе бедной,Сам великий инквизитор кроткоВосседал, сухой и бледный.Запевал он глухо de profundisМеж отшельников суровых,С мрачным хором красных кардиналовИ епископов лиловых.На другой трибуне, в царском блеске,Стал король с почетной свитойПред немой толпой надменных грандов,Гордо шляпами покрытой.За решетками резных балконов,Меж ковров и флагов – дамы;И хмельно, что праздника и пира,Ждет Мадрит кровавой драмы…Всё готово… но к столбу с монахомНе выходит осужденный, –А уж чьим-то грозным приговоромБрошен страх в народ смущенный.Что-то будет… Тихо инквизиторПоднялся, не двинув бровью, –И палач, с его благословенья,Принял склянку с чьей-то кровью.Факел брошен, – миг – и пламя рвется…Кровь преступная пролиласьИ на углях смрадно зашипела,Потекла и задымилась…Распростерся в скорби покаяннойСам король перед распятьем, –И собор ту кровь, во имя божье,Заклеймил святым проклятьем.Только тут народ, очнувшись, понялСтранной казни той значенье:Вспомнил он, как жид один недавноШел с синклитом на сожженье;Вспомнил он, как был тогда спокоенЛик торжественный и ясный,Как бесстрашно, поступью святого,На костер взошел несчастный.Дрогнул весь народ и в смутном страхеВдруг замолкнул, изумленный, –И король, взирая на страдальца,Тихо вымолвил, смущенный:«Суд неправ… И жид не перед нами льВышел к смерти без боязни?Лишь одни святые страстотерпцыТак ходили к месту казни!..»Но сказал он – отшатнулись гранды,В страхе вдруг прервались хоры,И на дерзкого великий инквизиторПоднял медленные взоры…Суд назначен…В черной зале свечи…Тень скрестилась от распятья…За столом, в зловещем полумраке,Чуть видна босая братья…И тогда верховным альгвазилом,В каске с спущенным забралом,Был введен преступник и поставленПред священным трибуналом.То король был… Осуждался имиОн за дерзкое сомненьеВ приговоре их непогрешимом –На публичное сожженье.Но к костру предстать они не смелиСо лжежертвою державной:Он по сану и священству властиИнквизиции был равный.И решил великий инквизитор,Всепрощающей любовью,Что король свой грех великий долженИскупить сожженной кровью.И тогда палач ему ланцетомДерзко царственную рукуТронул, и понес ту кровь, с синклитом,На сожженье и на муку…Не преданье это и не сказка –Быль: зане, в пылу суровом,Изуверство нагло попиралоВсё – о имени Христовом!<1860>Fandango
No vos engria senora
Ser de alta esfera.
Чуть с аккордом двух гитарЛихо щелкнут кастаньеты –Для фанданго страстных парБойче всех мри куплеты.И пляшу я – вихрь огня! –Пред окном моей сеноры,Но сенора от меняГордо прочь отводит взоры…Чуть погаснет яркий день,Я – к коню: к сеноре время!..Мигом шляпу набекрень,Плащ за плечи, ногу в стремя –И гарцую – вихрь огня! –Пред окном моей сеноры,Но сенора от меняГордо прочь отводит взоры…Эй, сенора! не пугай! –Что за чванство! род твой знают,Но к высоким башням, знай,Тоже лестницы бывают!..1860Сан-Яго
Умер наш патрон Сан-Яго,И предстал патрон пред бога,И сказал господь Сан-Яго:«Я тобой доволен много,И за подвиги земныеТы в раю живи средь сада.Что попросишь – всё исполню!Говори, чего же надо?»Говорит ему Сан-Яго:«Пусть в Испании пребудетИзобилие и солнце!»– «Успокойся: это будет!»«Пусть победы громкой славаУ испанцев дух пробудит,Дай им храбрость! Дай им силу!»– «Успокойся: будет! будет!..»«Дай им мудрое правленье,Пусть царит оно неложно!»– «Как?.. вдобавок и правленье? –Невозможно! невозможно!..Ведь тогда уж будет раемВся страна твоя родная,И все ангелы, пожалуй,Убегут туда из рая,А на небе воцарятсяБеспорядок и смятенье, –Нет, уж пусть у вас пребудетВаше старое правленье!»1860Андалузянка
Но в одной Севилье старойТак полны наутро храмыИ так пламенно стремятсяИсповедоваться дамы.А. МайковАндалузская ночь горяча, горяча,В этом зное и страсть, и бессилье,Так что даже спадает с крутого плечаОт биения груди мантилья!И срываю долой с головы я вуаль,И срываю докучные платья,И с безумной тоской в благовонную даль,Вся в огне, простираю объятья…Обнаженные перси трепещут, горят, –Чу!.. там слышны аккорды гитары!..В винограднике чьи-то шаги шелестятИ мигает огонь от сигары:Это он, мой гидальго, мой рыцарь, мой друг!Это он – его поступь я чую!Он придет – и под плащ к нему кинусь я вдруг,И не будет конца поцелую!Я люблю под лобзаньем его трепетатьИ, как птичка, в объятиях биться,И под грудь его падать, и с ним замирать,И в одном наслаждении слиться.С ним всю ночь напролет не боюсь никого –Он один хоть с двенадцатью сладит:Чуть подметил бы кто иль накрыл бы его –Прямо в бок ему нож так и всадит!Поцелуев, объятий его сгорячаЯ не чую от бешеной страсти,Лишь гляжу, как сверкают в глазах два луча, –И безмолвно покорна их власти!Но до ночи, весь день, я грустна и больна,И в истоме всё жду и тоскую,И в том месте, где он был со мной, у окна,Даже землю украдкой целую…И до ночи, весь день, я грустна и больнаИ по саду брожу неприветно –Оттого что мне некому этого снаПо душе рассказать беззаветно:Ни подруг у меня, ни сестры у меня,Старый муж только деньги считает,И ревнует меня, и бранит он меня –Даже в церковь одну не пускает!Но урвусь я порой, обману как-нибудьИ уйду к францисканцу-монаху,И, к решетке склонясь, всё, что чувствует грудь,С наслажденьем раскрою, без страху!Расскажу я ему, как была эта ночьГоряча, как луна загоралась,Как от мужа из спальни прокралась я прочь,Как любовнику вся отдавалась.И мне любо тогда сквозь решетку следить,Как глаза старика загорятся,И начнет он молить, чтоб его полюбить,Полюбить – и грехи все простятся…Посмеюсь я тайком и, всю душу раскрыв,От монаха уйду облегченной,Чтобы с новою ночью и новый порывРвался пылче из груди влюбленной.1862Полоса
Полоса ль ты моя, полоса!Не распахана ты, сиротинка,И тебе не колосья краса, –Не колосья краса, а былинка…А кругом-то, кругом поглядишь –Так и зреют могучие нивы!И стоит благодатная тишь,И волнуются ржи переливы.Но горька мне твоя нагота,Как взгляну я на ниву-то божью:Отчего ж ты одна, сирота,Не красуешься матушкой-рожью?Знать, хозяин-то твой в кабакеЗагулял не одну уж неделюИль от горя – в гробовой доскеОтыскал на погосте постелю;А быть может и то: в кандалахПо Владимирке пахаря гонят;За широкий, за вольный размахБогатырскую силу хоронят.И шагает он в синюю даль,Сам шагает, да слезы глотает:Всё-то ниву свою ему жаль,Всё полоску свою вспоминает…Зарастай же, моя полоса,Частым ельничком ты да березкой, –И пускай же ни серп, ни косаНе сверкают отсель над полоской!1861Цыганке
Я люблю твои лукавые глаза:Притаилася в них молния-гроза;Как потухнут да посмотрят далеко –Словно в омуте, темно и глубоко;А сверкнут да ярким пламенем взгорят –Много песен про любовь они сулят,Много песен развеселых, удалых,Много звуков и тоскливых, и больных.Загорелися лукавые глаза,Расплелася-распустилася коса,Рдеют щеки… губы шепчут: «Не забудь!..»Ходит ходенем под красной шалью грудь –А под гибкою, проворною рукойЗавывают струны жгучею тоской…Ох, да спой же ты мне, спой же что-нибудь!Надорви ты мне тоской больную грудь!Спой про «Ивушку», хорошая моя!Буду слушать, буду вечно слушать я –Как зеленая-то рощица всю ночьПрошумела, что и спать тебе невмочь;Как ты слушала, что свищет соловей,Целу ночку не смыкаючи очей;Как в слободке молода вдова жила,Как у вдовки дочь хорошая росла;Как в долинушке калинушка стоит –На калинке соловей-птица сидит…<1863>Памяти пятерых
Ой, сложили ж вы, сложили свои головы! –Да неспросту же сложили: за народ честной! –Раным-рано порешили вас в ненастный день;Панафиду вам отпели ветры буйные,Окропил ли святой водой частый дождичек,Схоронила-приняла не мать сыра земля –Схоронило-закачало море синее,Спеленала саваном морская трава,Плакала над вами туча божия –А в хрещеных ли и быль про вас быльем поросла!..Лишь один-то на чужбинушке чужой сторонеГоре-молодец родимый, богатырь-головаНебоязно запевает «память вечную!..»
