Отравленная сталь

– У меня завтра выходной. – Она еще держала невысохшие глаза широко открытыми, чтобы не потекла тушь. – Может, приедешь ко мне? Надо же с кем-нибудь помянуть. Ты ведь не занят? Тебя Феликс прикроет. Тяжело в пустом доме.

Артур устремил взгляд в дальний угол вестибюля.

– Знаешь что, – сказал он, – давай мы вместе с Феликсом приедем. Так даже лучше будет.

– А он сможет?

– Если я смогу, то он сможет в квадрате. Скажи когда.

– Когда? Я раньше двенадцати не встану.

– Тогда после половины второго? Феликс знает, где ты живешь?

– Знает. Он у меня летом машину оставлял.

– Заметано! – Артур пошел к лифтам.

Сколько лет прошло с тех пор, как они познакомились! Весьма своеобразно: она задержала его на проходной в строгие времена. Артуру повезло несмотря на то что его подставили, он сумел одержать над ней верх и выйти сухим из воды. Он всегда одерживал верх, и в конце концов она перестала видеть в нем классового врага. Этому поспособствовал Феликс, который был почти ее соседом: маленький домик Зиночки стоял сразу за мостом через Пехорку в старинной дачной местности совсем рядом с его Люберцами. Артур в этих местах неплохо ориентировался, ведь в тех же краях, чуть дальше, находилась Костина дача, и все эти названия: Люберцы, Томилино, Красково, Малаховка – были для него близки с самого детства.

8. Зона неопределенности

Домик Зиночки натянул на себя снежную шапку по самые уши. Артур с Феликсом, высоко поднимая ноги, с трудом дошли по снегу от калитки до двери дома. И тут неожиданно выкатилось солнце. Оно просто выбежало, оставив в раздевалке одежду облаков, по-весеннему раздетым, так школьница выбегает на перемене во двор с сияющими и немного сумасшедшими глазами, опьяненная голубым небом и чистым воздухом. Стало сразу тепло и празднично. На немыслимой высоте березовые ветви притягивали к себе васильковую синеву, а потемневший скворечник прямо на глазах светлел лицом.

Артур снял пальто и в охотку принялся чистить дорожки от снега. Так же он махал лопатой у Кости на даче. Все как всегда. Ничего не меняется.

Не совсем. То там, то здесь среди старых дощатых и бревенчатых домиков стали появляться обстоятельные кирпичные дома. На месте деревянных штакетников возводились сплошные стены, за которые не заглянешь. К автоматическим воротам вели асфальтированные подъезды для машин. Это были признаки другой жизни. Кто же будет жить за этими стенами и воротами? Там охрана и вольеры с овчарками, телекамеры и «мерседесы» со слепыми стеклами, они бесшумно заплывают в ворота, как инопланетные корабли пришельцев.

– Давай заходи уже! – Зиночка вышла на крыльцо в черной шинели с зелеными петлицами. – Все готово. Водка стынет.

– Иду! – Артур счистил снег с пустой собачьей будки.

В доме тепло пахло вареной картошкой. Феликс консервным ножом вскрывал банку с сайрой.

– Ну, зачем столько навезли?! – пеняла им Зиночка. – Что ж я, вам не нашла бы ничего? Вы ж сидите без зарплаты.

Артур привез из старых запасов водку, которая сохранилась еще с начала девяностых, когда ее давали по талонам.

Феликс прихватил из дома несколько банок домашнего соленья: грибочки, огурчики.

– Кайф! – произнес Феликс, открывая очередную банку, которая распространяла острый аромат.

Он сел, снял в одно касание с водки пробку-«бескозырку» и наполнил рюмки.

– Ну, не чокаясь! За друга! За верного друга!

Выпили. Феликс верховодил.

– А! Картошечка?! Отличненько! Давай, Порт-Артур, картошечки положу. Первое дело для водочки – картошечка! Ты, Зинуля, не печалься. Твой Мухтар жил достойно и умер достойно. Не под забором и не под машиной. Дома, от старости. О чем ты говоришь?! Люди дохнут как мухи! Небось, кажин день видишь некролог на проходной. Вот еще мы с Порт-Артуром задержались малехо. Все, чему жизнь отдали, все, что сделали, все – коту под хвост! Не живем – выживаем. Ну, давайте еще по одной! За то, чтобы выжить назло всем!

Артур чувствовал, как от тепла и от работы на свежем воздухе у него на щеках проступает румянец. Глаза его заблестели, он чуточку захмелел. Ему не хотелось говорить, – просто поесть горячую, простую и сытную еду, он с удовольствием раскусывал горошинки черного перца, которые попадались в соленых опятах.

– Я те говорю, – как из репродуктора вещал Феликс, – я те говорю: Ельцин – не настоящий. Это – его двойник. Ельцин умер на операционном столе. Нам врут. Нам всегда врали и будут врать! Ельцин – бывший коммунист, а коммунисты всегда врали. Я те говорю: они вечно лгали. Скажешь, нет?! Веллкам! Кто делал Великую Октябрьскую революцию? Ленин? Ложь! Лева Троцкий. Лгали с самого начала. В мелочах и по-крупному. Каменев, Зиновьев, Рыков, Бухарин – шпионы? Может, и Берия – шпион? А что болтают про Сталина? Сталин – отец народов, Сталин – вон из мавзолея, Сталин – великий полководец, Сталин – лжец и отец лжи, Сталин – красный император, Сталин – убийца. Скажешь, давно было. Хорошо! А что сейчас? Умирающий Ельцин идет на выборы с нулевым рейтингом, так? Зюганову проиграл, а поздравил себя и всех, соврамши! А Зю? А Зю проглотил, крокодил, и тоже поздравил Ельцина с победой. Ну, настоящий коммунист! И врут, что они левые. Они правые, они консерваторы, и консервант их – ложь! Еще Ленин говорил: что лево, что право – одна мутота. Они – самые настоящие правые. Правее только фашисты. А все почему? Кто революцию делал?

– Кто?

– Кто-кто? Лейба Бронштейн и Моня Апфельбаум. Вот она, их команда! Хорошо, что их Сталин прижал. Жаль не успел довести дело до точки. Только замахнулся, чтобы вдарить сапогом по копчику, так тут же и умер. Вот тебе – история! А ты говоришь! Нет, ты посмотри, посмотри! Почему всегда так? Почему всегда так быстро кончается водка?!

– Не волнуйся, – сказала Зиночка. – У нас еще есть. Я ее просто в морозиловку положила. – Она повернулась к Артуру: – Ты ничего не ешь. Что тебе положить?

Артур, захмелевший от еды больше, чем от водки, качал головой: мол, не суетись, все хорошо. Ему на самом деле было хорошо. Он слушал привычные речи Феликса, ловил украдкой брошенные взгляды Зиночки, узнавал запахи старого деревянного дома. Когда-то здесь топилась печь, в ней варилась пища в чугунках, чугунки принимались длинным ухватом на деревянной ручке. Эх, завалиться бы сейчас на продавленный диван, который оккупировал Феликс, и поспать минуточек шестьсот!

– О’кей, Порт-Артур! Скажешь, я все упрощаю?! – неистовствовал Феликс. – Возможно! Но иначе с места не сдвинешься. Будешь топтаться и переминаться. Тебе это в кайф?! Нет?! И мне нет! Надо определяться, кто твой классовый враг. Америкосы – они уже все распланировали. Знают, что, как только нефть станет дороже сорока долларов, им кранты! Оседлали Ближний Восток. Повоевали малек и прикинулись шлангом. Я тебе говорю: Америка делает свой пиар. На самом деле она, как змея, сбросила кожу и шагает себе дальше!

Зиночка спрятала смешок в горсти. Феликс посмотрел на нее.

– Надо понимать, – продолжал он, – где мейнстрим. Направление, так сказать, главного удара. Нефть, черное золото. Зачем, ты думаешь, война с Чечней затеяна? Затем, чтобы нефтепроводы на Запад шли там где надо. Сталин бы за один день проблему решил. А Боря Ельцин с Масхадовым в обнимку ходит, его папаху нюхает. А тот всю жизнь нормальным человеком был, советским офицером, а как стал президентом Чечни, ходит в рубашке без галстука и в помещении папаху не снимает, как урюк какой-нибудь. Смеху подобно! Я что хочу сказать? Я хочу сказать, что пора выпить за женщин. Хорошо сидим!

Артур посмотрел на Зиночку. Зиночка смотрела на Артура. Закуска пахла укропом и подсолнечным маслом.

«А еще хорошо, – подумал Артур, – еще хорошо бы послать куда подальше всю сложность этого мира, которая только порождает неуверенность и печаль. Видеть то, что видится, смотреть, а не вглядываться, слушать, а не вслушиваться. Зачем ему знать, что такое квантовые состояния, для чего нужен оптимальный винеровский фильтр, как связаны энтропия и информация и чем отличается провайдер от браузера? К чему никому не нужные знания, чем больше которых, тем громче они вопят: ах, как мало мы знаем?! Чтобы пришло понимание неуловимости истины? Мы только тогда видим истину, когда она отстреливает тепловые ловушки банальностей».

Он, не одеваясь, вышел на крыльцо, вдыхая подмороженный воздух, подставил горящие щеки последним лучам сдавшего дневное дежурство солнца. Снег с узором из синих теней источал запах весны. Вот мы и пережили эту зиму.

Может, и пережили. Только вот подошли к весне каждый сам по себе. Людочка сама по себе, Артур – сам по себе. Людочка серьезно предложила Артуру какое-то время пожить у матери. Она приняла решение. В кибернетике есть такой специальный термин – ЛПР, то есть лицо, принимающее решение. Ну, почему, почему некоторые думают, что они – ЛПР?! Сколько бы бед, невзгод и просто неприятностей удалось бы избежать, если бы не это их заблуждение! Способны ли они оценить все факторы, продумать последствия, готовы ли нести ответственность за решение. Знают ли, что все надо полагать существенным, пока не установлено обратное? Нет, не знают.

«Все ты усложняешь, хлопче», – сказала бы Людочка. Не надо усложнять. Артур посмотрел на небо и отыскал первые звезды. Они были на его стороне неба, а с другой стороны небо освещала Москва. А здесь был вечер, снег и тени деревьев. Здесь было так просто и… земля близко.

Когда лежишь на земле, все надежно, падать больше некуда. Можно лежать и смотреть в небо. Просто лежать и смотреть. И не надо знать, что небо голубое потому, что коэффициент молекулярного рассеяния обратно пропорционален четвертой степени длины световой волны. Лежать на донышке неба. Ты выпал в осадок. Тебе не нужен закон Рэлея. Остались одни понятия. Ты на донышке, и тебе хорошо. И пусть же никто не сравнится с тобой в скромности.

Артур жил у матери, когда вернулся с другого полушария Костя. Там вахту у него принял Виталик. Вечером следующего дня Костя был у Марины с Артуром.

И снова они, как когда-то, сидели на кухне квартиры на Старой Басманной, и в форточку бился весенний ветер, пели тормоза на Разгуляе, и, жужжа, под окнами стрелой проносился троллейбус.

– Ну, как там люди живут? – допытывалась Марина.

– Пожалуй, получше нашего, – отвечал Костя. – В смысле – более толково.

– Например?

– Например, там если есть магазин, то обязательно есть и подъезд к нему и стоянка для машин тоже. Для маленького – маленькая, для большого – большая. Если есть очередь перед окошечком, то на полу нарисована черта, и ее переступают, только когда подошла твоя очередь. Если ты кому-то позвонил и не дозвонился, то тебе обязательно перезвонят.

– Скучно как-то!

– Ну, знаешь, Марин, искать приключений в быту – это, по-моему, мазохизм. И чего мы на них взъелись?! Из-за того, что их рациональность, я имею в виду в практической сфере, оказалась более удачным подходом, чем у других? Их подход к жизни более конструктивен, более приспособлен к реальности. Я считаю, из-за особенностей веры. Никто же не говорит, что у них лучше всех по части жизни небесной, но по части земной, видимо, они все-таки не промахнулись. Недаром весь мир берет за образец, копирует именно с их матриц автомобили, самолеты, небоскребы, одежду, кинематограф, телевидение, компьютеры. А чьим календарем все пользуются? А чьей системой мер и весов? Чего уж тут становиться в третью позицию и принимать оскорбленный вид! Прими это спокойно. Может, лучше вначале все-таки научиться не бросать мусор из окон, а потом говорить о духовности?!

– Мне надо самой съездить, – не сдавалась Марина.

– Вот это – правильно! – сразу согласился Костя. – Меня как раз другое интересует, – продолжал он. – Я видел политику, которая плавает вся на поверхности, как кусок пенопласта. Это не айсберг, который просматривается только на десять процентов. Я хочу уловить идею, метафизику, которая ее рождает. Вот в чем вопрос.