Марк

И если я ещё ничего

То он, скорее всего, полный мудак

Когда мы делаем любовь

Я чувствую за нами следят

А когда я пытаюсь отсюда уйти

Такси каждый раз привозит меня назад

Другой человек в моей голове

Называй меня Марк

И если он – ещё ничего

То я, скорее всего, последний мудак

Когда жил с родителями, на стене в моей комнате висела карта Северо-Запада России. Ленинградская область, Карелия, Архангельская, Мурманская и Вологодская области. Рядом с Онегой нашёл тогда на карте реку Другая – и решил туда рано или поздно попасть. Не та река, и не эта – а другая. В библиотеке имени Ломоносова в справочнике по Карелии было написано, что на вепсском языке эта река называется – «Тойцейокки» – или – сокращённо «Тойцег». Река Другая. Другая река. Пусть река называется. Тот самый человек, который курит сигарету как-бы не по-настоящему – и совсем не умеет слушать музыку – и не занимается любовью; в лучшем случае – сексом. Приятно познакомиться, вот я, к примеру, Тойцег. А тебя как зовут?

Марк

«Вот, Я посылаю Ангела Моего пред лицом Твоим, который приготовит путь Твой пред Тобою»

Евангелие от Марка 1 глава

Меня зовут Марк, и я (наверное) алкоголик. Пока не очень заметно, если смотрю в зеркало после семи, когда вернулся с репетиции. К четырём становится сложно, если не выпить. В больнице было проще. В больнице завтрак-процедуры-обед-процедуры-ужин-сон – и цель – выписаться через пару недель. Только непонятно, что делать, когда поправился и выписался. В поте лица своего добывать хлеб свой. В меру сил своих спасать мир, как Брюс Уиллис. Метаболизировать. Здесь же можно просто поправиться чем-нибудь до 16:00. Обезьяны, когда ели прокисшие фрукты, знали, что делали. Не представляю, как у других, но после 16:00, когда я открываю бутылку, например, пива – всё меняется.

Я- музыкант, и играю на саксофоне в барах. Начал пить три года назад, в мае, после случая на крыше. Праздновали День Рождения одноклассницы (зачем меня позвали, не знаю), и через пару часов прослушивания разговоров людей за тридцать о том, сколько машин должно быть в семье – и кто куда полетит следующим летом; я сказал, что мне срочно нужно идти. Именинница дала мне с собой бутылку кислого африканского вина с попугаем на этикетке, я поднялся на пятый этаж, где был ход на чердак – и вылез на крышу пить вино и смотреть закат. Когда вино кончилось, были уже сумерки. Мне было бы неловко, если бы встретил кого-нибудь из празднующих на лестнице, и я решил спуститься через другую лестницу. Для этого нужно было пройти по неогороженной кромке крыши к следующему слуховому окну, всего пару метров; я встал на четвереньки (страшно всё-таки) и пошёл. Жестяной лист оказался не прибит к стропилам, я даже не успел осознать, что произошло. Я падал. Время замедлилось, я как будто бы нырнул в наполненный водой колодец двора. Когда я доплыл до третьего этажа, воздух начал толкать меня вверх. Жестяной лист продолжил падать и загрохотал внизу. Я поднялся обратно до пятого этажа и остановился. Это было как во сне. Я поплыл по-лягушачьи в сторону крыши. Я приземлился на крышу. Ноги дрожали. Оказалось, что если слегка подпрыгнуть и помахать руками, можно взлететь. Прыгать вниз я не решился. Я не понимал, что происходит. Сон? Острый психоз? Я спустился по лестнице и пошёл домой. Я был изрядно пьян. На следующее утро, по дороге на работу, я попробовал подпрыгнуть и полететь. У меня не получилось. Я понял, что мне нужно к врачу. После работы я позвонил той самой однокласснице – у неё папа работал в Бехтерева, в психиатрии. Договорились на конец недели. Я спустился в паб на первом этаже моего дома – и взял пинту пива. Когда я вышел покурить и подпрыгнул, я полетел. У входа в паб никого не было. Я не понимал, лечу я на самом деле – или это только в моей голове. Так я начал пить.

Я лечу по ночному городу

Я смотрю в окошки темные

Я такой же, как ты, но с крыльями

И немного похожий на ангела

Ты не спишь, ты куришь в форточку

Может быть, у тебя бессонница

Ты не можешь спать в темной комнате

И не хочешь включать электричество

Я возьму луну за руку

Я приведу ее тебе в окно

Я возьму луну за руку

Я приведу ее тебе в окно

Спи, baby

Бай, бай…

Галоперидол

«Заведующая отделением психиатрии выслушала мою длинную речь о невозможности дать определение нормы и сказала, что для неё норма – это когда человек не пытается нанести вред окружающим и себе»

Халат у доктора был – помятый, да и сам доктор, похоже, вчера тоже вчера перебрал. После вечных психиатрических спектаклей с выбором стула – «скажите, а почему вы сели рядом с моим столом, а не на диван?» – доктор меня выслушал. Вертит биковскую ручку в пальцах, пожелтевших от никотина. «Можете сейчас полететь?» – «Нет». Я чувствовал себя глупо. Ещё перед кабинетом – что я буду рассказывать? Что – «когда я выпиваю, мне кажется, что я могу летать/летаю?» Хорошо ещё, что врач – знакомый знакомого. «Не думаю, что буду пытаться откуда-нибудь прыгнуть». «В клинику ложиться не думаю». «Таблетки принимать буду». «Не представляет опасности для себя и окружающих».

Вечером.

Таблетка растворяется на языке, горечь ползёт по нёбу, язык немеет. Я сижу в кресле, за окном садится солнце, поднимается туман. Я представляю доктора, как он вернулся домой. Живёт он, наверное, где-нибудь в Автово, в двухэтажных домиках, которые построили пленные немцы. Двор, детская площадка, сирень. Вечерние звуки с детской площадки, гудки, лай собаки. Доктор тоже закрывает глаза – но вряд ли он думает обо мне. Виски он пьёт, из стакана, со льдом из холодильника, маленькими глотками. Курит. Точно курит. Выдыхает дым, от этого у меня и туман. Не буду думать о докторе. Смотрю на туман, темнеет, зажигаются фонари, окна в доме напротив, окна гаснут, потом гаснут и фонари. Я попытался встать только когда нога совсем затекла – и боль стала мешать спокойно думать туман и рассветные облака. Я упал с кресла и пополз на кухню. Только когда я закурил сигарету и выпустил дым, туман рассеялся – и я смог встать.

Я решил, что таблетки принимать всё-таки не буду.

Туда, куда идут все поезда

Туда, где ты лежишь, закрыв глаза

Там, где молчит мой чёрный телефон

И летний ветер навевает сон

Там доктор курит и глядит в окно

А за окном играют в домино

А за окном играют в дурака

Гудят машины и течёт река

Но доктор знает, что лекарства нет

Что то, что написал в рецепте – бред

Не нужно ни лекарств, ни поездов

И сам он болен, пациент – здоров

Гремит кастрюлей за стеной сосед

Он не со зла, готовит свой обед