Pour la bonne bouche

– Ах, Коко! Я сделала доброе дело и плачу!

– Что такое?

– Отдала 200 рублей бедной вдове.

– Какой вдове?

– Ах, я забыла фамилию, но ты можешь видеть её на четвёртой странице сегодняшней газеты.

– Матушка!!!

– Ах, Коко! Бедная вдова взывала! Так и напечатали: «Бедная вдова взывает к добрым людям и просит одолжить ей 200 рублей, которые обязуется уплачивать по частям». Кроме того, там было сказано, что у неё 7 человек детей, – но детей я не видала: вообрази, их взял суровый домовладелец.

– Да на кой же они чёрт суровому домовладельцу?

– А это, знаешь, как в древности, – в виде заложников. Домовладельцы ещё сохранили дикость нравов. Вдова взывала.

На следующий день взывающая вдова приезжала к нам, пьяная, на лихаче, благодарить.

Иногда мы просто ревели.

– Надя, что с тобой?

– Ах, вообрази, Коко, какое объявление! «Муж и малолетние дети с душевным прискорбием извещают – первый о кончине своей горячо любимой жены, а вторые – нежной матери». Ах, Коко, какое это, должно быть, несчастье: внезапно потерять горячо любимую жену и нежную мать! Ты будешь обо мне печатать душевное прискорбие?

Тьфу!

Меня заставили застраховать свою жизнь, потому что общество «Урбен» каждый день публикует о необходимости такого страхования, съездить вместе с супругой в какой-то вновь открытый музей восковых фигур и купить по случаю 4 ящика мандаринов.

Требовали ещё, чтоб я купил продававшуюся «ввиду прекращения охоты» малоезженную полуколяску на лежачих рессорах, но тут я сказал:

– Баста! Довольно!

Тогда меня начали допекать объявлениями:

– Вообрази, та приезжая молодая девушка, которая публиковала два раза о желании выйти замуж, больше уже не публикует. Какие есть счастливицы: с двух раз уж вышла, а я с пяти. Только будет ли счастлива?.. А вот какой-то солидный господин хочет жениться, богатый, и обещает сделать жену счастливою. Ведь, выйдет же какая-нибудь счастливица за богатого, и он сделает её счастливою.

– Надя!!!

– А вот какая-то Мавра Сидоровна скончалась. Счастливица! Ах, зачем я не Мавра Сидоровна, и зачем я не скончалась?!

Иногда мы мечтали:

– Не поехать ли в Ниццу? Отель «Лувр», на самом берегу моря, публикует, что есть комнаты от 5 до 40 франков. Это баснословно дёшево.

Но чаще мы просто говорили:

– Коко, дай денег! Madame Антуанет публикует, что только что вернулась из-за границы и привезла новые модели.

Я не стану перечислять вам этих ежедневных мучений, которые доставляла мне проклятая четвёртая страница!

Буду краток.

Однажды, вернувшись домой, я застал какого-то молодого брюнета.

– Коко! Позволь тебе представить! Тот самый молодой человек, который, помнишь, одновременно со мной публиковал, что ищет место домашнего секретаря или чтеца у одинокой особы. Мы в одно время сдавали объявления и познакомились в конторе газеты.

Через неделю мне говорили:

– Коко! Отчего бы тебе не взять этого молодого человека к себе в секретари. Он такой бедный, что у него нет даже денег больше на публикации.

Вы догадываетесь о конце, а я вам доскажу только финал.

На проклятой странице ежедневно красуется объявление:

«Молодая, красивая, независимая женщина желала бы ехать за границу».

Следует новый адрес моей супруги.

Зато и я каждый день печатаю:

«Одинокий господин ищет молодую экономку».

На праздниках

(Из рассказов «самой»)

Началось честь честью. Авдей Прохорович фрак надел, две гвоздичины для запаха съел и начальство целовать поехал.

А я в директорском платье в зале села визитёров принимать и ветчину есть зачала. Спервоначала меня свои, всё свои целовали: кухарка целовать приходила, няня полоумная да две горничные и приказчики.

Из оных Трифон пронзительнее других. Про этакие поцелуи я только у господина Немировича, который Данченко, читала. Я даже ему заметила:

– Довольно испанисто!

– Это вы, – говорит, – Фёкла Евстигнеевна, верно. Потому хотя я и Сидоров, но душа у меня испанская, ко всякому испанскому занятию страшное пристрастие имею и даже давно в мыслях ту мысль содержу, чтобы роман из испанской жизни написать, но только ожидаю того времени, когда в Москве такая газета откроется, где бы грамотности не требовалось. Чего, – говорит, – читая московские газеты, надеюсь в не весьма продолжительном времени и дождаться.

Потом пошли меня целовать посторонние. Которые услужающие. Полотёры целовали, а апосля полотёров – банщики, а опосля – банщицы. А потом целовали дворники и городовые.

Один унтер даже речь держал:

– Оттого, – говорит, – я вас целую, что вы у нас на хорошем счету.

– Рады, – говорю, – стараться!

Не умею я, признаться, с начальством разговаривать. Одначе, велела им по полтине дать.

А опосля всех этих целовальщиков, которые берущие, настоящий визитёр пошёл. Спервоначала кум был Тимофей Саввич.