Истязание

Утвердительный ответ на этот вопрос означал бы обвинение Линевиц по ст. 1489, т. е. обвинение в особом истязательстве, мучительстве, причинении пыток.

Защитник Линевиц, ни на одну минуту не отрицавший, что Линевиц била свою приёмную дочь, просил поставить ещё вопрос о причинении лёгких побоев.

Это предусмотрено статьёй 142 уст. о нак., нал. мир. суд., и наказывается арестом до 3 месяцев.

Суд ему отказал.

Тогда защитник просил поставить вопрос о причинении г-жой Линевиц тяжких побоев.

Это предусмотрено ст. 1533 уложения о наказ., которая «гласит»:

«За нанесение с умыслом, хотя и не подвергающих жизнь обиженного опасности, однако ж тяжких побоев, виновный приговаривается:

К заключению в тюрьме от 8 месяцев до 1 года 4 месяцев, с лишением некоторых особенных прав и преимуществ, или же заключению в тюрьме на время от 2 до 8 месяцев».

Суд и в постановке такого вопроса отказал.

Присяжным пришлось идти разрешать только вопрос:

– Виновна ли Линевиц в таких истязаниях, которые равносильны пытке?

Конечно, нет, в таких истязаниях она неповинна.

Но присяжным, видимо, не хотелось оправдывать Линевиц совершенно. Они не хотели обвинять её в таком преступлении, какого она не совершала, и хотели, очевидно, хотели обвинить её в том, что она действительно совершила.

Через несколько минут присяжные вернулись в зал за разъяснением:

– Могут ли они дать ограничительный ответ?

То есть обвинить Линевиц в жестоком обращении, но отвергнуть только признаки «истязания», которых требует ст. 1489.

Им отвечали:

– Нет.

Им сказали, что они могут отвергнуть только такие признаки, как колотушка, палка и т. д. Ответить:

– Виновна, но не била колотушкой, не била палкой и т. п.

Что же касается самого существенного признака, именно и подводящего дело под ст. 1489, «продолжительности мучений», то, если бы присяжные решили отвергнуть этот признак, этим самым они отвергли бы состав преступления, предусмотренный в вопросе, а потому могут ответить в таком случае только отрицательно:

– Нет, не виновна.

Так было сказано присяжным.

Им не давали решать вопрос: наносила ли Линевиц тяжкие побои, они должны были отвечать:

– Истязала ли пытками Линевиц свою дочь?

Т. е. совершала ли то, чего она не совершала.

При таких условиях несправедливое отношение к подсудимому может быть продиктовано только одним высшим соображением: заботой о несчастной девочке.

– Пусть лучше уж виновный получит наказание больше, чем он заслужил, но не страдает за то невинный.

Обвинительный приговор, вовсе не соответствующий «мере содеянного», может быть продиктован присяжным только опасением:

– Оправдаем. А как же девочка? Девочку опять ей отдадут.

Тут такого опасения не могло быть.

Девочка, теперь 16-летняя барышня, давно уже взята у Линевиц, находится в хороших руках, у людей, которые воспитывают её, учат в гимназии наравне с родной дочерью.

И ей ничто не грозит: Линевиц на суде отреклась от всех прав на неё, она заявила, и это занесено в протокол, оформлено:

– Ввиду того, что наша жизнь совместная невозможна, ввиду того, что я не могу дать девочке того воспитания, которого она по своим способностям заслуживает, ввиду, наконец, того, что девочка теперь устроена вполне хорошо, я совершенно и навсегда отказываюсь от всяких прав на неё.

Следовательно, единственное основание совершить несправедливость, – и то отпадало.

И присяжные спокойно совершили дело справедливости.

Их спросили:

– Виновна ли Линевиц в том, что предумышленно истязала, мучительствовала, подвергала пыткам свою приёмную дочь?

Они через какие-нибудь 2–3 минуты вышли и сказали:

– Нет, в этом она не виновна!

Разве их вина, что им не дали ответить на тот вопрос, на который они хотели ответить, на вопрос о том, виновна ли Линевиц в том, что она действительно совершала?

notes

Сноски

1

«Уложение о наказаниях», изд. Н. С. Таганцева. 1898 г.