Проклятие Кукуя. Тайны и были Немецкой слободы и её обитателей

Менезий быстро стал полезен при русском дворе и выполнял различные и подчас важные поручения, в частности, в 1667 году ездил в Швецию нанимать горнорабочих для русских рудников.

В 1662 году он участвовал в подавлении Медного бунта, потом был командирован в Смоленск, где сблизился с будущим царским тестем Кириллом Полиектовичем Нарышкиным, служившим тогда стрелецким головой в смоленском гарнизоне.

А когда царю Алексею Михайловичу пришлось, во исполнение Андрусовского договора, искать среди европейских государей союзников себе и Польше – в начинавшейся борьбе с турками, Менезия отправили в королевские дворы Берлина, Дрездена, Вены, Венеции и Рима. Там он встретил любезное, но уклончивое отношение к своей миссии.

В Риме ревностный католик, казалось, нашёл понимание, но переговоры не привели к желанному концу. Павел Менезий удостоился частной аудиенции у Папы Римского и привёз в Москву ни к чему не обязывавшую Рим и Москву копию папской грамоты. Однако и этот зыбкий результат принёс уважение шотландцу. В 1674 году ему присвоили звание полковника и причислили к ведомству иностранных дел.

Титульный лист книги о Павле Менезии

Прежняя смоленская дружба с Кириллом Нарышкиным, давнее приятельство с земляком – шотландцем, авторитетным в России генералом и царским любимцем Патриком Гордоном, постепенно приближали Менезия к царю. И он был назначен начальником воинских потех и всего процесса обучения царевича Петра Алексеевича.

Почему я уделил так много внимания этого человеку? А потому что именно иностранец Менезий стал первым муштровать и поучать трехгодовалого Петра, тем самым формируя его будущее мировоззрение. А потом до конца своей жизни шотландец оставался непререкаемым авторитетом для императора, который и после смерти учителя щедро материально помогал его родне.

Гранатному и пушкарскому делам учил царевича немецкий огнестрельный мастер Фёдор (Степан) Зоммер.

Другим учителем царевича Петра по астрономии и геометрии, фортификации, корабельному мастерству и морскому делу стал голландский купец Франц Фёдорович Тиммерман.

Автор проекта потешного городка «Пресбург», Тиммерман позже вместе с царевичем обнаружит в амбаре Льняного двора в селе Измайлове старый ботик английской работы. Учитель объяснит, что он отличается от русских лодок тем, что может ходить под парусами и по ветру и против ветра. Это обстоятельство приведёт Петра Алексеевича в полный восторг и ещё больше укрепит в мысли о необходимости срочно реформировать страну на западный манер!

Франц Фёдорович Тиммерман. Худ. неизвестен.

Тиммерман найдёт в Немецкой слободе корабельного мастера голландца Карштена Бранта, который починит бот и научит царевича ходить на нём по Яузе, что «удивительно и зело любо стало». Оказалось, что Брант строил ещё при Алексее Михайловиче первый русский корабль «Орёл», и теперь доживал на Кукуе свой век, столярничая.

«Дедушка русского флота». Худ. Г. Мясоедов

С этой поры Франц Фёдорович Тиммерман стал близким другом Петра. Он занимался организацией двух европейских посольств, обучением Петра на верфях Амстердама, руководит строительством кораблей в России.

Пётр управляет парусным ботиком. Худ. А. Кившенко

Тиммерман никогда не был обделён вниманием царя. 1 января 1701 года ему был отдан Хамовный плац в Москве для строительства фабрики по производству парусного полотна с гарантированной закупкой «в казну». Известно, что в 1720 году рабочие написали коллективную челобитную – жалобу на притеснения Тиммермана.

Привлекал Алексей Михайлович царевича Петра и к наукам. В документах Тайного приказа сообщается, что уже 1 декабря 1675 года мальчика начали учить грамоте.

Будущий император Пётр Первый, конечно, получил бы блестящее образование… не умри скоропостижно отец!

Увы, счастье было не долгим!

И четырёх лет не исполнилось ему, как Пётр осиротел!

Вот тут-то всё и пошло наперекосяк!

Парадная парсуна Фёдора Алексеевича Романова. XVII век

Новый царь, Фёдор Алексеевич Романов, (по матери – Милославский – прим. автора) старший сводный брат и крёстный Петра, 12 марта 1676 года определил ему наставника – дьяка Челобитного Приказа Никиту Моисеевича Зотова. А боярина Артамона Матвеева отправил в ссылку. Потеснены были и все Нарышкины с роднёй.

И с этого времени тридцатидвухлетний Зотов стал близким человеком в семействе царской вдовы Натальи Кирилловны Нарышкиной. Кстати, пристроил Никиту Моисеевича на службу царевичу любимец царя – Фёодор Прокофьевич Соковнин.

Царь Фёдор Алексеевич и Симеон Полоцкий экзаменуют Зотова. Миниатюра XVII века

По отзыву историка Ивана Ивановича Голикова, автора «Деяния Петра Великого, мудрого преобразователя России», Никита Моисеевич «хотя и не знал наук и языков, но был… довольно сведущ в истории, а паче отечественной»; он рассказывал царевичу о лицах и событиях родного прошлого, пользуясь. в качестве иллюстраций к своим рассказам, нарочно изготовленными для того «потешными книгами с кунштами» (картинками – прим. автора); показывал ему «Артикул со всеми военными экзерцициями», составленный при царе Алексее Михайловиче, знакомил и с жизнью Запада по картинкам, изображавшим «знатные европейские города, великолепные здания, корабли и прочее», чем приводил мальчика в полнейший восторг.

Поначалу Зотов не особо оправдывал надежд, даже два раза был удаляем от своего царственного воспитанника, но всё равно умудрился остаться при нём.

Стандартный курс наук Пётр при помощи Зотова постиг быстро. Выучил азбуку, читал скоро, а письмо не жаловал, оттого до конца жизни писал безграмотно. Наизусть выучил отрывки из Евангелия и Апостола, часослова и псалтыря, усвоил отрывочные сведения о своих славных предках, начиная с Владимира Святого, Александра Невского и Дмитрия Донского. На этом уровень познаний наставника был исчерпан.

Царевич Пётр и Никита Зотов. Худ. К. Лебедев

В это же время царь Фёдор Алексеевич положил прислуге и шутам царевича скромный денежный оклад, а заботу о его теперь уже скромном гардеробе передал в полное распоряжение матери – царицы Натальи Кирилловны. После этих событий, несмотря на симпатии к брату, Фёдор Алексеевич фактически сложил с себя всякие заботы о Петре.

Отныне юный царевич Пётр Алексеевич станет редким гостем в Кремле, проживая в одиночестве в Преображенском дворце отца, забытый при Большом дворе, предоставленный своим мыслям и вопросам, на которые единственный наставник чаще не находил ответов.

И ещё некоторые вещи влияли на развитие будущего первого российского императора. В год его рождения, благодаря точному предсказанию и усилиям Симеона Полоцкого, астрология стала учебной дисциплиной, как арифметика и геометрия. Об этом свидетельствует «Книга избранная вкратце о девяти мусах и о седмих свободных художествах», составленная переводчиком Посольского приказа Николаем Спафарием и подьячим Петром Долгово. В 1679 году для семилетнего царевича художник Карп Иванов Золотарев сделает копию с астрономической и астрологической росписи в столовой его отца «Двенадцать месяцев и беги небесные». А царский «дядька» Т. Н. Стрешнев возьмёт из вещей скончавшегося царя Федора Алексеевича для воспитания одиннадцатилетнего Петра сочинение Я. Гевелия «Селенография», в предисловии к русскому переводу этой книги царевич мог прочесть, что звездословие (астрология – прим. автора) – «благопотребно есть на управление государства». Так, Петру его учителя и воспитатели прививали интерес не только к астрологии, но и к другим оккультным практикам, которые уже скоро станут основой ближнего круга юного царя, прозванного «Нептуным обществом», которое тайно будет собираться в Ново-Немецкой слободе.

Из всего выше сказанного можно сделать вывод, что мировоззрение юного царевича продолжило формироваться под влиянием иностранных офицеров, в основном шотландского происхождения, и не очень толковых российских наставников – в условиях узкого географического треугольника – яузских сёл Семёновское, Измайлово, Преображенское, по соседству с Ново-Немецкой слободой.

ПРИТЯГАТЕЛЬНЫЙ «КУКУЙ»

А жизнь в Ново-Немецкой слободе текла совсем по-иному, чем в «патриархальном» Преображенском. И она сразу привлекла внимание будущего царя. Может тогда впервые и родились в его неокрепшем сознании мысли о заимствовании «красивой кукольной жизни» иноземцев. С их чистенькими двориками, аккуратными домиками, опрятными полуголыми дамочками.

Иностранная слобода отличалась от окружающих городских поселений. Это был настоящий европейский городок, с прямыми улицами, вдоль которых стояли большие каменные дома с карнизами и колоннами, окруженные ухоженными садами и парками.

Немецкая слобода притягивала юного Петра, как магнит – там жили необыкновенные по его мнению люди, знающие как строить большие корабли и обращаться с астролябиями, как веселиться без оглядки и как ухаживать за женщинами.

Подобное предположение в свое время выдвинул русский историк Николай Астров. Другой исследователь, дьякон С. Озеров писал по этому поводу в своей книге: «Яузский край ввиду того, что он находился вдали от Кремля и вдали от буйной слободы Стрелецкой, задумано было сделать тем главным пунктом, откуда должны были пойти и получить свое развитие реформы».

Выходит, именно здесь Пётр решил создать плацдарм для будущей политической борьбы, экономических преобразований, для подготовки преданных кадров.

Современная мозаика с изображением Немецкой слободы в XVI веке.

Что же представляла собой в те времена Яузская местность?

Места эти долго были пустынны и относились к предместьям Москвы. Кое-где встречались небольшие деревушки, возникшие вокруг речных мельниц. К примеру, одну из деревень прозывали Хапиловка – по имени мельника Хапило. А по берегам Яузы, с давних времен, стояли сёла Покровское, Троицкое, Семёновское, Измайлово, Преображенское. Такую картину рисует читателям С. Озеров в книге «Исторические сведения о Лефортове и описание Петропавловского храма», давно уже ставшей библиографической редкостью.

Историк Москвы И. Е. Забелин поясняет, что первая Немецкая слобода, получившая такое название из-за того, что москвичи всех иноземцев прозвали «немцами» – «немыми», то есть не говорящими по-русски – появилась во время Ливонской войны. Тогда русские войска взяли так много пленных, что ими торговали в городе: за мужчину давали по гривне, а девка шла по пяти алтын. Часть ливонских пленников Иван Грозный поселил отдельно, и они-то образовали слободу на правом берегу Яузы.

Ливонцев было около четырёх тысяч, и их слобода оказалась довольно крупной. Улицы в ней носили название по тем городам, откуда были родом их обитатели: Дерптская, Нарвская и другие. Чтобы не тратиться на содержание пленных, Иван Грозный разрешил им производить и продавать вино и пиво, что вообще-то было монополией казны. Этакая привольная и безбедная жизнь иноземцев потом вызвали жестокую зависть у москвичей, и даже у самого царя. И одним зимним днём 1578 года на слободу напал вооруженный отряд опричников. По царскому знаку начался грабеж. Иноземцев хватали на улице и раздевали донага, из домов тащили всё, что попадалось под руку.

Однако после этого жизнь обитателей Немецкой слободы мало-помалу восстановилась.

В начале XVII века слобода уже была вполне благоустроенным поселением, имевшим даже свою собственную церковь, в которой похоронили принца Иоанна Датского, жениха многострадальной царевны Ксении, дочери царя Бориса Годунова.

Первая Немецкая слобода погибла в пламени и разбое Смутного времени. В 1610 году войска Лжедмитрия Второго разграбили и сожгли слободу, и почти полвека на её месте были только пустыри и поля с огородами.

План Ново-Немецкой слободы. Гравюра XVIII века

Земли вдоль реки Яузы и её притоков начали снова обживать лишь после выхода указа 4 октября 1652 года об отводе земли под строение в Немецкой слободе: «Афонасий Иванов сын Нестеров, да дьяки Фёдор Иванов да Богдан Арефьев строили новую иноземскую слободу за Покровскими воротами, за Земляным городом, подле Яузы реки, где были наперёд сего немецкие дворы при прежних Великих Государях до Московского разорения, и роздали в той Немецкой слободе под дворы земли, размера против наказу, каков был дан из Земского приказу…».

Дворы иноземцам давались бесплатно, земля слободы объявлялась «белой», то есть освобожденной от государственного тягла и повинностей. Её жителям разрешалось носить западноевропейское платье и подтверждалось их право на свободу вероисповедания. По воскресеньям «раз в неделю бывали хмель и веселье», в остальные дни слободские надевали вязаные колпаки, стёганые жилеты и трудились.