Время Хама. Рассказы

– Точно. Поначалу он свои барские привычки не бросал. Обед в кабинет заказывал, с официантками… Всё честь по чести! И каждый день мне на планёрке, чтоб я везде на первых полосах… Спрашиваю: «А в связи с чем? Информационный повод какой?» А он мне: «Сам придумай». «Хорошо, – отвечаю, – надо бы интервью для начала…». «Бери анкету мою и пиши, если работать дальше хочешь!»… А сейчас, вообще забил на всё! На работу и не появляется…

– И правильно ведь говорит, ты ж раб, как-никак! А он высшее существо!

– Земноводное…

Англичанка встрепенулась, потянула ко мне свои бледнокожие веснушчатые руки. – Ну, и чего ты опять лезешь, иди ещё дринкни по ту… Отвали, сказал!

Пришлось вставать, разливать.

– А тебя-то чего занесло в профсоюз? – Не унимался Серж. – Вроде старик ты нормальный. Без работы бы не остался.

– Пиарщиком колесил по стране, губернаторов делал… Потом выборы отменили в нулевых. А тут позвонили, профорганизацию объединённую создают, не хотите пропиарить новую контору, ну и шефа ейного.

– Это, вот эту жабу?

– Да, нет. Первый плейбой был, с картеровской улыбкой. Похоже подставили его… Типа он на охоте гендиректора дочки случайно завалил по пьянке… Да только зашитый он был, понимаешь? А гендиректоры, те все в жопу… Ну, и пожертвовали офицером… Не ферзей же сдавать?

– Ну, да.

– Вот тут нам жабу и подсунули!

– Твою же душу! Да там и без очков видно, вор, ворюга, ворища! Он же, кроме этого, больше ничего не умеет… Точно говорят, профсоюз – это мафия!

– Это в Америке мафия! А у нас, так, шпана одна! Как будто у вас в культуре ангелы витают в облаках?! Я над тобой наблюдал, ты за эти трое суток только в баре штуку баксов просадил.

– Больше, и не баксов, а евриков. Но это не важно. Старик, важно другое! Я предприниматель… – он вспрыснул слюной в раскатистом неудержимом смехе, – чуть не сказал: я честный предприниматель!

Мы заржали и надолго, опять разбудив и перепугав англосаксонских девиц. Моё рыжее чудище быстро скрылось в туалете.

– Блевать побежала, – знающе пояснил Серж. – Но это тоже не важно… О чём я? Старик… А, да. У меня реставрационный бизнес. Понимаешь? Я советник, я не чиновник! Не государственный, не корпоративный, не профсоюзный… Ни-ни.

– И что же ты советуешь, советник?

– Это тоже не важно… Они там проводят тендер на реставрацию памятника. Кремля какого-нибудь нижегородского, усадьбы-музея, да хоть памятника Пушкину. Александру Сергеевичу. Помнишь такого, да? Не в этом дело. Присылают деньги, я их на Кипре принимаю, делю, кладу… Я не об этом!

– Почему, давай об этом. Распил мне интересен.

– Не разочаровывай меня! Ты же умный человек, не журналюга какой-нибудь. Я о другом… Старик, заметь, мы у трудяг ничего не берём, и храмы, они, как правило, после нас всё-таки стоят под золотыми куполами. Но мы никому не обещаем защиты и манны небесной в перспективе за их же кровные. Понимаешь? В чём собака порылась…

– А-а-а. Ты о спасении души? Понимаю. Да, у нас всё просто: «Слышь, работяга! Хочешь деньгу заколачивать, да такую что во всей округе никто из твоих знакомых не получает? Давай, вали к нам! Только сначала подпиши заявление о вступлении в члены профсоюза и ещё одно, в бухгалтерию, об уплате взносов». Мы никого не принуждаем. Это сделка. Понимаешь? У него – деньги, а у корпорации вывеска: «Социальное партнёрство в действии!». И всем хо-ро-шо.

– Я думал, это мы гниль… – Серж ладонью размазал по лицу слёзы или пьяные сопли и задыхаясь продолжил: – Да! Когда мы потрошим древние дома… Душу города выворачиваем, и потом новодел лепим вместо памятника… Так дешевле… Но вы хуже! Понимаешь, ты?! Старик… Вы сразу сделку предлагаете, с дьяволом!

– Чья бы мычала! – драться не хотелось. Вискарь уже не брал, девок совсем не желалось, хоть они ещё и трясли грудями, и крутили задницами перед носом в такт музыки. – Серж, по-моему, пора расходиться! Спасибо за чудесный вечер!

Я встал, пытаясь найти в этом свинарнике свой галстук.

– Да брось ты, не обижайся, все мы большие свиньи! Все играем… Но ведь по не нами навязанным правилам! Ладно… Давай, лучше, выпьем за начало нашего приятельства!

Он вскочил, плеснул в бокалы, близко подошёл ко мне и заговорчески зашептал:

– Ты знаешь. Я знаю. Главное быть в обойме! Зубами хвататься, и жопу подставлять, грызть глотки, но держаться… Иначе обочина, грязь, нищета.

– А может хрен с ней? С этой жизнью! А-а? – наверное, это начиналась пьяная истерика: – Я сво-бо-ден!

– Боб, заткнись, не ори, не дома!

– На яву-у, а не во сне-ее…

– Нам-то с тобой может уже и по хрену! А дети наши, внуки… Им что, прикажешь в прислуги, в рабы? Как они там – он страдальчески поднял вверх глаза, – запланировали!

– Разочаровываешь, Серж. Что-то ты сдуваешься, философ!

– Правда, чего-то я?!.

Впервые увидел его растерянный взгляд. Я и сам растерялся. И чего мы тут наговорили друг-другу?! Не в поезде же? С первым встречным…

– Эй, гёрл, хватай дринк! – он сбегал в спальню и принёс давно обещанный косяк. – Так, сейчас раскумарю… Давай, Боб, присоединяйся. Ну, что меняемся?

Проснулся я в липком поту, придавленный поперёк валяющейся храпящей девицей, от какого-то грохота.

Кто-то, не на шутку рассерженный, колотил в дверь не переставая.

В комнате гремела музыка, висел тяжелый запах перегара и недавно искуренной травки. Кондиционер явно не справлялся с выхлопом нашей честной интернациональной компании. А ещё пять звёзд!

Серж стоял надо мной, прислонив указательный палец к губам, при этом держа в другой руке что-то из одежды.

Я быстро, но аккуратно, скинул с себя англосаксонское ярмо, и принялся собирать в охапку свои шмотки.

Прихватив со стола початую бутылку вискаря, Серж уже распахнул шторы, балкон, и кивком призвал меня на выход.

В полёте, спрыгивая на стеклянный козырёк входной террасы, вдруг вспомнил, что забыл в номере сигареты!

Спрятавшись на краю козырька, в слабоосвещённой тени, мы спокойно оделись, пятью глотками вискаря, насколько это было возможно, привели себя в относительный порядок.

Отдышались. Воздух-то какой! Цикады! Живут же люди!

С большим трудом, по медной водосточной трубе, всё-таки смогли сползти на твёрдую землю, и с радостью шагнули в темноту, на узенькую тропинку, уходящую к морю, украшенному поблёскивающей лунной дорожкой.

За всё это время мы так и не проронили ни слова.

В Словении все пляжи муниципальные. Это значит, что нам пришлось преодолеть пару сот метров до песка, ещё и, перейти через дорогу, а душа уже рвалась в холодное майское море.

Понятно, что только русские чудики спьяну лезут по ночам в воду, но какое же это блаженство! Пару раз с головой окунуться в бодрящую тёмную жидкость, и распластавшись на спине, качаться на лёгкой волне, разглядывать звезды, слизывая солёные капли с губ. Наверное, таким будет Воскресение!

Впрочем, вскоре выяснилось, что мы далеко не одни блаженствуем здесь. Я вдруг отчётливо услышал, как метрах в десяти от меня, кто-то, тяжело дыша, сучит руками по воде. Резко поплыл в эту сторону, но Серж меня быстро обогнал, промчавшись мимо тренированным кролем, и схватил за короткие волосы уже уходящую под воду голову.

Через минуту мы боролись на песке с в стельку пьяным, испуганным, и очень недовольным доктором, специально включенным в нашу делегацию для такого случая. В смысле, конечно, для спасения и лечения. Но Серж резким захватом врачебной руки пресёк наше бессмысленное кувыркание.