Нисшедший в ад

Иоанн увидел идущего по берегу Иордана Спасителя и вскричал: «Вот о Ком я говорил. Вот – Сын Божий». Но оба берега реки были о ту пору пустынны, безлюдны. Лишь два ученика Иоанна увидели Спасителя. Иисус вошел в воду и принял крещение водой от Иоанна. И увидел Иоанн, как небо разверзлось над Иисусом и свет небывалый ярким и многоцветным потоком хлынул с небес. И услышал Иоанн Голос, говорящий как бы в сердце его: «Это есть Сын Мой возлюбленный, в Котором Мое благоволение». Белый голубь в эту минуту пролетел над головою Иисуса. Иоанн вскрикнул и обернулся к ученикам своим: «Видели ли вы знамение?» Ученики виновато переглянулись. Нет, они не видели голубя, видимо, им не дано еще это было. Увидев их виноватые глаза, Иоанн огорчился. Только ему одному дано было стать свидетелем славы Сына Божьего. Иисус подошел к Иоанну и сказал ему: «Всему час свой. Когда наступит Мое время, тогда все увидят славу Отца Моего».

Но Мария молчала, Иосифа, мужа ее, уже не было в живых; кто знает, где были теперь и живы ли пастухи, свидетели Великого Рождения, сопровождавшегося пением Ангелов, или волхвы, приходившие на поклонение к Младенцу, а Иоанна Крестителя в скором времени арестовали. Новость об аресте застала Иисуса в пути, когда Он возвращался из пустыни, где Он провел сорок дней и сорок ночей, в Галилею. Эта новость ошеломила Иисуса и заставила Его повернуть в Перею, к восточным берегам Мертвого моря, где в крепости Махерон томился Иоанн. Но Он опоздал. Навстречу Ему уже летела весть о казни Иоанна Крестителя и о пропаже его учеников.

Итак, во всем Ханаане о Спасителе, об Единородном Сыне, Сущем в недре Отчем, Которого явил миру Бог, знала пока одна Мария – Его земная мать. Все остальные предавались мечтам и рисовали в своем воображении Его образ и облик, который более отвечал их насущным желаниям – требованиям царя, потомка Давида, и частному, узкому представлению о справедливости, могуществе, мудрости и царстве.

Глава 2. Кана Галилейская

Море тихо и мелодично шумело, от него веяло свежестью и величавым покоем. В этот день солнце ярко светило, украшая синюю плоть моря серебряными звездами, – отблесками своих Божественных лучей. Иисус сидел на берегу на большом, прохладном еще камне. Он наблюдал, как волна подкатывается к самым Его сандалиям и, нежно коснувшись пальцев Его ног, вновь возвращается в море, оставив по себе на берегу дары, которые она принесла с собою. На смену ей рождалась в море другая волна, за той – третья, четвертая. Они вели себя так же, как и первая, но дары приносили другие: ракушки, камешки, водоросли, а то и какое-нибудь мелкое морское животное осторожно положит у Его ног, и животное смотрело на Иисуса своими загадочными круглыми глазами ласково и доверчиво, но в то же время как будто пыталось разгадать, что за думу думает Спаситель, но следующая волна уносила животное в его родную стихию, оставляя на мокром песке иного гостя. Море, как ласковое доброе дитя, пыталось заигрывать с Ним, чтобы вызвать на Его печальном лике улыбку. И Иисус улыбнулся морю. Он поднял глаза и обозрел его всё, сколько видно, до самого горизонта, где оно граничило с более светлым небом. Это было море Киннереф, или Галилейское море. Но те люди, которые видели моря более широкие и более глубокие, называли его Геннисаретским озером.

Если бы кто из людей находился бы поблизости от Иисуса, он увидел бы, что губы Его шевелятся: улыбаясь, Он рассказывал что-то морю. Но поблизости никого не было. Безлюден был берег, лишь вдали, в серебряном сиянии утреннего солнца, справа от Иисуса, виднелось множество рыбачьих лодок, некоторые из них были в море, другие – на берегу, привязанные к колышкам толстыми веревками или прикованные металлическими широкими цепями. В это время – восходящее солнце два часа тому назад сменило свой красный цвет на блистательный золотой и теперь раскалилось до ослепительно-белого – рыбачьи семьи, отцы и старшие сыновья, еще трудились в море: кто оканчивал лов, а кто уже на берегу разбирал сети.

Почему печален был Иисус в это безоблачное утро? Что привело Его в город Капернаум приморский, каменные стены которого виднелись позади Иисуса на зеленых холмах? Что Его привело на этот усеянный камнями берег? Его мысли витали в других местах, где Он был последние семь дней…

Из пустыни Иисус торопился в крепость Махерон к нуждающемуся в Его помощи Иоанну Крестителю, но Он опоздал. Черное дело уже было сделано: молодая жизнь Иоанна, который был старше Иисуса всего на полгода, оборвалась страшным, фантастическим образом – царское слово оказалось важнее человеческой жизни, и царский пир завершился казнью и глумлением. Так закончился великий жизненный путь великого пустынника и Предтечи Его. Для Иисуса горька была эта утрата. Кто был истинным виновником смерти Иоанна и чью волю, не сознавая того, выполнили Иродиана с дочерью и осуществил трусивший и колебавшийся между желанием убить Иоанна и страхом перед народным бунтом Ирод Антипа, Иисус знал. Черный исполин нанес очередной удар.

Медленно, не торопясь, пошел Иисус в Кану Галилейскую, где теперь жила Его земная семья – овдовевшая Мария, Его сводные братья и сестры – дети Иосифа от первой жены, и где Он совершил еще до Своего Крещения на Иордане чудо по просьбе своей земной матери.

Когда Он проходил мимо красивого приморского города, раскинувшегося на зеленых холмах, вдыхающего постоянно морской холодноватый и свежий воздух и называемого Капернаумом, Иисус на несколько секунд остановился, поглядел задумчиво на его каменные стены и тихо улыбнулся. Этот город Он тут же избрал в сердце Своем, отсюда Он пойдет с Благою Вестью – сначала по дорогам Галилеи, потом по всей земле Ханаанской, а затем и по всей Земле, чтобы в конце Своей земной жизни явить Себя всем людям и указать Путь в иные миры не через смерть плоти, а через преображение своего физического тела. Так начнется великое уничтожение закона смерти.

А до Каны еще оставалось четырнадцать часов пути по еще зеленой холмистой местности. Нужно было идти всё это время за солнцем, которое, словно указывая дорогу, всё дальше и дальше перемещалось на запад. И из нежных осенних солнечных лучей как бы сам по себе соткался образ: грубый, но такой родной пролом в стене. Это дверь в другую полутемную комнату, в которой видна коленопреклоненная женщина; косые солнечные лучи, проникнув в комнату через высокое узкое окно, ласково обнимают молящуюся. О чем молится женщина не слышно, а слышен только треск хвороста в очаге да стук молотка плотника Иосифа, который доносится с улицы. Дивная вещь – память – представляет милую картинку, которая тешит и согревает сердце. Иисус теперь шел к этой женщине, к лучшей из жен, к самой красивой женщине Галилеи. Он знает ее тысячи лет, видел ее парящей среди Ангелов в удивительно прекрасном мире. Там она готовилась к великой миссии – родиться в пятый раз в мире человеков, в стране Израиль под именем Мария и стать Его матерью на земле, а Ангелы пели ей чарующие песни, и их пение разливалось радугой из тридцати шести неведомых миру людей цветов от одного края небес до другого…

…Вечером, когда солнце посылало земле последние в этот день золотые лучи, Иисус переступил порог одного дома в Кане Галилейской. В доме было тихо и, как в образе, сотканном из солнечных лучей, хотя это был и другой дом, лишь хворост сладко потрескивал в горящем очаге. Но не слышно было молотка плотника Иосифа! Когда Иисус вошел в комнату, женщина, находившаяся там, тихо вскрикнула, метнулась, упала перед Ним на колени и горячо поцеловала Его руку. Он тоже опустился рядом с ней на колени и поцеловал обе ее маленькие, пахнущие сандалом руки. Затем Он помог ей подняться и слегка отстранил от Себя, как бы говоря: «Дай-ка посмотрю-полюбуюсь на тебя, матушка». Никто не сказал бы, что этой женщине в простой галилейской одежде сорок шесть лет, она была удивительно молода и красива, ибо не властно время над чистыми душой. Сейчас ее большие, по-детски чистые карие глаза светились счастьем, а по нежным щекам бежали слезы радости. «Ты с дороги, Иешуа. Присядь, отдохни, – говорили ее глаза, – я омою Тебе ноги по обычаю. Я знала, что Ты придешь сегодня, Сынок, и поэтому купила дорогого мирро для помазания». Они понимали друг друга без слов. После обычного приветствия Мария засуетилась возле стола, выставляя на него фрукты, овощи, мед, молоко, разбавленное водой вино, сделанное из галилейского винограда, сладко пахнущие свежеиспеченные хлебы. Иисус видел по глазам Марии, что она знает, почему Он пришел сегодня, поэтому так и не сказал ей слова: «Матушка, настал Мой час. Мне пора», потому что уже прочитал в ее глазах ответ: «Я знаю, и да прославит Тебя Отец Твой Небесный». Он произнес вслух другое, и это были первые слова, прозвучавшие в тот вечер в доме:

– Как Я люблю капусту!..

Перед Ним на столе стояла посудина, в которой было вкуснейшее блюдо – тушенные в оливковом масле и меде капуста и айвы…

…После вечерней трапезы Иисус вышел один в айвовый садик. Ночь была прекрасной, прохладной и была наполнена заманчивым пением сверчков. И память из этой ночи соткала новый милый образ: огромный айвовый сад в Кане Галилейской, а в нем длинный-предлинный стол и гости за столом. Это свадьба. Брачный пир в Кане Галилейской. Двое молодых, счастливых людей; в этот день они соединили свои жизни, они теперь наверно знают и понимают всем своим существом, какое счастье найти в мире, полном и бед, и горестей близкого родного человека, какое это сокровище, этот другой человек, исполненный Божественной любви. Оба они из бедных семей, и жить им придется трудно, и растить детей будет нелегко. Но что такое трудности, что такое бедность, когда есть счастье, когда они вместе. Мария тогда только что переехала из Назарета в Кану. И приглашена была Мария на свадьбу вместе с другими людьми, живущими в этих бедных, узких кварталах Каны Галилейской. Зван был и Иисус. Пришел Он порадоваться счастью молодому, ибо любил людей, и радость их, и веселие их. Радовались гости тому, что множится любовь, увеличивается мировая радость.

– Будьте счастливы, дорогие Мои, пусть ваша любовь крепнет с годами, – прошептал Иисус, глядя на светлые образы невесты и жениха, вставшие перед Его мысленным взором в эту тихую безлунную ночь.

Будет – о, будет! – другой Брачный Пир, где Иисус будет Женихом, и соберет Он на этот Пир всех-всех, живущих в мирах Земли. Тогда сочетается Он с женою Своею – Церковью – в неизреченной, святой любви; радостью великой и ликованием наполнятся миры Земли от высот до низин. И тогда начнется другая Земля, приумножению любви и радости на ней не будет конца: долгожданная Дочь, истерзанная и измученная, начнет свое великое лечение, возрождаясь вновь, чтобы блистательной жемчужиной войти в Божественную Вселенную и воссиять в Ней новым светом. И увидят все прекрасную, горячо любимую Дочь Божию и возрадуются ее исцелению.

И вот снова брак в Кане. Встает архитриклин, просит наполнить чаши, он желает что-то сказать молодым. Служители замешкались, но гости за пиром этого не заметили. Заметила Мария, заметил Иисус. Жалко Ему стало молодых и праздник их: ведь по бедности у них не хватило вина для гостей.

– У них вина не хватило, – шепнула Иисусу Мария. Иисус понял ее.

– Не настало еще Мое Время, матушка, – сказал Он, ласково улыбнувшись.

Мария обняла Его руку, прижалась к Его плечу, затем встала из-за стола и подошла к служителям.

– Что Сын мой скажет, то и сделайте, – тихо сказала она им.

Иисус подошел и, указав служителям на шесть каменных водоносов, которые стояли тут по обычаю очищения, сказал им:

– Наполните их водой.

Служители, ни слова не проронив и даже не помыслив задавать какие-либо вопросы, принялись за работу.

– Теперь наполните чашу архитриклина, – сказал Он и вернулся к столу.

Вся работа была проделана точно, быстро, так что никто из гостей не заметил заминки. Архитриклин, получив чашу с вином, пожелал много доброго молодым и, отпив глоток из чаши, подивился и похвалил жениха, что сберег такое превосходное вино доселе. Служители наполняли чаши из водоносов, и все пили новое вино радости, вкусное, освежающее, не одурманивающее голову, а удваивающее силы и веселие.

Радовался Иисус, глядя на собравшихся за этим столом. Он пришел на землю, сошел с Небесных Высот не только для того, конечно же, чтобы превращать воду в вино, но и не только за тем, чтобы помогать людям в их горе, скорбях, страданиях, бедствиях, но помогать и в радости их.

Счастливы люди, чей брачный пир посетит Иисус, но безмерно счастливы те, кого Иисус позовет на Свой Брачный Пир…

…Ранним утром, когда солнце-художник раскрасило небо на востоке в удивительные цвета, Иисус покинул Кану. При прощании с Марией Иисус наконец решился и сообщил ей печальную весть об Иоанне Крестителе, сыне ее двоюродной сестры Елисаветы и священника Захарии, уже давно покойных…

Глава 3. Начало

На следующий день во второй его половине в городские ворота Капернаума вошел одинокий высокий Человек. У Него не было ни посоха, ни сумы, и хотя Он имел вид галилеянина, и одет был как бедный галилеянин, люди, торопившиеся по своим делам, почему-то вдруг задерживали на Нем свой взгляд, а немногие даже останавливались и некоторое время глядели Ему вслед. То, что Человек, явно прибывший из другого города, вошел в Капернаум с пустыми руками, нисколько не удивляло и не интересовало людей, их поражало Его лицо и вся Его фигура. Было в Нем что-то непостижимое и необъяснимое, поражающее с первого взгляда на Него. Он был очень красив – даже для глаз, избалованных красотой, – очень красив. Казалось, таким красивым не может быть земное лицо и это останавливало, поражало. Правильное овальное лицо с совершенными чертами, кожа белая, нежная, чуть тронутая легким загаром, Его длинные, до плеч, волосы были не темные, а скорее светлые, мягко сверкающие на солнце, такая же – короткая борода, глаза большие, синие, как весенние веселые цветы в долине, и бездонные, как звездное ночное небо. Знавшие Его и семью Его земную удивлялись тому, что Он ни на кого в семействе не был похож. Малое сходство, и то немногие, находили в Нем с Марией. Из этого вышла впоследствии ужасная, мерзкая сплетня: будто бы Он внебрачный сын римского солдата сирийца Пантера, которого никто никогда не видел. Но не было в Его облике ничего ни римского, ни сирийского, ни иудейского, ни галилейского – Его лицо было настолько идеальным, что его можно было назвать наднациональным, поскольку оно не носило черт какой-нибудь определенной или определенных национальностей. Но главное, это Его взгляд – кроткий, ласковый, исполненный совершенной, глубокой любви к миру, и в то время – властный и проницательный. От всего Его лика, от всей Его личности исходила непостижимая, беспредельная живая сила, завораживающая и притягательная, говорившая о том, что Любовь, Жизнь, Истина, Доброта, Красота являются настоящими законными царицами Земли, а всё остальное лишь кошмар, который снится людям, и производящая мгновенное очистительное действие в душах людей, которые услышали свое сердце. Те, кто видели Его впервые и не знали Кто Он, но отличались хоть какой-нибудь душевной восприимчивостью и чуткостью, навсегда запоминали даже мимолетную встречу с Ним. Его облик навечно впечатывался в их души и сердца, и они понять не могли разумом, но предчувствовали всем сердцем своим, что эта встреча была самым важным, самым главным в их жизни событием.

Итак, в город Капернаум, названный впоследствии Его городом, вошел Иисус. Это был маленький, но шумный городок на северном побережье Галилейского моря, заселенный преимущественно бедным людом – ремесленниками, рыбаками, пастухами, земледельцами, нищими, бродягами, более зажиточными торговцами-перекупщиками. Держали здесь свои лавки не очень богатые греческие купцы. Городок простой, провинциальный, бедность лачуг которого была прикрыта пышностью галилейских садов. Роскошные ореховые, гранатовые, лимонные деревья и смоковницы стояли гордо, величаво, богатые виноградники укрывали целые кварталы от солнца; фермы, раскинувшиеся за стенами города, утопали в зелени смоковниц и олив; и везде буйные травы и цветы – и на полянах, и на холмах, и у городских стен, и на клумбах возле каждого дома. В воздухе разлился аромат лавра и близкого Геннисаретского озера. Иисус проходил по изломанным уличкам города и по широким его улицам и наблюдал людей, буднично суетившихся в своих хозяйствах. Наконец Он вышел к наполненной народом базарной площади. Здесь люди, жарко торгуясь, покупали себе еду, одежду, посуду, домашний инвентарь. Нищие сидели у какой-то недостроенной, а, может быть, уже разрушенной стены, сложенной из крупных камней, каких много разбросано по берегу моря. Среди нищих было много увечных, искалеченных тяжелой работой в богатых поместьях, на стройках в Тивериаде или каменоломнях. Но попадались среди них и мошенники, которые приделывали себе искусно какое-нибудь увечье и этим зарабатывали свой хлеб, но их было мало, и сейчас у этой стены, которая должна была служить, вероятно, оградой, хотя вовсе не понятно чего и от чего, таких было два человека. В основном же жители Капернаума были очень трудолюбивым народом и лишь серьезное увечье могло стать причиной такого занятия. Иисус сразу различил тех двоих, но Его внимание привлек старик, сидящий прямо на земле, вытянувший ноги вперед. Ноги его производили жуткое впечатление и, казалось, что старик сидит сам по себе, а ноги лежат рядом с ним, как что-то чужеродное, отдельное, постороннее, но приставленное зачем-то к его безногому телу.

– Мир тебе, добрый человек, – обратился к нему Иисус, приветствуя его.

– И тебе мир, – бойко ответил дед. – А Ты, видно, не из наших, не из капернаумовских?

– Верно. Я не из капернаумовских, – улыбнулся Иисус.

– Постой-постой, а Ты ведь не из простых, – бойко продолжал дед, радуясь своей проницательности, – а одежда у Тебя наша, галилейская. Или Ты – переодетый царь? Из какой страны?

– Об этом долго рассказывать, добрый человек. Лучше скажи, что с тобой приключилось? Почему ноги не ходят? – Иисус присел рядом с ним.

– Не ходят, это верно, – вздохнул дед. – Давно это случилось, одиннадцать лет тому назад, когда нашему четвертовластнику Антипе захотелось город большой построить в римском вкусе в честь императора Тиверия. На строительстве деревянная подпорка соскользнула, полетели камни. Вот камнем большим, с котел очаговый величиной, меня и зашибло. Надсмотрщик у нас был строгий и злой, как голодная собака на привязи. Он как увидел, что обе мои ноги повисли, как тряпки, выкинул меня из города, будто я дохлая скотина. А добрые люди подобрали меня и доставили домой. А дома… денег нет. Обучился я тогда фигурки деревянные делать и посуду для кухни. Здесь на базаре и продавал… А теперь глаза не те и руки дрожат, а еще в прошлом году правую руку отняло. Теперь сосед мой помогает мне: каждодневно сюда меня приносит, чтобы я мог свой хлеб есть. И одна надежда у меня – на Бога всемилостивого, что не оставит меня, калеку немощного и убогого в несчастии моем, как некогда не оставил и помог Он Ионе праведному извергнуться из чрева китова на брег тихий и спокойный.

Иисус улыбнулся.

– И крепко ты веришь в Бога?

– Нам, бедным, без веры в Него никак нельзя – пропадем совсем, – строго ответил старик. – Каждодневно вспоминаю о Нем и молюсь Ему.

– Твои молитвы услышаны, добрый человек. Вера твоя спасла тебя. Встань и иди. – Иисус поднялся, чтобы освободить пространство для старика.

А старик не двигался и широко раскрытыми от удивления глазами глядел на Иисуса.

– Боже всемилостивый, – наконец прошептал пораженный дед. – Кто Ты? Люди добрые, – сказал он тихо, и вдруг вскричал: – Люди добрые, я чувствую свои ноги и руку. Я вижу отчетливо ваши лица, я вижу каждый листочек на дереве, люди добрые-е.

Старик, дрожа от сильного волнения, поднялся на ноги.

– Кто Ты – царский сын или великий врач? – бросился старик к Иисусу. Люди, видевшие это, даже не ахнули, они были поражены. Старика в городе хорошо знали, и знали, что произошло чудо и нет здесь никакого фокуса.

– Да будет мир с тобою, добрый человек, – тихо сказал Иисус и пошел дальше, к другим увечным, которые нуждались в исцелении.

Старик упал на пыльную дорогу, встал на колени и прокричал сквозь вдруг хлынувшие слезы радости:

– До конца дней моих помнить Тебя буду, посланник Божий.