Нисшедший в ад

У Каиафы потемнели глаза, губы его задрожали и он произнес:

– Это страшно сказать… – начал он нерешительно, но таинственно.

– Говори, говори, мой милый, нас никто не слышит, – ободрил его Анна и выпил глоточек вина.

– А вдруг Он действительно Мессия, Которого ждут? Ведь теперь семидесятая седьмина со времени восстановления Иерусалима. Пророк Даниил указал это время появления Христа Владыки. [Дан. 9, 25. – В.Б.]

Анна прямо и жестко взглянул на Каиафу, и тому показалось, что из маленьких черных глаз Анны полыхнуло огнем; он даже физически ощутил, будто чем-то острым ударили его в грудь. Но это лишь показалось. Анна снова щурился, пил вино, наслаждаясь напитком.

– Опасно то, что народ за Ним идет, народ темен, невежественен, – сказал смущенный и немного сбившийся Каиафа.

– Он в самом деле исцеляет больных, воскрешает мертвых? – с усмешкой спросил Анна. – В чем заключается эта комедия? Как Он мошенничает?

– Если Он – мошенник, то весьма искусный, – сказал Каиафа. Он поднялся с ложа и стал расхаживать по комнате, то ли для того, чтобы размять затекшие ноги, то ли под воздействием мучившей его мысли. На его лысеющем лбу отсвечивали блики огней, и Анна некоторое время был прикован взглядом к этим бликам. – Он лишь касается больного или мертвого Своей рукой. Больной тут же выздоравливает, а покойник встает – жив, здоров, словно смеется над нами. Это проверяли. Больные действительно были больны, у них и свидетели есть, и что обидно – надежные. Относительно же покойников – то хотя мы, саддукеи, и не верим в воскресение… Да вот, в Наине. Уже вынесли покойника – какого-то мальчишку, чтобы нести его к месту погребения, а этот Иисус остановил похороны, и мальчишка встал, как ни в чем не бывало. Свидетели – наши люди. В Капернауме настолько плохо обстоят дела, что этот город уже называют Его городом. А после воскрешения дочери местного начальника синагоги, сей последний совсем с ума сошел. Он закрыл жертвенник! Пришлось снять его с должности. Мир перевернулся. Я не понимаю этого! – вскричал Каиафа, и в отчаянии снова возлег напротив возлежащего тестя.

– Вздор, мой милый: мир не перевернулся. Мир такой же, каким создал его Бог Яхве за шесть дней. Он его создал, Ева, прародительница наша, сглупила, вот с тех пор мир и не менялся и не переворачивался, лишь одежда на телах наших изменилась да жить мы стали удобнее: не в райских садах, хе-хе, не в хижинах, а уже и дворцы себе можем позволить. Пей вино, Каиафа. Ты очень бледен. Или налей себе «Фалерно», – усмехнулся Анна.

Анна уже во второй раз позволил себе намекнуть на то, что должность Каиафы – пустая формальность, и самолюбивому первосвященнику снова стало немного не по себе, что, вероятно, опять отразилось на его лице, потому что Анна шире раздвинул в усмешке свои длинные тонкие губы и сказал:

– Ты очень волнуешься, Каиафа. Первосвященник должен быть всегда спокоен. Пей вино!.. Ну что там еще натворил этот Мессия? Почему столько шума в Иерусалиме из-за одного проходимца?

– Он еще до Иерусалима натворил, – немного сбивчиво начал Каиафа, но потом поправился и стал говорить ровнее, вполголоса: – А в Иерусалим вошел и начал сразу со скандала. Торговцы толпами идут жаловаться в синедрион. Говорят, Храм грозился разрушить, если они не уберутся, а некоторые говорят, что чуть ли бичом их не избил. Бунт, не иначе. Столы опрокинул, деньги рассыпал. Скот ревет, а торговцы и слов лишились: глаза закрыли, уши заткнули и бегом из Храма. Кто по дороге опомнился, а кто уже и дома у себя. Жалобы, свидетели. Такой гам, что я велел уже никого не пускать.

– Как интересно! – сказал Анна.

Вино красное, как кровь, отразило огонь светильников, и Каиафа, взяв чашу, выпил его залпом.

– Вот и хорошо, – одобрил Анна, наблюдавший за действиями Каиафы.

– Не успел утихнуть этот скандал, так Он пошел в купальню Вифезда, где источник целебный, в этот «дом милосердия», и там чуть ли не всех исцелил. Владелец купальни потерпел убытки, тоже жалоба от него. Потом у этого Иисуса так закружилась голова от успеха, что Он пошел еще и в купальню Силоам. И от владельца этой купальни есть жалоба. Там Он исцелил одного слепорожденного. Тот прозрел, теперь стал зрячим и наглым в придачу. Его взяла храмовая стража. Начали допрашивать – а он в крик. Родителей его допросили, свидетелей – соседей, и в купальне он известен. Действительно, он слепорожденный. А этот слепорожденный так раскричался, что его чуть ли не палками выгнали на улицу, а он и там еще возмущался. Мол, он Его не видел, потому что, когда он умылся в купальне, как сказал ему Иисус, то Того уже поблизости не было, но если бы и видел, то все равно бы служителям Храма ничего не сказал, поскольку Иисус очень хороший человек, а мы все – доносчики и палачи. Так и сказал.

Анна, казалось, не обратил внимания на эти слова. Ни одна черта в его маленьком сморщенном лице не двинулась.

Каиафа, помолчав немного, продолжал:

– А вот еще: Иисус и ученики Его срывали колосья в субботу где-то в Галилее. Один из фарисеев сделал Ему замечание: мол, не благочестиво это. Так Иисус вспомнил Давида, как тот, когда взалкал, вошел в Храм и ел хлебы предложения, которые нельзя есть никому, так что и Ему и ученикам Его теперь позволено срывать колосья в субботу. Тут же добавил, что священники сами и едят хлебы предложения, и в храмах нарушают субботу, но считаются, по Закону, невиновными. А через полчаса после этого в синагоге взял и исцелил сухорукого. И всё это в субботу! Как только есть хоть малейшая возможность напасть на Закон, Он нападает, как лев на лань.

– А Его можно сравнить со львом?

– Я хотел сказать: как собака на кость, – поправился Каиафа.

– Ну-ну, ты уже уподобил Закон кости… Оставим уподобления. Каков Он из Себя? Стар или молод и-и-и… вообще?

– Я Его не видел, – продолжал Каиафа. – Говорят: молод, высок, строен, очень красив. Еще говорят: очень поражает.

– Плохо! – вздохнул Анна. – Человек опасный, это очевидно.

– Он опрокидывает Закон, учит народ обратному. Сам не моет рук Своих и посуды Своей, и других тому учит. Говорит: бойтесь грязи внутренней, а не внешней. При этом Он всегда чист, и одежды Его чисты, а благоухает Он так, что Ему завидуют хорошенькие женщины. Что это, как не колдовство, которое мы встречаем у недоразвитых народов?

– Очень плохо! А о подати Он что-то говорил?

– Вроде бы нет.

– Странно, если у Него такая сила, что Он нападает на Закон, а наш твердый, верующий народ всё же идет за Ним, а не прогоняет прочь, почему же тогда Он опасается римлян? Иуда Галилеянин восставал именно против римлян, но Закон он чтил. А Этот все делает наоборот.

– Народ не везде Его принимает. Он несколько раз уже приходил в Назарет, но Его и слушать там не хотят; из Гадары Его тоже сначала прогнали, но во второй раз, когда Он пришел в Гадару, Его приняли и Его словам поверили. Еще в нескольких селениях Его не приняли.

– Как долго Он занимается целительством да проповедями?

– Уже полгода. Он побывал во многих городах и селениях. Обошел всю Галилею, был в Десятиградии, в Перее, в Кесарии Филипповой. Он не был лишь в Идумее и Самарии. Вот на праздники пришел в Иерусалим и, вероятно, надеется обойти всю Иудею. В Иерусалиме Он всего пять дней, но познакомился уже со многими жителями других городов иудейских и, вероятно, что они пригласят Его погостить у себя.

– Где Он остановился?

– Его видели в шатрах паломников под городскими стенами, а также в Виффагии. В городе Он не ночевал.

– С Ним много людей, – учеников, что ли?

– Около сотни. Есть также женщины. Они пришли с Ним из Галилеи и других мест. Но когда Он появляется в городе, Его сопровождают несколько учеников, человек восемь-девять.

– Сила! – усмехнулся Анна. – Ну а как Его принимают вообще в городе: Им больше довольны или не довольны?

– Торговцы и менялы – в обиде, богатые люди – оскорблены; чернь лишь Его слушает, и то не вся. Мне думается, в городе не знают, Кто Он и какие планы у этого Иисуса. Его слова здесь, в великом городе Закона, непонятны и оскорбительны.

– Вот и хорошо. Значит, у нас еще есть время. Главное, синедрион должен быть ни в чем не замешан. Мы – за народ. Это наш девиз, который синедрион должен провозглашать на всех площадях, улицах и переулках. Поэтому нам нужно направить взор римских властей на этого проходимца, смущающего народ. Ты что думаешь делать с жалобами торговцев?

– Я думал дать им ход…

– Ни в коем случае, Каиафа, – предостерег его Анна и налил себе еще вина. Это уже была третья чаша, и Анна был воодушевлен; мелкие полупьяные глазки его горели коварством. В такие минуты, за чашею вина, он всегда обдумывал свои страшные планы, и эти планы были всегда удачны, что знал Каиафа. – Мы разговоры о разрушении Храма Ему простим. Пока. – Анна немного растягивал слова. – Торговцам пусть передадут, что они будут торговать как торговали, пусть не волнуются. Но несколько жалоб – а нам нужны только два свидетеля – отложи, тщательно отбирая людей. Выдели человек пять-шесть торговцев, это про запас. Хорошо надо изучить их: кто они, откуда, их знакомства, взгляды – всё.

– Неужели нужен такой тщательный отбор? Да любой торговец нам даст свидетельство, какое нужно и когда нужно!

– Не нам, а народу. Поэтому любой – не нужен, – внушительно сказал Анна. – Нужен такой, чтобы молчал до поры, а когда надо – говорил. И говорил то, что нужно. И верил в то, что он говорит.

– Если хорошо заплатить…

– Заплатить?! – перебил его Анна и еще раз насмешливо посмотрел на сверкающие перстни Каиафы. – Не торопись, мой милый, разбрасываться деньгами налево и направо. Они, то есть деньги, этого не любят. Уж лучше убить, когда он нам станет не нужен. Так дешевле и надежнее.

– Ты шутишь, Анна?

– Шучу? А когда сыновья Иакова за бесчестие их сестры Дины избили жителей Сихема, разве они не волю нашего Бога творили? А то ли – поруганная вера! Что больше, мой милый: чистота веры или честное имя девы?

– Одно дело приговорить к казни, отомстить, но просто убить? И причем свидетелей, а не виновного? – не понимал Каиафа. – Я просто хочу получше уяснить себе твою мысль, мудрый Анна.

– А мысль такова: ты должен подыскать надежных людей, которые и без всякой платы будут держать язык за зубами. Тот, кто продается, ненадежен, мой милый. Преданности, преданности ищи, Каиафа. Нужны свидетели, преданные Закону, для которых Закон – и отец и мать. Задача очень трудная, поскольку придется искать свидетелей среди торговцев и менял. Служителей же Храма не трогать! Даже привратников. Все служители синагог должны вести себя очень осторожно. Следить за Ним тихо и незаметно. Вопросы, которые Ему будут предлагать, не должны вызывать подозрений ни у Него, ни у народа, тщательно их отрабатывать. Сведения об Его ответах, словах, поступках собирать и тщательно изучать. Повторяю, молва народная не должна ни в коем случае связывать Его арест или убийство с синедрионом. Казнить Его должны римляне и наш народ, а отдать приказ о казни – Пилат, именно он. Но ни римляне, ни народ не должны ничего заподозрить. Тогда твое первосвященство, мой милый, будет защищено как бы толстыми крепостными стенами. Ты удержишься у власти еще многие и многие годы, а я тебе помогу.

Огромный Каиафа как бы весь уменьшился из почтительности, и он преданно во все глаза смотрел на своего тестя.

– Но как это сделать? Я не понимаю: Его поддерживает народ, Он даже у некоторых знатных людей в почете. Если Его казнят римляне, народ пойдет под римские мечи, чтобы защитить Его.