Массовка

Инерция. Всего лишь инерция непомерной человеческой гордыни. Как легко возомнить себя абсолютно безнаказанным, недосягаемым. Таким, что даже представить невозможно положение, когда тебя просто прикуют к стулу наручниками и двинут по морде – для большей сговорчивости.

Каминский подался чуть вперед – насколько позволяли наручники, удерживающие его руки у сиденья между колен, прищурился.

– Е-мое…– потрясенно проговорил он. – Павел Сергеевич? Паша, это ты?!

– «Паша», – хмыкнул Павел. – С каких это пор я для тебя Паша?

– Простите, Павел Сергеевич, я ничего не понимаю… – севшим голосом пробормотал Каминский.

– Все ты прекрасно понимаешь, – устало сказал Павел. – Давай, я не буду тебе подсказывать. Скажи сам: почему ты здесь?

Каминский тяжело задышал, оглядываясь, и заорал:

– Я ничего не понимаю! Правда, я не въезжаю, что происходит?! Где я?!

– Так… – бесцветно произнес Павел. – Рустам, помоги этому господину вспомнить.

Из-за спины Павла бесшумно вышел Рустам, приблизился к Каминскому. Тот инстинктивно подался назад и часто-часто заморгал, глядя на нависшего над ним гиганта. Рустам выдержал паузу – и нанес серию коротких ударов – ладонь-щека, кулак-плечо, ботинок-голень. Каминский удивленно ахнул – и чуть запоздало заорал от боли. Рустам отошел на шаг и замер.

Когда вопли и причитания утихли, Павел повторил вопрос:

– Почему ты здесь, Каминский?

В ответ лишь бессвязная ругань.

– Рустам, ты что-то не доделал, – покачал головой Павел.

На этот раз крики продолжались дольше. Павел с интересом наблюдал за происходящим. Он не испытывал удовольствия от мук этого подлеца. Только сухой интерес исследователя.

Это неправильно. Стоило научиться получать удовольствие и от этого. Не так много радостей осталось в жизни…

– Стой! – захлебываясь в хрипе проорал Каминский. – Я скажу! Скажу! Не бейте….

– Рустам! – быстро сказал Павел.

Рустам отпрянул назад: было видно – он только начал входить во вкус, и ему стоило усилий прекратить «обработку». Кулаки покраснели, ноздри раздулись, дыхание участилось.

– Ну! – произнес Павел.

– Пойми… – отрывисто проговорил Каминский. – Это же были девяностые! Тогда все так делали!

Пауза. Павел выжидательно молчал.

– Все так делали, все! – крикнул Каминский. – А что оставалось, если ты весь бизнес под себя подгреб?! И не я один решал – все пацаны были «за»!

Павел молчал.

– Да, это мы тогда тебя заказали! – выдохнул Каминский. – Да! Но ведь ты живой, живой!!!

– Живой… – проговорил Павел. – Тогда вы убили моего водителя, телохранителя. И Лену…

– Мы не знали…

– Говори за себя.

– Я не хотел! Ты должен был ехать один. Ведь ты живой! Все давным-давно прошло и забылось! Ведь ты теперь в шоколаде, гад! То были девяностые, вспомни…

– Я все помню… Девяностые… Все делают скидку на эти девяностые. Будто тогда, на десять лет все разом превратились в вампиров…

– А ты себя вспомни. Каким ты сам был тогда?

– Девяностые… Да, тогда было легко купить такую маленькую радиоактивную болванку. Верно? Ученым жрать нечего – они уран за еду продавали… И сколько же ты отдал за нее? Так, ради интереса.

Каминский молчал. Даже в ярком свете прожекторов было видно, как он побледнел.

– Что же ты замолчал? – спросил Павел.

– Ты не мог знать про это… – совсем тихо сказал Каминский. – Не мог…

– Но… я тебя поздравляю! – оскалился Павел и вышел вперед, за ослепительную границу света.

Каминский уставился на него дикими глазами.

Павел подошел к Каминскому и опустился на корточки, сжавшись от внезапного приступа боли. Рустам дернулся было в его сторону, но Павел жестом остановил его. Он поднял изможденный взгляд на Каминского и поймал его полные страха глаза.

– Ты все-таки убил меня. Поздравляю. Браво! – сказал Павел.

И тяжело поднялся.

– Стоп съемка, – сказал он.

– Стоп камера! – прокричал невидимый отсюда режиссер площадки.

Павел повернулся к Каминскому спиной и пошел к выходу. В глазах прикованного к стулу человека мелькнула надежда.

– Так это подстроено! – проговорил он, пытаясь улыбнуться. – Розыгрыш, да? Это кино?

– Кино, – сказал Павел, не оборачиваясь. – Только никаких розыгрышей. Одна лишь гнилая правда жизни.

Павел отсматривал снятый материал, любуясь каждым словом, каждым жестом палача и жертвы. Вот это кадры! Это вам не «дубль первый, дубль второй»! В жизни не бывает никаких дублей. Здесь – настоящая жизнь, какой бы мерзкой она не была.

– Развлекаешься? – раздалось в тишине комнаты.

Павел внутренне сжался. Он никак не ожидал услышать этот голос снова.

– Что… Что ты тут делаешь? – быстро спросил Павел.

– Этот же вопрос я хотел задать и тебе, – сказал Переходящий дорогу. – Только не пытайся звать охрану. Я уйду, и у тебя больше не будет возможности поговорить со мной.