– Кола, содовая? – любезно предложил хозяин поднимая огромную золотую чашу.
– Спасибо, – вежливо сказал Эрик. – Может, сразу прейдем к делу? Зачем вы хотели нас видеть?
– Какие нетерпеливые эти нынешние молодые люди! – посетовал крестный цезарь, отрезая от бока поросенка изрядный кусок. – Разве так ведутся разговоры? Я предлагаю вам вначале закусить, испить вина… Кто знает, может, это последняя возможность в жизни, хе-хе? Ну, а потом мы продолжим разговор в сближающей и расслабляющей обстановке терм…
Крестный цезарь довольно выразительно уставился на Кристу. Та вспыхнула и сказала резко:
– И, все-таки, чего вы от нас хотите?
– Понимания, – проникновенно сказал хозяин, – всего лишь понимания интересов нашей империи в этом бурном и противоречивом мире…
– Вы хотите понимания, а вот нам ничего не понятно! – искренне заявил Богдан.
– Чего ж тут непонятного? – усмехнулся крестный цезарь, жуя поросенка и запивая его кока-колой из золотой чаши. – Когда речь идет о выборах, не интересоваться моим мнением, по крайней мере, невежливо. Все-таки, я не последний человек в этом городе. А значит – и во всем мире. Так что, давайте, поговорим о предстоящих выборах Мага…
8
Саша Шум, как ошпаренный, выскочил из вагона. Дело в том, что уснувший было Шум вдруг проснулся и визгливо прикрикнул на него: «А ну, выходи давай!»
И Саша вышел.
Нельзя сказать, что он был знатоком московского метрополитена. Но даже ему эта станция показалась странной. Хотя бы потому, что единственный выход с нее – широкая гранитная лестница – вела не вверх, как это полагается, а вниз. Некоторое время Саша стоял перед этой лестницей, пытаясь понять, что еще не так в представшей ему картине. Пока, наконец, не понял.
Лестница-то была на потолке! А изогнутый потолок, напротив, был под ногами, крутым желобом уходя в земные недра.
От вида этой архитектурной экзотики с Сашей приключился очередной приступ клаустрофобии. Неизвестно, сколько бы он стоял и мелко трясся перед этим строительным выкрутасам, но тут к перрону подкатил очередной поезд, из которого, пыхтя, выскочили ставшие уже родным гориллообразные санитары-телохранители.
С нечленораздельными возгласами они бросились к Саше, и тот, не долго думая, шагнул вперед.
Перед глазами все завертелось, закувыркалось, и Саша обнаружил себя стоящим на лестнице.
Его слегка подташнивало. Особенно от вида санитаров, вверх ногами стоящих на потолке.
– Как это? – удивился Саша.
– Как это? – не меньше удивились висящие вверх тормашками санитары.
Загудел и унеся по потолку поезд. Саша вдруг потерял интерес к чудесам гравитации, просто повернулся спиной к навязчивым опекунам и зашагал по ступенькам: с этой новой точки зрения лестница вела, как ей и полагалось, наверх.
Сзади раздалась ругань и удивленные вскрики, и следом за ними – топот двух пар ног: санитары тоже преодолели странный барьер между верхом и низом. Догнав Сашу, Чип и Дейл вдруг потеряли свой пыл погони: цель была достигнута, и общественность снова была ограждена от беспокойного Кандидата.
Теперь все трое могли просто наслаждаться прогулкой. И, по правде говоря, здесь было на что посмотреть.
Саша Шум никогда в Москве не бывал. Во всяком случае, не помнил об этом. И тем более, он никогда не видел московского Кремля. Разве что, на упаковке какой-то шоколадки. Здесь же главная достопримечательность бывшей столицы предстала перед ним в тишине и спокойствии громадного подземелья.
Как известно, в Волшебной Москве, по странной причуде Игры, Кремль хитрым образом опрокинулся вверх тормашками, направив свои башни вниз, в землю, словно громадные корнеплоды, и выставив на поверхность здоровенный холм с фундаментами и бывшими подземельями – безумной мечтой археологов. Выдвигались разные версии причин столь странного переворота, среди которых главенствовала одна: Игра стремилась упрятать подальше тех, кто обитал в Кремле от беззащитных горожан.
Хотя злые языки и утверждали, мол, все не так: это власть, прослышав про Игру и испугавшись ответственности за все происходящие чудеса и ужасы, просто-напросто засунула голову в песок, как какой-нибудь трусливый страус.
Всего этого Саша Шум не знал, да и знать не мог. Политикой он интересовался мало. Единственным представителем власти, которого он знал и уважал, был Генерал-Директор, командующий галактическим флотом. Да и то, являлся он Саше, в основном, в периоды его неожиданных впадений в сумеречное состояние.
И теперь Саша просто смотрел, разинув рот, на скупо подсвеченное великолепие, упрятанное глубоко под землю от превратностей волшебной Игры. Рядом в каком-то восхищенном отупении застыли санитары.
Наверное, эта троица еще долго стояла бы вот так и созерцала подземные красоты, но тут со стороны Боровицких ворот к ней неспешно подошел ничем не примечательный человек, однако же, в форме, которую сейчас можно увидеть разве что в фильмах про сталинские репрессии.
– Сержант Трошкин, – козырнул человек в форме НКВД. – Пройдемте, вас уже ждут.
– Кто ждет? – спросил Саша Шум, послушно следуя за сержантом Трошкиным.
– Кто надо, – коротко и веско ответил сержант.
Сашу такой ответ успокоил. Примерно так же отвечал Андрей Алексеевич на любые вопросы, которые другого человека просто поставили бы в тупик. А ведь так оно и есть, пожалуй: ждет его именно тот, кто надо, и вряд ли тот, кому судьба Саши Шума безразлична.
Санитарам же этот ответ не очень понравился. Однако же на них сильное впечатление произвела форма. Видимо, в этом устаревшем фасоне было что-то мистически-страшное, как в серых балахонах инквизиции.
Сашу вместе с санитарами провели по каменным кремлевским мостовым, по иссиня-черному расчерченному белыми полосами асфальту, пока они не оказались перед небезызвестной Грановитой палатой. Здесь Трошкин неожиданно рухнул на колени и, обернувшись на Успенский собор, трижды истово перекрестился. Глядя на Трошкина, украдкой перекрестились санитары – на всякий случай.
Саша Шум, будучи агностиком и просто не в себе, креститься не стал, а лишь плотнее натянул на уши свой пакет.
– Пошли! – решительно сказал НКВДшник.
И все четверо поднялись по ступенькам в святая святых российской власти.
Как и следовало ожидать, крутые своды Грановитой палаты начали давить на неустойчивую психику Саши. И еще меньше ему понравились сотни свечей, торчащих повсюду и удушливый запах ладана. Дальняя половина зала была отгорожена нескольким рядами железных цепей, на которых гроздьями висели крестики и всевозможные амулеты.
Санитары переглянулись: им такие вещи были знакомы. Здесь явно присутствовала нечистая сила.
– А нам бы тоже… Оберег бы какой-нибудь, – неуверенно произнес Чип.
– Оберег? – задумчиво произнес Трошкин. – Ты говоришь про пистолет?
– Не, он про амулет или там крестик, – осторожно вставил Дейл.
– Не поможет, покачал головой Трошкин.
После чего вздохнул, встал на колени и принялся белым мелком очерчивать вокруг присутствующих корявый круг. Закончив это дело, он отряхнул руки и пожал плечами:
– Иногда помогает…
Только он это сказал, как резким порывом ледяного ветра задуло свечи. Палата погрузилась во мрак.
Санитары вскрикнули от неожиданности. Ноги у Саши подкосились, и он уселся прямо на пол, спрятав голову в верный пакет.
– Спокойно! – дрогнувшим голосом сказал Трошкин.
В руке его вспыхнул мощный армейский фонарь. Его он положил на пол, направив луч света вертикально вверх. В пыльном задымленном воздухе образовалась блеклая световая колонна.
И тут же заколебалась, словно насмехаясь над законами физики.