Курс молодого овца, или Самозащита в уголовном суде

Понятие «неприкосновенность» также должно приниматься в наиболее широком смысле. В этом не только запрет на физическое вторжение посторонних в пределы жилища без разрешения жильцов. Запрет распространяется и на опосредованное (косвенное) проникновение с помощью технических средств или с помощью подставных лиц, у кого может иметься и имеется разрешение, но их внедрение продиктовано обманными намерениями в целях получения информации о внутренней жизни и обстановке жилья. И всё это в интересах посторонних и за рамками объявленной цели визита.

Неприкосновенность включает в себя запрет и на различного рода подглядывания, прослушивания, осуществляемое хотя и извне, но о внутренней среде жилья. Естественно такой запрет распространяется только на направленные действия «хоботков», и при условии, что жильцы и сами заботятся о внешней недоступности внутреннего мира для обычных внешних глазок и ушек. Речь идёт о понятных мерах, типа, зашторивания, нешумливости. Но оставь на доступном месте записку «Вася, ключ под ковриком, будь как дома, можешь трахнуть Светку», так любой пехотинец, считающий себя «Васей» на такое предложение вправе откликнуться, вплоть до овладения Светкой.

В сугубо процессуальном порядке неприкосновенность жилища может быть нарушена только для проведения следственно-судебных действий: осмотра, обыска, выемки. Данные мероприятия, когда требуется безусловное вторжение в жилище, дозволяются только по решению органа расследования, закреплённого специальным постановлением суда, или только одним судебным решением, когда дело находиться в стадии судебного разбирательства. Для каждого из этих действий установлены специальные правила их осуществления, которые обязательны вроде как (главы 24, 25 УПК). Это общие правила, из каждого из которых есть хитрющие исключения. Так, в «исключительных» случаях осмотр, обыск и выемка могут быть проведены без судебного разрешения, но с последующей судебной проверкой законности действий. А осмотр, кроме того может быть проведён и при простом согласии проживающих. Именно благодаря варианту «исключительности» случаев, такой маской удобно для себя менты прикрываются, и эта возможность вполне позволяет преодолевать общий запрет, пусть временно, но обходиться без судебных решений, использовать внезапность, а оправдания находить в зависимости от результатов нападений на жильё.

Закон не расшифровывает нам понятие «исключительный случай» (ст. 165.5. УПК), возможный перечень таких случаев не оговорён и не очерчен. Значит, функции определять исключительность отдано на мнение мусоров. В нормальном понимании такие исключительности связаны с ситуациями, требующими безотлагательных действий порядка «срочного вмешательства», скорых мер по предупреждению или предотвращению опасностей, опасностей крайних форм их выражения при необратимости возможных последствий (угроза жизни, здоровью, общественному порядку, сохранности доказательств и т. д.). Ясен хрен, что такие исключительные случаи имеют место наяву и должны учитываться законом и правоприменителем. Но в употреблении бесстыжих ментов эти правила приводят к созданию искусственных ситуаций, выгодно камуфлируются для целей оперативно-следственных нападок. Пример. Случайный прохожий Федя сообщил не менее случайно оказавшимся рядом мусорам, что из квартиры № 48 услышал душу-его-раздирающие крики «Убивают, помогите!». Такая информация позволила мусорам адекватно среагировать – вломиться на указанную хату. Заявленного насилия отчего-то не обнаружилось, угрозы жизни, а может быть даже здоровью сограждан не нашли своего подтверждения. Но при этом менты «пробили поляну», то есть осмотрели жилище в отсутствие жильцов и их согласия на это. Заодно поимелась возможность обшмонать, то есть обыскать хату без всяких официальных решений об этом, а также что-то обнаружить, изъять, подкинуть… Легендарный парень Федя укажет, что мог и ослышаться или вовсе не будет установлен лично. Быть может позднее извиняться хозяевам и оправдательное решение получат. Но, главное – несанкционированное проникновение проведено в полном соответствии с истинными нуждами ментов, а исключительность случая нашла обоснование придуманными опасностями, как обстоятельства этого воспринимались ментами.

Другим исключением из общего запрета, но только для осмотров, является наличие согласия проживающих. По этому предписанию имеются свои кривотолки и пороки применения: в какой форме должно быть выражено согласие? нужно ли согласие удостоверять? кого считать «проживающим» лицом, чьё согласие принимается во внимание и достаточно? Силовики достаточным считают и устную форму разрешения на вход, принимая таким согласием и кивок и молчаливое отсутствие возражений. Наличие согласия менты сами отражают в протоколе или попутной бумаге своим разумением, а прокуроры с судьями охотно доверяют доводам о подобных согласиях, хотя это может быть и враньём. Но действительным может признаваться только письменное согласие и только в виде прямого утверждения «согласен».

Сложнее дело обстоит с определением «жильцов» (ох, уж эти жильцы!), от кого требуется согласие получать. Если собственник жилья и реальный жилец (проживающий) – это одно и то же лицо, только его согласия и достаточно. Наверно. Но в жизни нашей всё чаще разнолюдное владение и пользование жильём. В таких всех случаях мусора не мудрят, поступают избирательно в пользу варианта минимума проблем и исключения согласия от нежелательных элементов. Так, в многокомнатной и многозаселённой квартире в твой угол милиционеры проникают, выбирая «согласников» по своему усмотрению из числа возможных. Естественно с выгодой только для своих интересов и во избежание препятствий. В твою обитель смогут проникнуть по согласию членов семьи, коммунальных соседей. В наёмное (снятое) тобой жильё войдут с согласия собственника-наймодателя этого жилья. Гостиничный номер станет проникновенен через позволение администрации. Вариантов получения фиктивного согласия множество, но это всё фальшивые оправдания, а в реальности происходят нарушения. Во всех случаях должен быть установлен реальный жилец – тот человече, кто непосредственно на данное время использует помещение для проживания в нём. Сама обоснованность проживания этого лица не играет решающей роли и требует отдельного доказывания и признаний фактов. Главное, что эта льдина заселена, ордерный пингвин может быть установлен, а наличие конкретного пользователя очевидно. Если представители властей знают или должны бы знать при нормальной осмотрительности о проживании определённого человека в данном вместилище (иначе для чего бы им осматривать жильё, как не для обследования аспектов жизнедеятельности этого человека?), только получаемое от него согласие и будет являться законным. Согласие обязательно, где бы и в каком состоянии этот человек не находился: внутри помещения, рядом, в СИЗО, за рубежом. Лишь бы не мертвец. Такие требования не распространяются на признанные места общего пользования – явно нежилые, типа, промышленных сооружений, контейнеров, подсобок, лифтов, подвалов, чердаков и прочих камор. В таких пространствах, хотя и могут людишки обитать, но эти пристанища законом не расцениваются в качестве жилья, и согласие обитателей подобных «жилищ» на их осмотр не требуется. Хотя, в любом случае, должен присутствовать представитель законного владельца обследуемого объекта, как например, в вышеназванном случае о бомжах в подвале.

Возвращаясь к теме внепроцессуальных методов, отметим эти же явления и по мероприятиям производства осмотра, обысков, изъятий. Все «цивилизованные» государства Европы и Сев. Америки напроч пронизаны политикой взаимного стукачества внутри их обществ, что культивируется почти открыто как в отношениях между людьми, так и между организациями, вплоть до верхних эшелонов власти и всяческих корпоративных структур. Подобная система отношений активно внедряется и в наше ещё не до конца проссученное общество. Сосед пасёт за соседом, приятель за корешем, а коллеги «сливают» друг дружку начальству обо всём подозрительном под эгидой взаимной бдительности, предупредительности и общей безопасности. В том числе и вследствие внедрения тотальной ссучарности, мы медленным сапом пришли к утрате исконно нашенского гостеприимства, доверия и радушия, а получили взаимоподозрительность и сволочизм. Ныне своих знакомых и друзей в дом не приглашают, встречи значат на нейтральных территориях. В ином случае существует угроза того, что через «сознательных» гостей наше жилище станет прозрачным для мусоров: будет проконтролировано органами, а в необходимом раскладе будет проведён косвенно-предварительный осмотр или обыск жилища посредством прошенных нами «гостей». Такие агенты или профессиональные взломщики (домушники, сами менты) способны и в твоё отсутствие прошмонать хазу, изъять под видом кражи всё любопытное интересам розыска и следствия, подкинуть вещдоки и компроматы или установить прослушку/наблюдение. Более распространён вариант только разведывательных действий лишь для решения вопросов о необходимости официального нарушения неприкосновенности жилья.

Не нужно забывать и о других методах оперативного проникновения. Это запросто делается через МЧС, жилищно-эксплуатационные службы, местную администрацию. Те же спасатели оправдаются ошибкой в вызове по факту пожара, затопления или утечек газа, взломают двери, но сопутствующие им менты свои истинные цели реализуют. Всякий такой случай сложно будет разоблачать.

2. 7. Неприкосновенность (тайны) сообщений (статья 13 УПК)

Ограничение права гражданина на тайну переписки, телефонных и иных переговоров, почтовых, телеграфных и иных сообщений допускается только на основании судебного решения.

Наложение ареста на почтовые и телеграфные отправления и их выемка в учреждениях связи, контроль и запись телефонных и иных переговоров могут проводиться только на основании судебного решения.

Любые формы частного, личного общения человека с другими людьми, их организациями и органами власти являются закрытыми от постороннего внимания, как интеллектуально-мыслительно-чувственная собственность индивидуума. Сокровенность и таинство будут соблюдаться в той мере, как это обеспечивается и самим человеком – источником информации (упаковка письма в конверт, разговор наедине, шифровка сигналов, уединённость, договорённость и другое), и компетентные организации связи по своим обязательствам и гарантиям (почта, телефонные компании), а также собеседник – адресат общения. Твое сообщение может стать доступным вниманию посторонних только с твоего согласия или в силу служебных полномочий оператора связи (приёмщик телеграмм), или заведомой публичности самой информации (надпись на заборе, разговор в присутствии третьих лиц, обращение в газету). Во всех других случаях контрольные и проверочные меры (перлюстрация, цензура) позволительны только по судебному решению и в результате специальных процедур.

Основаниями вторжения в твоё персональное общение, контроль этого, пресечение этих общений или изъятия результатов и содержания, являются только так называемые конституционно-значимые цели. То есть такие ограничения и лишения должны быть напрямую оговорены в Конституции РФ. Речь идёт только об уголовных и уголовно-процессуальных основаниях: пресечение преступлений, установление причастных и виновных в преступлениях лиц, защита граждан, прав, свобод, получение доказательств. Заинтересованная сторона должна обратиться в суд о даче разрешения на преодоление таких ограничений. Суд решает вопрос положительно или отказом. И только при выполнении этих условий может быть нарушена тайна сообщений, изъята информация. При этом суд в своих решениях должен определять пределы контроля (время, период времени, виды связи, объём подлежащего к изъятию, подконтрольных лиц, характер сообщений и прочие условия), основания вводимых ограничений, с тем, чтобы исключался произвол со стороны контролёров.

Но это всё мечты идиотов. В действительности обещанная нам конфиденциальность – фантом отвратительный. Создано множество приёмов и средств подслушивания, подсматривания, вынюхивания да слизывания. Основная чернуха-работа осуществляется оперативными службами. Абсолютно все организации связи подконтрольны силовикам, а их сотрудники с полным пониманием воспринимают деятельность и стремления мусоров. Изначально любой оператор связи проверяется на лояльность к чаяниям властей, а само рождение и нормальное существование организации связи и её работников напрямую зависят от их не только гласного, но и скрытого сотрудничества по доступу к проходящей через них информации. Сейчас мы не имеем полной и тотальной цензуры (хотя о ней и мечтают). Это пока технически не достижимо по людским и материальным ресурсам, по объёму транзитной информации. Но в отношении конкретных пользователей средств связи препятствий для контроля нет. Даже при наличии серьёзных подозрений в отношении отдельного гражданина в судебный орган не спешат обращаться за разрешением. Контроль осуществят вначале негласно. А далее, в зависимости от результата, продублируют получение той же информации уже официальным путём, фактически повторно, либо в порядке исключения с последующей судебной проверкой законности и обоснованности контрольных действий. И такие все манипуляции при внимательном анализе различимы.

В связи со сказанным крайне потешным видится недавний кипиш с Эдиком Сноуденом, кто вскрыл нелегальную прослушку спецслужбами США. Столько разговоров и искренних возмущений! Да в России менты сплошь и рядом только этим и занимаются, практикуют тотально и наглейшим образом, все об этом знают, и никакой истерии не устраивают.

Следует чётко разграничивать виды общения, на которые распространяются конституционные гарантии по статье 13 УПК, от прочих, но схожих видов общения. Ключевым является определение сущности и способа передачи информации, наличие всех основных признаков среды общения. Как минимум содержание должно иметь свойство конфиденциальности, содержать частноличную информацию, изначально не рассчитанную на разглашение. Во всяком случае, должны существовать адресат – получатель сообщений; средство с вяз и/контакта; явная выраженность и употребимость информации; индивидуальная атрибутика для идентификации источника и получателя; утечка информации не должна отвечать интересам общающихся и вредна этим интересам при постороннем доступе.

Так, обращение в средства массовой информации, смс-сообщение через общую трансляцию, разговор в толпе, хотя и относятся к переписке и переговорам, но не могут считаться частным общением. Подобное общение наперёд не ориентировалось на тайну для посторонних, а скорее подразумевает неограниченный доступ к ней. Иное дело письмо в специально опечатанном конвертике, адресованное конкретному лицу и доверенное в доставке специальному агенту связи (письмо, телеграмма, факсимиле). Здесь службы несут публичное обязательство по сохранению конфиденциальности и по доставке адресату, что подпадает под гарантию тайны.

Законами не определено понятие «переписка» по свойствам, перечню, периоду времени, когда блюстись должно таинство. То же самое касается и понятий «переговоры, сообщения». Подобные неопределённости всегда оставляют возможность их вольного толкования и произвола на практике. Но и ты в таких случаях также свободен в оценке существа гарантий. Тащим одеяло на себя.

Например. В ходе обыска изъято и приобщено к материалам дела письмо в конверте (вещественное доказательство); приняты во внимание сведения, содержащиеся в письме и на конверте (иной документ). На время обыска и изъятий служба связи не была задействована в обслуживании данной корреспонденции, процесс передачи письма не происходит. Но мы вправе настаивать, что изъятое письмо (пусть неотправленное или уже полученное) – это Переписка, неотъемлемая часть процесса Переписки, на каком бы этапе этот процесс не реализован к данному времени, – это твоё личное сообщение с другими лицами (лицом). Следовательно, для вторжения в содержание этой корреспонденции и в сам факт её наличия требуется судебное разрешение. Такого разрешения орган расследования не заимел. То есть, как доказательство это письмо будет являться недопустимым в связи с нарушением гарантии.

Более того. Любая переписка и переговоры определяют сообщённость между собой как минимум двух человек. Когда нарушается тайна лично твоих переговоров и переписки, то одновременно нарушенной станет и тайна сообщений твоего сообщника в связи – контрагента по переписке или переговорам. А отсюда следует, что по не одному тебе принадлежащей тайне общения судом равно должен решаться вопрос об ограничении права на тайну сообщений и твоего собеседника. Действительно, в процессе контроля переговоров одного (на законных основаниях), нарушается право неприкосновенности личного общения другого (уже без законных оснований) – ведь и в его жизнь фактически вторгаются, но без дозволения. Неучтение таких обстоятельств может свободно использоваться для преодоления гарантий в отношении неопределённо широкого круга лиц. Добывая под прикрытием формальных оснований разрешение на контроль в отношении одного лица (неинтересного для целей контроля), появляется бесконтрольный доступ к общению с ним другого лица (истинная цель контроля).

Или другой аналогичный случай. Ты интимно пообщался со своим приятелем, посекретничал с ним о личном. Впоследствии твой приятель в качестве свидетеля и под давлением ментов разглашает содержание вашей беседы и такими показаниями «из вторых уст» осуществляют доказывание обстоятельств по уг. делу против тебя, – на эти показания опирается сторона обвинения. Как это не абсурдно звучит, но состоявшийся ваш с приятелем разговор вполне охватывается понятием «переговоры», вполне облачён критерием «тайна», такой вид сообщений не исключён прямым текстом и однозначно из смыслового содержания конституционной гарантии. Тогда и на такой вид информации, информативного обмена распространяется общий запрет несанкционированного доступа, завеса тайны должна сдираться только через судебный акт. Что же на выходе: тогда для получения сведений от свидетеля об этих переговорах требуется разрешение суда? Разве нет? Интересно…

Подробнее о правилах контроля переговоров и других сообщений указано в статьях 185, 186 УПК, пробей их самостоятельно, а их применение мы обсудим в другом разделе. Ладушки?

2. 8. Презумпция невиновности (статья 14 УПК)

1. Обвиняемый считается невиновным, пока его виновность в совершении преступления не будет доказана в предусмотренном УПК порядке и установлена вступившим в законную силу приговором суда.

2. Подозреваемый или обвиняемый не обязаны доказывать свою невиновность. Бремя доказывания обвинения и опровержения доводов, приводимых в защиту подозреваемого или обвиняемого, лежит на стороне обвинения.

3. Все сомнения в виновности обвиняемого, которые не могут быть устранены в порядке, установленном УПК, толкуются в пользу обвиняемого.

4. Обвинительный приговор не может быть основан на предположениях.

Ох уж, эта Презумпция Невиновности! Как торжественно эта принципиальная гарантия звучит и очаровывает слух! Когда впервые узнаёшь о её существовании, грудь полнится оптимизмом. И таким смятением далее вера в эту гарантию омрачается, когда окунёшься в зловонные реалии! Эффект ошпаривания.

Утверждаю, что мусора да и народ в целом ещё не готовы смириться и на деле принимать этот принцип, следовать ему. В его действенность не верят, значение его не приемлют и не осознают, в нужности сомневаются. Правовое воспитание наших правящих юристиков ещё на уровне палеолита, разум покрыт чешуёй, совесть их удалена, как аппендикс. И если ты в присутствии прокурорских, следственных или судейских представителей, или даже при защитнике-адвокате станешь лопотать о Презумпции твоей невиновности, они едва сдержаться от ухмылок по твоей наивности. Но это только их отношение, которое вовсе не означает, что Принцип окаменел безвозвратно. Он жив кроха, глумятся над ним невежды, и на этом часто прокалываются. К сожалению факты нарушений ПН выносятся на обсуждение только по делам, рассматриваемых в межгосударственных инстанциях, в рамках нарушений Конвенции или Пакта, да и там крайне вяло. И мне не известны случаи, когда бы в наших судах добросовестно рассматривались эти вопросы, тем более выносились значимые решения, связанные именно с нарушением ПН. Так может быть и не случается таких нарушений? «Ой-хохонюшки-хо-хо».

(А.Н.Островский. Снегурочка.)

Традиционно и популярно ПН понимается, как запрет утверждать о виновности конкретного лица в совершении им конкретного преступления ещё до времени окончательного судебного решения об этом. Такие нарушения усматривают, в частности, в высказываниях о виновности со стороны представителей власти, организаций и граждан. На слуху случаи обвинительных высказываний через средства массовой информации. Да только действительное содержание ПН много глубже. Это видно даже и из объёма самой нормы по статье 14 УПК, которая многограннее даже положений Конституции РФ и международных актов. Нужно только принуждать всякий раз лицемеров уважать права по ПН. Прогресс на Руси движим розгами.

«…считается невиновным…». Считать или не считать – это элементы внутренних убеждений. Если определённые выводы созрели и укоренились в мозгу, но не объявлены вслух, это, конечно, не означает, что выводов нет вообще никаких. Мы не телепаты, не в состоянии проникнуть в мыслительную коробку судьи или другого думающего и рассуждающего «про себя», чтобы выяснить их мнения, действительные «считания», – всё, что решили они для себя наперёд. Прямые вопросы об этом истинную мысль их не раскроют. Предубедительные помыслы о виновности возможно лишь изредка засечь по косвенным признакам: поведение, намёки-высказывания, интонации. Например, заявив судье о своей невиновности, в ответ встречаешь ухмылку, удивлённую иронию «Неужели?», сомнительные отмашки «Да бросьте!». Или, в ответ на ходатайство о прекращении преследования издаётся отказное постановление с фомулировочкой «И так всё ясно..» и т. п. Такое отношение предубеждённости определяется по совокупности внешних признаков, и частью – по интуиции. Что не поддаётся документальной фиксации обычными средствами. В протоколах об этом укажут только по настоянию в виде возражений стороны, а выводы твои о характере подобных действий и высказываний отнесут к собственному воображению и мнительности. Неявное поведение не подпадает под процессуальную оценку, а видео-фиксация всего процесса не практикуется. Но это не повод умалчивать свои выводы по нарушению ПН. Любые сомнительные акции должны быть заявлены, зафиксированы документально, в том числе через Замечания к протоколам следственных и судебных действий, в Возражениях на действия и решения, в Жалобах. Твои указания о нарушении ПН не должны иметь характер предположений, но формулироваться только в утвердительной форме, сопровождаться приведением конкретных фактов и обстоятельств, свидетельствами других (если есть), твёрдым мнением о существе происходящего, оценкой этого и ссылками на последствия. Обращения должны содержать требования об устранении нарушения, о наказании нарушителей и о возмещении вреда. Это, как минимум, принудит окружающих соизмерять свои действия с форматом ПН «до тех пор…».

«…пока его виновность в совершении преступления не будет доказана…». Виновность по уголовному праву – это психическое отношение обвиняемого к совершённому деянию, степень и сам факт осознания им противоправности (преступности) собственных действий, установленный у него умысел на совершение этих действий. Но установлению виновности всегда предшествует установление (доказывание) события преступления, преступного характера действий по имеющимся составам УК РФ, и установление причастности обвиняемого к совершению данного преступления. Без последовательного и первоочередного доказывания этих обстоятельств немыслимо делать выводы по вопросу виновности. Представляется, что ПН должна по смыслу охватывать и эти обстоятельства в общем контексте: «…считаться невиновным, пока его виновность, а также причастность, событие деяния, преступность содеянного не будут установлены». Хотя об этом напрямую не утверждается, но в ином случае допустимым окажется считать кого-либо причастным (но не виновным ещё) к преступлению, высказываться открыто о такой причастности ещё до установления виновности и судебного решения об этом же.

«…пока виновность… не будет доказана в установленном настоящим Кодексом порядке…». Настоящим Кодексом – это не в смысле «не фальшивым, не поддельным», а представленным и находящимся перед глазами и в употреблении, содержащим данную норму, – то есть УПК РФ. На рубеже перехода от порядка судопроизводства по прежнему УПК РСФСР к новым правилам УПК РФ (2002 год) изменился порядок доказывания. Потешные были то времена. По множеству дел доказывание производилось на предварительном следствии в порядке УПК РСФСР, а в ходе судебного рассмотрения – уже подлежал применению УПК РФ. Некоторые проницательные обвиняемые воспользовались формулировкой «настоящий кодекс» себе на пользу и заявляли о нарушении в их отношении ПН (а также недопустимости всех ранее полученных доказательств) только в связи с тем, что имевшая место процедура доказывания, частично или полностью, осуществлена была не в порядке настоящего Кодекса, то есть не по правилам УПК РФ. Формально, такие заявители были правы, и суды не всегда находили возражений этому. Но действительный смысл выражения «настоящий Кодекс», конечно, другой и он много шире читаемого буквально. В нём понимается не столько УПК РФ, а действующее процессуальное законодательство вообще (которое, кстати, оговорено в самом УПК статьями 1 и 7). Это Законодательство включает в себя соответствующие нормы Конституции РФ, имеющие прямое действие, то есть подлежащие непосредственному применению, если положения УПК не соответствуют или противоречат конституционным либо необходимые правила вообще не нашли своего закрепления в Кодексе. Эти, а также положения Международного Пакта, Европейской и иных Конвенций, которые имеют приоритет над УПК (но ни в отношении Конституции РФ, которая круче). Кроме того в процессе доказывания, так или иначе, во множестве применимы и другие федеральные или просто Законы. Собирание, проверка и оценка доказательств, даже когда они ещё и не признаны таковыми, осуществляется, например, с применением законов об ОРД, о милиции (полиции), о Следственном комитете, о судебноэкспертной деятельности и других. В этих случаях исполнение порядка в рамках этих законов будет составляющим общего порядка доказывания по УПК при условии отсутствия противоречий.

Требование о доказывании в предусмотренном УПК порядке означает, что собирание, проверка и оценка доказательств должны производиться в строгом соответствии со всеми существующими для этих процедур правилами. Отсюда следует важный вывод (на который не обращают должного внимания): нарушение, невыполнение (любых) правил доказывания автоматом определяет нарушение порядка установления виновности, а, следовательно, и нарушение ПН.

«… и установлена вступившим в законную силу приговором суда…» – это вторая составляющая условий того, когда, с какого времени допускается считать обвиняемого виновным. Во-первых, должен быть провозглашён обвинительный Приговор, в котором утверждалось бы о виновности – последняя ступень процесса доказывания. Во-вторых, Приговор должен обрести законную силу. Обретение приговором законности, когда он может исполняться в полном объёме, происходит автоматически по истечении 10-дневного срока со времени вручения приговора обвиняемому, если за этот период приговор не обжалован сторонами, либо после апелляционной (кассационной) проверки приговора по жалобам с момента вынесения решения одной из этих инстанций о неизменности обвинительного приговора.

Презумпция невиновности по прямому смыслу этого принципа обязательна для всех, так как не содержит каких-либо ограничений по кругу лиц, кто был бы вправе ранее положенного высказываться о виновности утвердительно. Как это не странно, но даже орган расследования (дознаватель или следователь), чья прямая обязанность изобличать, доказывать вину, преследовать виновного и, соответственно, иметь и следовать своим убеждениям о причастности и виновности, так даже эти деятели должны воздерживаться в своих диагнозах от категорических заявлений факта вины. Особливо в адрес сторонних лиц. В данном случае само обвинение является предварительной претензией, предположением и только инициативой мусоров к обсуждению чьей-либо виновности. Они категорично утверждать могут только о событии преступления и причастности, но ни о вине. Виновность вправе устанавливать только суд. Следовательно, даже в адрес потерпевшего – равного мусорам участника от стороны обвинения, недопустимы указания следака о виновности обвиняемого, о, якобы, доказанности этого. Всё подобное должно расцениваться не иначе, как нарушение ПН. Такие выводы вполне подтверждаются и содержанием других норм УПК (ст. 5.22., 171.2., 220), из которых явствует, что обвинение – это утверждение о совершении преступления, но не о виновности. (Если я не прав, плюньте мне в лицо… Эй, кто там харкается?)

Опасность нарушения ПН гнездиться в заразном предубеждении – стойкой уверенности в виновности до времени выяснения всех обстоятельств по делу. Конечно, это препятствует объективному, честному разбирательству и влечёт нарушение прав участников, и не только участников со стороны защиты. А такая предубедительность всегда и безусловно сопутствует судейскому люду. Мало того, что эти (чуть не вырвалось матерная обзывалка на букву «б») деятели сами по нутру остались ментами-полицаями, так ещё к ним в кабинеты «по зелёной», ножками открывая калитки, что до, что в ходе разбирательства, вхожа всякая сволочь в кителях и с золотыми пуговками. И сволочь та зудит беспрестанно на ушные раковины судьям: «виноват подсудимый, не дай гадине соскочить».

Закон водрузил только на плечи стороны обвинения обязанность доказывать вину и опровергать любые контраргументы от защиты (если, конечно, позиции сторон не совпадают). Это позволяет обвиняемому совершеннейшим образом отстраниться от поисков и представления защитительных доказательств супротив доказательств обвинения. Обвиняемый вполне может ограничиться только общим выражением своего отношения к претензиям (да, было, виновен; нет, не было, не причастен и не виновен) или же вовсе отгородиться ширмой молчания.

Твои обвинители должны представить прочные доказательства по каждому из требующих доказывания обстоятельству (время, место, способ, участники, вред и прочее). И не по одному доказательству, а совокупности их, то есть по несколько доказательств по каждому из обстоятельств, которые подтверждают фактическую сторону выводов обвинения изобличающим образом. А если ты приводишь доводы об ином характере обстоятельств дела (Я не угонял автомобиль, он сам покатился с горочки), то обвинение должно проверить такие заявления, опровергнуть или согласиться с ними (обвиняемый не прав, на месте преступления горочки отсутствуют, а колесики у авто были изначально блокированы, но взломаны затем). При этом и всякие такие опровержения обвинителей не могут быть голословными, а должны подкрепляться доказательствами (данные по осмотру места происшествия; заключение авто-технической экспертизы, показания очевидцев и прочее).

Отсутствие прямой обязанности доказывать собственную невиновность совершенно не означает, что ты не вправе или не должен этого делать. Можешь, но не обязан, – всё на твоё усмотрение, курсант. Судопроизводственная действительность расставляет нам грабли по тёмным углам, когда бездействие и молчание оказываются крайне опасны. ПН, в части необязательности доказывать невиновность, так же, как и конституционное право отказа от дачи показаний, нашими властями не уважается и обгажено. В отечестве твоём дремучем всё ещё правит бал Презумпция Вины, а молчание, пассивность расцениваются мусорами и подавляющим числом соотечественников, как косвенные признаки причастности и вины во всех вменённых грехах. Так же, например, и отсутствие возражений от обвиняемого приравнивается к молчаливому согласию, пусть даже эти позиции и не равнозначны. Здесь ещё ко всему сказывается понятийная безграмотность и невоспитанность, когда «виновен» отождествляют с «причастен», а молчание человека, как попытку что-либо скрыть – молчаливое согласие.

Моя тебе толкушка: молчать и бездействовать вредно и ущербно. Из подобной твоей позиции во многих случаях (но не всегда) стороне обвинения удаётся дивидент получить, а защите геморр нажить.

Бабло с носу – колдырить легче.

Отсутствие опровержений от защиты упрочивает доказательственную базу и доводы обвинения, на будущее даёт оправдание упущениям позиции этой стороны. Ты окажешься сам повинен уже в том, что скрывал важные, оправдывающие тебя аргументы, а обвинители, в такой ситуации, остались свободны считать свою версию правильной, а добытые доказательства – бесспорными. Не потому, что нечем вообще оспорить, а потому, что спор не состоялся. Тем более что существует кабинетная договорённость между судом и представительством от обвинения: если сторона защиты молчала на следствии и вдруг при судебном разбирательстве пытается представить ранее не ведомые обвинению доказательства, суд будет всячески препятствовать их получению, приобщению и обсуждению по существу. Такие доказательства будут изничтожаться процедурными приёмами с созданием видимости их же полного отсутствия. Данную политику они оправдывают ещё одной странной претензией: ты, видите ли, скрывал доказательства в ходе предварительного следствия, а из-за этого сторона обвинения не имела возможности следственным путём проверять их и находить контрафакты (Во как!). Но существуют приёмы и против лома.

Другая проблема гарантии «не обязан доказывать свою невиновность» в содержании самого этого положения. Прореха Закона в том, что за бортом гарантии оставлены проблемы доказывания иных, не менее значимых обстоятельств, например, причастности. В некоторых случаях мусора придерживаются буквальности этой нормы и выводят, что раз в ней не идёт речь о причастности, то и нет гарантированной и равной защиты обвиняемого в этой части, то есть не отрицается обязанность доказывать свою непричастность. Это, конечно, наивное рассуждение, но в отсутствие разумного сопротивления подобным наворотам, обвиняемого стараются в подобном убедить и переложить на него бремя доказывания его непричастности к преступлению, или доказывать иную событийность деяния, или характер и размер вреда, или аналогично по всем остальным обстоятел ьства м.

Наличие сомнений, во всяком случае, подрывает позицию обвинения по вопросу виновности. Речь идёт только о сомнениях в доводах и выводах как обвинения, так и суда, а также сомнительных доказательствах. Сомнения же от защиты сами по себе лишь направлены на возбуждение сомнений обвинительности, но такой же силы не имеют, не значимы, не обязательны к обсуждению. Но, опять же, по прямому тексту расцениваются только в пользу защиты одни лишь сомнения в виновности, а не в причастности или по другим обстоятельствам. Ну, что за хрень такая?

Сомнения стороны обвинения и суда должны иметь явную выраженность в любой однозначно воспринимаемой форме. О сокрытых в башках, не высказанных вслух или на письме сомнениях можно лишь догадываться и никогда не установить их чётко.

Презумпция Невиновности установила прелюбопытное правило «обработки» возникающих сомнений. Предложена такая процедура: Если обнаружились сомнения, их следует (пытаться) устранить; устранение сомнений производиться в порядке, установленном УПК РФ; если сомнения не устранены, то они должны толковаться в пользу обвиняемого. Согласись, довольно мутные процедуры при последовательности невнятных условий их осуществления. Мы не найдём ответов: каким образом заявляются сомнения? кто их должен устранять? с помощью каких средств? где предел процессу устранения? как производить толкование? Гипотетически мы можем представить ситуацию. Судья: Ой, у меня возникли сомнения в виновности Коленьки, давайте их устранять. Иные участники: Давайте-давайте (или – Не давайте). Пошло брожение. Через некоторое время: Достаточно, сомнения устранены (или) Сомнения не устранены, и я их решил толковать в пользу Коли. Николай, вы чувствуете пользу? Далее судья выносит решение по итогам устранения, а в протоколе фиксируют весь такой движ. В другом варианте сомнения зародились внутри судьи, и он самостоятельно, внутримысленно осуществил попытку устранения. Но как же тогда другим участникам станет известно о том, что только вот происшедшие мероприятия являлись деятельностью по устранению сомнений. А ведь всякое действие, предписанное УПК, должно протоколироваться по существу, значит, и мыслительный процесс рождения, течения, всяческих попыток устранения сомнений? Бред!

Между тем, в УПК не прописан приемлемый специальный порядок устранения сомнений, такая процедура не обеспечена правилами её осуществления. Это откровенно препятствует самой возможности и праву участников осуществлять устранение сомнений именно «в порядке, установленном УПК». Теоретически можно бы приравнять процедуру «устранения сомнений» с известной процедурой «устранения противоречий между доказательствами». Но Сомнения и Противоречия – не равные понятийные объекты, хотя противоречия и порождают сомнения, и в таком раскладе устранение противоречий в некоторой степени устраняет и сомнения. Да только Сомнения – это ж мыслительно-чувственная среда, которая не может быть визуально отражена, как и любой иной мыслительный процесс в реальном его течении. При отмеченной процессуальной значимости процедуры работы с сомнениями как действия, процедура эта не может быть достоверно, точно и результативно отражаться в документальном виде – протоколироваться, не доступна для нормального обсуждения и проверки её правильности. Всё это, опять же, вздобряет почву для произвола. Так или иначе, при вдруг выявленных тобой сомнениях у обвинителей или суда, ты вправе требовать возбуждения процедуры устранения сомнений и вынесения решения по её результатам (если необходимость в этом появиться), либо ссылаться на нарушения порядка УПК, когда при наличии сомнений такие действия и решения не произведены.

Если же предположить, что позыв об устранении сомнений обращён только лишь к самому сомневальцу, который и должен бы самомысленно их устранять, то и в этом случае оговорка о необходимости устранений выглядит калекой в общей более-менее нормальной конструкции «производства» по УПК. Во-первых, непонятно, обязан или только вправе тот же судья устранять сомнения; Во-вторых, сомнения либо есть, либо их нет, можно сомневаться и в наличии самих сомнений, и не дело «беспристрастного» судьи заниматься самопереубеждением; в-третьих, всё та же проблема отсутствия процессуального механизма для устранения сомнений не позволяет законным образом и эффективно осуществлять устранение с фиксацией процедур и закреплением своих выводов в судебном решении; В-четвёртых, нормативная неопределённость не позволяет вышестоящим инстанциям проверять эти же действия и решения а участникам как-либо их контролировать и влиять на развитие ситуации. Например, судья постановляет приговор о невиновности, обосновывая его: появились сомнения в виновности; эти сомнения в судебном разбирательстве не устранены; суд их растолковал в пользу обвиняемого (подсудимого) Скотова, а потому суд приходит к выводу о недоказанности его вины – Оправдать. Далее, кассационная инстанция отменяет такой приговор, приходя к выводам: суд первой инстанции не принял всех мер к устранению сомнений. И то и другое – клоунада.