Ангелы на льду

В заснеженных окопах обычная обстановка: накаты брёвен, снежные брустверы с пулемётными гнёздами, с подготовленными ложе для винтовок. Кое-где группами и поодиночке находятся военные. Большинство – в морских бушлатах. Кто-то – в общевойсковых шинелях. Встречаются и гражданские в фуфайках, в пальто с лопатами и ломами.

Демарин лавирует между ними, доходит до солдатской землянки, ныряет под брезентовый полог. Со шконки подскакивает юный матрос, прикладывает ладонь к бескозырке: «Вахтенный Костенко…».

– Тссс! – останавливает доклад Демарин.

По краям землянки в два яруса расположены спальные места, занятые спящими бойцами разведроты. Все – в тельняшках.

Он снимает с себя маскхалат, верхнюю одежду. В небольшой землянке тепло, греет самодельная буржуйка, сработанная из пустой бочки.

Оставшись в тельняшке и белых кальсонах, он запрыгивает на свободную койку в углу, без постельного белья.

– Костенко, – тихо окликнул он дежурного, – разбудишь через час. Сначала – меня. Потом – Глушкова, Дмитриева и Волкова.

– Ясно?!

– Так точно, товарищ мичман! – сдавленным шёпотом отрапортовал тот, но Василий этого уже не слышал. Его здоровый храп влился в хор товарищей.

В землянке сумрачно. Только небольшая керосиновая лампа, стоящая на грубо сколоченном столе, даёт небольшой свет. Рядом с ней – раскрытые карманные часы. Стрелки бегут…. Вахтенный заворожено смотрит на эти часы немигающим взглядом. Потом соскакивает, делает несколько шагов в сторону выхода из палатки, там стоит небольшая, 10-литровая, алюминиевая фляга с водой. Он берёт её за ручки с обеих сторон, с трудом, полуволоком подтаскивает к буржуйке. Обняв, кое-как поднимает и ставит сверху. Подкидывает в печь несколько поленьев. Потом снова садится на скамью у стола. Взгляд его падает на длинный нож.

Костенко берёт нож, подходит к ближайшему спящему матросу. Тихо склоняется над ним. Тот мирно сопит. Костенко чуть приседает и достаёт у него из-под койки вещевой мешок. Тут же развязывает его, достаёт квадрат хлеба, полбуханки. Стараясь резать ровно, отрезает кусок с два пальца толщиной. Суёт этот кусок в карман, завязывает вещмешок, кладёт на место под кровать.

Тихо пододвигается к другой постели, проделывает то же. Так обходит всех спящих. Под койкой Демарина оказался не вещевой мешок, а старый морской рундучок, небольшой замочек не был захлопнут, свободно висел на дужке. Костенко поднял крышку, которая чуть слышно скрипнула. Внутри оказались аккуратно сложенные вещи, прикрытые сверху газетой, сбоку – складной нож, аккуратно завёрнутый в газету хлеб. На крышке изнутри были приклеены фотографии женщины и этой же женщины с двумя детьми. И ещё – фото бравого матроса, явно дореволюционное, с надписью «ВАРЯГЪ».

Всё это юнга рассматривает крупно, сосредоточенно. Закрывает рундук, не тронув хлеб.

Потом возвращается к своей шконке возле входа, достаёт свой вещмешок, складывает туда всю добычу. Убирает вещмешок не под койку, а кладёт в изголовье, накрывает лежащим там же бушлатом.

Возвращается к буржуйке, подкидывает ещё поленьев. Вода во фляге закипает.

Стрелки часов подходят к точке подъёма.

Костенко смотрит на минутную стрелку, не отрываясь, ещё целая минута до 8 часов. Он ждёт. Он видит движение стрелки. И вот минутная стрелка соединяется с точкой под цифрой 12.

Парнишка в матросской       форме подходит к Демарину, берёт его за плечо:

– Товарищ мичман, подъём!

Тот, словно не спал: быстро сел на койке.

– Давай сюда Дмитриева, Глушкова и Волкова!

Костенко метнулся к соседним лежанкам.

Демарин уже был у стола. Большим ковшом зачерпнул горячей воды из бидона, вышел с ним из землянки. Снаружи оказался прикручен простой железный умывальник, куда он и вылил кипяток. Зачерпнув тем же ковшом снега, сыпанул туда же.

Задрав рукава тельняшки, ловко умыл лицо, шею, руки. Быстро вернулся в землянку, отдал ковш стоящему у печи Глушкову. Следом за товарищем выскочили наружу и Волков с Дмитриевым.

Демарин тем временем зачерпнул воды алюминиевой кружкой. Сыпанул туда что-то из большой жестяной банки, стоящей на полке. Подошёл к своей шконке, достал из-под неё рундучок, достал хлеб, аккуратно развернул его на столе, отрезал ломоть, и так же аккуратно завернул, убрал всё на место. Ломоть густо посолил.

Вернулись с умывания трое других старших буерных расчётов.

Демарин вынул из кармана большой корабельный свисток, поднёс к губам.

Душераздирающий свист пронизал всё помещение.

– Свистать всех наверх! – гаркнул Василий.

Бойцы повскакивали со своих лежанок. Засуетились со сборами.

– Борис, Юрий, Иван, – позвал Дмитриева, Волкова и Глушкова Демарин. – Пока личный состав собирается, послушайте вводную….

Он расстелил на столе карту. Четыре головы склонилось над ней.

Мы не слышим, о чём говорят эти трое потому, что их то и дело заслоняют другие бойцы, ходящие по землянке умываться, одеваться, наливать себе кипяток. Они негромко, но постоянно что-то говорят, создавая общий фон утренних сборов. «Подвинься!», «Давай быстрей!», «Ой, что мне снилооось!», «А, где мой гюйс?!»….

Вдруг весь этот гомон перекрывает один громкий возмущённый возглас:

– Так! Кто лазил в мой мешок?! У нас завелась КРЫСА?!

Все затихли. Командиры и все в землянке оглянулись на говорящего.

Немой вопрос повисает в землянке

.

– Я всегда завязываю свой мешок якорным узлом, а сейчас он просто замотан. Кто-то туда лазал!

Он размотал завязку, сунулся внутрь.

– Похоже, хлеб срезали….

Общее молчание. Матросы достают свои вещмешки.

– И у меня… хлеб…

– И у меня…, – слышатся возгласы.

– Та-а-ак, – встаёт из-за стола командир разведроты. – КРЫСА, значит, завелась…. Обыскать все рундуки!

– А-а-а-а! – протяжно доносится с койки у входа, с лежанки Костенко. – А-а-а-а! Это я! Я! Я – КРЫСА-А-А! Ы-ы-ы-ы!

Он выходит из полумрака, протягивая трясущимися руками свой открытый вещмешок, наполненный ворованными хлебными ломтями.

– У, у ме-меня мама, сестрёнка-а маленькая поми-мирают, с голоду-у-у, – произносит он сквозь всхлипывание. – Папа с те-театром эвакуир-ровался, а нас, нас ос-оставил…. А они-и-и-и умира-ают ….

Он падает на колени.

– Понятно. Встать! Остаёшься вахтенным и считай себя под арестом, – строго распорядился Демарин. – Вернёмся с задания, решим, что с тобой делать.