Сказки о рыбаках и рыбках

– По причине идейного несогласия с ними? – с интересом уточнил Аким Данилович.

– И по причине образа жизни, – пожал плечами Валентин. – Я же для детских книжек картинки рисую. Это работа достаточно отрешенная от политической остроты…

– Как ни старайся, а совсем от нее не отрешишься, от остроты-то, – повздыхал Аким Данилович. И спросил без перехода: – Вы как насчет того, чтобы помочь нам?

То ли от растерянности, то ли от желания кончить все разом, Валентин брякнул хмуро и дерзко:

– Вербуете, что ли?

Артур вздернул клоунские брови и напружинился опять, а добродушный Данилыч пояснил доверительно:

– До зарезу нужен знающий человек. Сами понимаете, искусство – это идеология, наша важнейшая сфера. И нужна объективная информация. Так сказать, с анализом, что там происходит, в творческих мирах. Не выдумки и сплетни дураков стукачей (таких у нас достаточно), не доносы завистников, а реальная и масштабная картина. С обобщениями. Не для каких-то мер или карательных акций, упаси Господи. Просто чтобы ориентироваться в этих процессах. Для профилактики, для помощи хорошим людям, в конце концов… А?

Валентину казалось, что он увязает в чем-то холодно-липком, без надежды на помощь.

– Видите ли… круг моих знакомств очень ограничен. Вы, наверно, думаете, что я кручусь в среде артистов, режиссеров, живописцев, а я…

– Да знаем, знаем, – сказал Аким Данилович. – И все же… Ну а если надо, можно немножко и расширить круг-то. Для пользы дела… Вы же понимаете, Валентин Валерьевич, что никакая страна не может существовать без системы безопасности, и обязанность сознательных людей – помогать нам. Уж простите за громкие слова, но гражданский долг… Артур Львович тут правильно напоминал…

Ненавидя себя, Валентин пробормотал:

– Долг-то долгом, но надо к этому и склонность иметь, способности… Опять же и время требуется, а у меня работа с утра до ночи…

Лопоухий Артур насадил на утиный нос очки и проговорил вроде с сочувствием, однако и с иезуитской вкрадчивостью:

– Времени у художника всегда, конечно, мало… Однако, если им… – Он посмотрел на дверь, за которой стучал на машинке инженер-поручик Ряжский. – Если им не захочется оставить вас в покое, времени может не оказаться вовсе. Для творческого процесса…

«Сволочь», – тоскливо выругался про себя Валентин.

Аким Данилович не спеша поднялся.

– Мы ведь вас, голубчик, не торопим, вы подумайте. А денька через три, с вашего позволения, позвоним…

И Валентин думал. Целый день и целую ночь. И еще день. Ощущение ловушки, безысходности не исчезало, и Валентин безуспешно пытался найти хоть какой-то выход.

Что ему грозит, если откажется? Судьба «недоделанного» подпоручика в каком-нибудь строительном гарнизоне под командой полуспившихся кадровых солдафонов? Гадко, но, в конце концов, это не на всю жизнь. Рисовать худо-бедно он сумеет и там. Жены-детей пока, слава Аллаху, нет, а тетку старушки-подружки одну не оставят… А может, еще его и не заберут, может, просто пугают? Едва ли… И могут не просто в казарму загнать, а еще и закрыть перед художником Волыновым издательства, пришить какое-нибудь дело, и доказывай, что ты не жираф во фраке… Но, как ни странно, даже такой поворот не очень пугает, только озноб от злости. Главное – не это. Есть причина, которая любому здравомыслящему человеку показалась бы в такой ситуации самой пустяковой, не второстепенной даже, а «десятистепенной». Вообще не причиной… Было Валентину до боли, до слез жаль расставаться с «Репейником».

…С этой компанией он познакомился случайно. В начале июня. В тот день он с утра прихватил альбом и пустился в «свободный поиск» – делать наброски с играющих в переулках и скверах ребятишек. Это была необходимая, черновая работа иллюстратора. Впрочем, говорить «черновая» неверно. В этом слове есть что-то сумрачное, а она приносила Валентину радость. И веселый азарт охотника, хотя и смешанный со смущением.

Дело в том, что эти вот беглые зарисовки, это наблюдение со стороны за ребячьей жизнью заменяло художнику Волынову непосредственное общение с детьми (которое, казалось бы, так необходимо тому, кто работает над иллюстрациями для детских книжек). Тесных знакомств с мальчишками и девчонками он не заводил, «внедряться» в компании ребят не умел. Стеснялся. Это осталось, видимо, от детства, когда Валя Волынов был «неконтактным» мальчиком из художественной школы и знал только одного друга – Сашку. Конечно, приходилось в ту пору и в футбол гонять, и на озеро бегать, и даже дрался он пару раз (оба раза неудачно). Однако в той шумной жизни он все-таки чувствовал себя гостем. Вот и сейчас – взрослый уже человек, достигший, несмотря на молодость, кое-каких успехов, – он по-прежнему робел, сталкиваясь лицом к лицу с неугомонным ребячьим миром. С его раскованностью, веселостью и неожиданной прямотой вопросов.

Он до сих пор ощущал себя робким мальчиком, который стоит в стороне и с завистью смотрит на беззаботных и смелых сверстников, занятых увлекательной игрой, а попроситься в компанию не смеет: вдруг не возьмут, да еще и посмеются…

Изредка приглашали его выступать в школы и летние лагеря, но это были «официальные мероприятия», там ни о каких контактах и помыслить было нельзя.

А вот в то июньское утро Валентину повезло впервые в жизни. Он оказался на берегу Васильевского озера, неподалеку от пляжа. Здесь бултыхались в воде несколько шумных пацанят. Валентин едва нацелил карандаш, как на травянистый пологий берег с разгона вылетел большой катамаран с пестрым индейским парусом. Полдюжины загорелых мальчишек соскочили с палубы и начали что-то осматривать, поправлять, подтягивать.

Валентин чутко уловил необычность в их отношениях друг с другом. Не было привычной колючести, этих неизменных (хотя и полушутливых, но с привкусом агрессивности) реплик: «Ну-к, блин, шевелись шибче», «Куда тянешь, козел», «Парни, дайте ему по кумполу, чтоб проснулся»… Если кто-то смеялся, то не над другим, а словно делился этим смехом с остальными. И даже самый маленький – круглолицый пацаненок лет восьми – вел себя среди них как равный…

Они стали снимать парус. Наверно, для ремонта. Валентин подошел и сказал с напускной небрежностью:

– Привет, мореходы. Не возражаете, если я вас малость порисую? Работа такая…

Была среди них и девчонка. Бойкая, лохматая (потом оказалось – Галка по прозвищу Мушкетерша). Она посмотрела на альбом Валентина и отозвалась чуть кокетливо:

– Пожалуйста… Если только позировать не надо…

– Не надо…

Он сел неподалеку на валун, зачиркал карандашом, набрасывая гибкие фигурки юных матросов, растянутый на траве парус и вытащенный на берег катамаран. Но рука работала машинально, а сам он все сильнее прислушивался, все внимательнее приглядывался к необычной команде.

Где-то через полчаса примчалась к берегу моторка. Выскочил на берег рослый дядька со светлыми кудрями и выпуклым животиком под тельняшкой. Поговорил с ребятами, хохотнул над чем-то, подошел к напрягшемуся Валентину. Добродушно и без церемоний спросил:

– Можно глянуть, что нарисовали?

Валентин со вздохом отдал альбом. Дядька в тельняшке взглянул на верхний рисунок, потом полистал. Уже по-иному, внимательно посмотрел на Валентина – очень синими, с солнечными точками глазами.

– О, да вы профессионал…

Валентин неловко развел руками: куда, мол, деваться-то… Собеседник протянул большую ладонь:

– Игорь Тарасов. Адмирал этой пиратской команды.

– Волынов. Валентин…

Пушистые брови Тарасова сошлись и разъехались.

– Простите… Тот самый?

– М-м… в каком смысле?

– Впрочем, что спрашивать. Авторский почерк, как говорится, налицо…

– Черт подери, неужели у меня и правда какая-то известность? – искренне удивился Валентин.

– Рад познакомиться, – решительно заявил Игорь Тарасов. – И в этом знакомстве, кроме удовольствия, есть для меня и кое-какая корысть. Позволите изложить?

– Валяйте, – улыбнулся Валентин, поддаваясь напористой веселости Тарасова.

Оказалось, что Игорь Тарасов руководит ребячьим клубом «Репейник». Вообще-то он, Игорь, работает в газете «Шаги науки», но газетка маленькая, выходит раз в две недели, работа не бей лежачего, и главное время Тарасов отдает «вот этим обормотам». Занимаются они многими делами. В прошлом году отправлялись в долгие походы на велосипедах, в этом начали осваивать морскую науку. А еще у них есть кинокамера «Квадрат», и они затеяли съемку мультфильма на тему нынешней школьной жизни и существующих в ней порядков. И вот если бы Валентин… «Простите, как отчество?.. Ну и хорошо, что без него…» Вот если бы Валентин заглянул к ним и глазом профессионала глянул на придуманных и нарисованных ребятами персонажей… Раз уж его, Валентина, и «репейчат» свела здесь судьба…

Валентин был благодарен судьбе.

В «Репейнике» он обрел наконец тот ребячий круг, о котором с детства мечтал. Здесь он перестал ощущать дурацкую скованность, которой мучился раньше, когда сталкивался с живыми, не нарисованными ребятами. Мало того. Здесь они были такими, каких он очень хотел встретить в свои ребячьи годы и не встретил: дружные, доверчивые, смелые, не дающие друзей в обиду… Через неделю он стал своим среди своих. С Алькой Замятиным и Сережкой Демидовым (художником от Бога!) он рисовал героев мультфильма «Привет, родная школа!», расписывал с ребятами стены клубной кают-компании, таскал на плечах малышей и пел вместе со всеми под гитару песни юного поэта и музыканта Бориски Фогеля…

Мультфильм увлек его так, что этим делом он решил заняться всерьез и попросил Сашку сконструировать домашний станок для мультсъемки (как художник, Валентин работал для местной студии и раньше, но в технике съемки ничего не понимал). Он решил попробовать себя в конкурсе мультипликаторов-любителей (и попробовал потом, и победил)…

«Репейнику» жилось нелегко. Дамы из местного нарпросвета терпеть не могли «тарасовскую банду» за независимый нрав, местное начальство старалось выжить ребят из арендованного полуподвала. Игоря то и дело таскали на всякие разборы и комиссии. Но «репейчата» не унывали.

Валентин с чисто мальчишечьей безоглядностью окунулся в ребячью жизнь. Это было время расцвета «Репейника». Какие там люди собрались! Не просто клуб, а спаянная команда. Особенно Алька Замятин, Бориска Фогель, Сережка Демидов по прозвищу Винтик. И Галка Мушкетерша… А всего – двадцать пацанов и девчонок, живущих как одна семья… С Игорем Валентин тоже сошелся довольно коротко, хотя в Тарасове иногда и проскальзывала ревность: очень уж «репейчата» «прилипали» к Валентину. Впрочем, ревность была без обиды. Тем более, что ни на какое командирство Валентин не претендовал. Ему хорошо было быть мальчишкой среди мальчишек…

И теперь все это – псу под хвост? На свалку? За что?

Так в барахтанье бесполезных мыслей провел Валентин больше суток. А вечером вдруг позвонил Артур Косиков. Сказал будто давнему приятелю:

– Слышь, я к тебе заскочу сейчас. Кой-чего уточним…

Пришел и был не похож на вчерашнего официального Артура Львовича. Сразу взял быка за рога:

– Я знаю, ты все в затылке скребешь. Но ты подумай, чудак человек, тебя же не в доносчики зовут. Не просят стучать, если кто где анекдот трепанул или продовольственное снабжение ругает. Да и все равно ты не стал бы это делать… А вот характеристику настроений в кругу поклонников всяческих муз – общую, даже без имен! Или, скажем, составить отзыв на какой-нибудь попавший к нам изобразительный материал, проанализировать документы! Здесь интеллигентный и независимый ум нужен!.. В конце концов, мужик ты или нет?

– То есть?

– Ну, тяжелое это дело, неприятное, я понимаю, – проникновенно заговорил Артур, глядя на Валентина из-за съехавших очков. – Но оно же необходимое. Государство без Ведомства не может, а Ведомство без информации – ноль. А где ее брать – объективную, честную информацию? Только так… Ну, черная работа, да, но разве по-мужски это – бежать от черной работы? Кто-то должен…

«Психолог…» – с унылой злостью подумал Валентин.

Артур же сказал буднично, словно между прочим:

– Хлопот у тебя прибавится лишь самую малость. Зато, с другой стороны… глядишь, зря дергать не станут.

– Ты чего имеешь в виду?

Артур ухмыльнулся:

– Знаешь, сколько «писателей» про тебя сочинения в разные места шлют?

– И вам в том числе?

– Спрашиваешь!.. Знаешь хоть, что тебе клеят?

– Догадываюсь, – сказал он сквозь зубы.

– Может, и не догадываешься. Мистицизм и чуждые идеи в искусстве книжной графики, это само собой. А еще и растление наших славных деток, причем не только идеологическое… Связался, мол, с пацанами из ребячьего клуба, ошивается там каждый день, а зачем? Добро бы деньги получал, как педагог-руководитель, а то ведь… С чего бы это?

– Пугаешь, что ли? – Тоненько, на грани ультразвука, зазвенело в ушах – признак близкой ярости, когда уже не думаешь о самосохранении.

Но Артур проговорил примирительно:

– Не пугаю. Я-то вполне понимаю тебя… Но и ты пойми: нам очень нужны умные люди. Знающие… А устанешь или надоест – иди с миром. Насильно не держим.

Они сидели в комнате Валентина. В клетке чирикал бестолковый, не разговаривающий, но любимый попугай Прошка.

«А ведь он не выживет без меня, подохнет», – подумал Валентин. Однако уже без унылости и бессилия. С пружинной скученностью в душе. Он ясно посмотрел в покрасневшие, кроличьи какие-то глаза Косикова… Нет, к самому Артуру он ничего не имел. Делает свою работу человек, что с него возьмешь… Но какая равнодушная к чужим судьбам сила стояла за Артуром Львовичем Косиковым, несостоявшимся архитектором, шурупчиком всемогущего Ведомства! Сила, которая почему-то считала себя вправе походя ломать жизнь любого человека, в том числе и его, Валентина Волынова. Отрывать его от тех, кого он любит. Губить его дело, растаптывать душу и самолюбие…

Кидаться под чугунный каток, чтобы он раздавил тебя, даже не заметив? Оторвал бы от ребят, от Альки, Бориски, Сережки, Галки, от восьмилетнего «репейного» барабанщика Антошки Лапина, которого все вместе укрывали и защищали от пьяницы отчима? От славных бесенят Светки и Юрика Петушковых – любимцев «Репейника»? От той незамутненной жизни, которую он наконец-то нашел в конце третьего десятка жизни?

Валентин сказал с усмешкой готового к решению человека:

– Сейчас ты разумно аргументируешь. А зачем же вчера-то этот спектакль устроили? С вызовом, с мобилизацией…

Артур Львович Косиков ухмыльнулся с неосторожной ноткой самодовольства:

– Методика. В соответствии с рассчитанным индексом вербуемости. Для начала-то всегда нужна затравка…

– Значит, затравка… Индекс… – без выражения сказал Валентин.

– Ага… Ну так что, а? Заметано?.. Данилыч, правда, говорил, что я зря спешу. Мол, тебе надо не меньше трех дней, чтобы согласиться… А по-моему, он это зря. А?

– Зря, – кивнул Валентин. – А ля гер ком а ля гер…

– Что?

– Я сказал: на войне как на войне.

– А! – по-своему понял Артур. – Ну, я говорил, что все будет о’кей. Что ты свой человек…