Слеза Немезиды

– Что у тебя? – раздался вопрос в трубке.

– Был на месте происшествия, – рапортовал Кротов. – На несчастный случай никак не тянет, траектория машины очень странная, как будто он «нацелился» на столб и несколько километров ехал в него, не снижая скорости. На месте происшествия была «Стрела» (спецподразделение ГАИ), которая всё это зафиксировала. В общем, это точно не несчастный случай. Сейчас еду к жене Овчинникова, опрошу её, что и как было утром, до выезда подполковника на работу.

– Не опрашивай, а сразу допрашивай с внесением показаний в протокол допроса. Уже возбуждено уголовное дело по факту гибели подполковника Овчинникова, ты будешь работать в группе по нему.

– Ясно, – ответил Кротов.

– После обеда со всеми материалами дела ко мне, будем думать, что с этим всем делать. Всё министерство на ушах стоит, требуют оперативного расследования. Сам-то что думаешь по этому поводу?

– Думаю, либо какой-нибудь синтетический наркотик ему подложили в еду, а действовать он начал не сразу, либо он решил покончить с собой, а для храбрости принял ЛСД, либо передоз какого-то медпрепарата.

– Хорошо, отрабатывай все версии, – сказал полковник и положил трубку.

Подъехав к дому Овчинникова, Кротов осмотрел территорию, прилегающую к подъезду, и, ничего подозрительного не обнаружив, поднялся в квартиру погибшего. Его встретила жена Татьяна, убитая горем. Она начала с вопроса:

– Как это произошло?

– На кольцевой. Врезался в столб. Умер сразу на месте, – уверенно сказал Андрей. Ни про странную траекторию машины, ни про красные глаза Кротов решил не говорить пока, чтобы не тратить время на вопросы вроде: «Да как же такое могло случиться?»

– Скажите, Татьяна, – продолжал оперативник, – у Юрия был мотив для самоубийства?

– Да вы что?.. С ума сошли? – почти истерично возразила женщина. Какое самоубийство? У нас нормальная семья, всё хорошо… было. Мы и не ссорились никогда. Сын у нас умница, в БНТУ учится, отличник. На работе у него всё хорошо, карьера, сами видите, сложилась. Ни о каких разногласиях на службе я не слышала, да и вообще он человек неконфликтный был, для самоубийства причин не было. Да, думаю, он бы и не смог, Юра жизнь любил. Так мы ж путёвку в Грецию взяли, через месяц должны были лететь.

Татьяна достала из стола билеты на самолёт в Грецию на двоих и договор с фирмой, передав всё Кротову.

– Зачем ему сейчас совершать самоубийство? – не унималась Татьяна.

– Мы просто отрабатываем все версии, – сочувствующе произнёс Андрей.

Вопрос о попадании к подполковнику в еду какого-нибудь синтетического наркотика опытный оперативник решил не задавать. В ответ он бы услышал: «Разумеется, нет, вы в своём уме?» Ситуацию это не прояснило бы, а истерика могла принять намного больший масштаб. Поэтому Кротов спросил:

– Какие медпрепараты принимал Юрий? От чего он лечился?

– Юра… – нервно процедила жена, – был здоров как бык, он вообще таблетки не пил, даже простое жаропонижающее его было не заставить принять, говорил: «Одно лечишь, другое калечишь». Простуду малиной и лимоном лечил, в тренажёрный зал ходил, вёл здоровый образ жизни.

– А утром как вёл себя ваш муж? Что-то необычное наблюдалось? Его поведение не было странным?

– Нет, – почти крича ответила Татьяна. – Всё было абсолютно как обычно: позавтракал, оделся, вышел первый, мне близко ехать, я вышла через двадцать минут, всё как всегда. Сын поехал в университет раньше – он на общественном транспорте добирается. Разве что…

– Что? – сразу перехватил Андрей.

– За завтраком он сказал, что немного подустал, скорее бы отпуск. Хотя раньше ни на какую усталость не жаловался, – вновь заревела Татьяна.

Видя, что истерика жены Овчинникова начала нарастать по экспоненте, Андрей быстро внёс в бланк протокола её показания, попросил расписаться и, выразив глубокие соболезнования, вышел из квартиры.

«Похоже, она действительно убита горем, – думал Кротов. – Так не сыграешь. Вряд ли она подсыпала что-то мужу в еду, а сейчас разыгрывала комедию». Хотя за время службы в органах Андрей повидал многое.

«Но никак это не было похоже на игру жены Овчинникова, – проворачивал в голове беседу с Татьяной Кротов. – И мотива у неё нет… Хотя почему нет? Не исключено, что он скрытый, и об этом никто не знает, – возражал сам себе майор. – Может, есть любовник, во всяком случае, напрочь отметать эту версию не стоит пока. Надо покопаться, собрать все данные, „пробить“ её телефонные переговоры, электронку, Viber или WhatsApp. Возможно, что-то и всплывёт», – анализировал обстоятельства Кротов, возвращаясь из микрорайона Уручье к зданию министерства по центральному проспекту Минска. Более 10 лет назад его переименовали в проспект Независимости, а Андрей всё ещё по привычке называл его проспектом Франциска Скорины, так и не поняв, о какой независимости идёт речь: то ли от немцев в 1944 году после освобождения Минска, то ли о независимости от СССР в 1991-м, то ли вообще от поляков после распада Речи Посполитой в 1795-м. Кому и чем не угодил белорусский первопечатник Франциск Скорина, Кротову было непонятно.

Его размышления по поводу мотивов и версий этого происшествия прервал звонок начальника – полковника Осиповича:

– Кротов, ты где?

– Еду на базу, сейчас проезжаю цирк, через пять-десять минут буду на месте, – уверенно ответил Андрей.

– Поторопись, – нервным голосом оборвал Осипович. – Два часа назад по дороге из городской прокуратуры в прокуратуру Партизанского района на станции метро «Фрунзенская» бросился под поезд прокурор Партизанского района Виктор Евгеньевич Мурашко, – и после небольшой паузы добавил: – Друг подполковника Овчинникова. Через два часа совещание у начальника криминальной милиции МВД полковника Матвеева. Эксперты уже идут ко мне, – и положил трубку.

Кротов, добравшись до министерства, от своего коллеги по кабинету капитана Павла Куликовского узнал, что самоубийство прокурора Партизанского района в метро – это ещё не всё. Октябрьское РУВД расследует гибель судьи Ленинского района Гусакова, который утром вывалился из окна лестничного пролёта шестого этажа и, естественно, разбился насмерть. Деталей Павел не знал.

– Многовато как-то трупов для обычного четверга, – подумал Кротов и направился в кабинет начальника.

– Разрешите войти, товарищ полковник? – заглянул Андрей.

– Конечно, заходи, майор, вот ждём тебя, – не очень довольным голосом ответил Осипович.

В кабинете находились эксперт Иваныч и его подчинённый капитан Волобуев. «Значит, экспертиза готова, – подумал Кротов, – умеют же работать, когда захотят, а то завтра… наверное…» – и сказал:

– Неужели так быстро готова экспертиза, менее чем за пять часов?

– Да, – ответил начальник, – и она вас, майор, не порадует, – добавил он озабоченным голосом.

– А что там? – присел на свободное место Кротов и взял у Иваныча листок с экспертизой.

– А там, – продолжал полковник, – заключение о том, что в крови Овчинникова не обнаружено ни следов алкоголя, ни следов наркотиков, включая самые совершенные синтетические, ни следов вообще каких-либо медицинских препаратов, включая транквилизаторы, галлюциногены и всё прочее. Ничего в крови нет, – оборвал полковник.

– Ошибка исключена? – читая экспертное заключение, спросил Андрей.

– Абсолютно исключена, я сам несколько раз всё перепроверил, – ответил Иваныч.

– Получается, – задумчиво продолжал Кротов, – это точно не убийство путём подсыпания наркотика в пищу. И не самоубийство с применением психотропных или наркотических веществ.

– Но полностью исключать самоубийство мы же пока не будем? – неуверенно спросил полковник.

– А как вы себе это представляете? – спросил Андрей. – В здравом уме, в трезвой памяти начальник криминальной милиции района садится за руль и по пути на работу на скорости сто километров в час замечает столб за несколько километров на кольцевой дороге, берёт на него курс и планомерно движется к нему сначала по второй полосе МКАД, потом по первой, затем по обочине, пока наконец не «впечатывается» в него. Очень странное самоубийство! Не находите? Он что, смаковал приближение смерти на всей этой дистанции к столбу? При этом не оставил никакой предсмертной записки, а за три дня до этого купил путёвку в Грецию на время отпуска, – Кротов протянул Осиповичу протокол допроса жены Овчинникова. – Более странного самоубийцы я ещё не встречал, а если учесть, что это не просто абстрактный Вася, а начальник криминальной милиции района, офицер, ответственный и вменяемый человек, то версия самоубийства тут ни в какие ворота не лезет. Для самоубийства нужен мотив, а его нет.

– Если мы не знаем мотива, это не значит, что его нет, – возразил полковник.

– Хорошо, – продолжал Кротов, – если есть какой-то скрытый мотив, внезапно «нарисовавшийся» за три дня, прошедшие с момента покупки путёвки, зачем ему так странно врезаться? Ну свернул бы за десять метров до столба – и сразу на тот свет. И потом, если мотив был, его поведение хоть как-то должно было измениться, а жена отмечает, что всё утро подполковник вёл себя как всегда, ни малейшего изменения в поведении она не заметила, по крайней мере за двадцать минут до его гибели.

– А если мотив появился именно за эти двадцать минут, с момента выхода его из дома до гибели? – продолжал полковник. – Незнание мотива женой тоже не означает, что его не было. Надо допросить сына, родственников, может, они что-то знают.

– Конечно, – ответил Андрей, – всех опросим, всё выясним. Только чутьё мне подсказывает, что это ничего не даст.

– А с чем мне идти к руководству? Сказать, что у нас нет ни одной версии? – возмущался полковник. – Вы что думаете? – обратился он к экспертам.

Те молчали, пожимая плечами.

– Есть одна версия, – оживлённо сказал Кротов.