О поэзии и науке, о себе и других…

У Пушкина же выберем стихотворение, на первый взгляд, на сходную тему.

Погасло дневное светило;
На море синее вечерний пал туман.
Шуми, шуми, послушное ветрило,
Волнуйся подо мной, могучий океан.
…
Лети, корабль, неси меня к пределам дальним,
По грозной прихоти обманчивых морей;
Но только не к брегам печальным
Туманной родины моей.
…
Я вас бежал, отечески края…
…
И вы, наперсницы порочных заблуждений,
Которым без любви я жертвовал собой,
Покоем, славою, свободой и душой,
И вы забыты мной, изменницы младые,
Подруги тайные моей весны златыя,
И вы забыты мной…

Бессмысленно спорить, какое из стихотворений лучше. Оба пережили смену многих поколений и доказали свое право на существование. Дай Бог всем, пишущим и публикующим сегодня стихи, написать хоть одно такое стихотворение. Большая часть того, что пишется – это трава, судьба которой, отмерев, удобрить произрастание будущей травы. И это еще не худшая судьба. Многое из написанного в каждую данную эпоху, в том числе и стихи весьма ценимых поэтов, просто исчезнет без следа. К сегодняшнему времени, когда единая литературная среда отсутствует, и любители поэзии разбиты на непересекающиеся группочки, это относится более всего.

Я восхищаюсь приведенным стихотворением Пушкина. Написать с такой высотой о «наперсницах порочных заблуждений» мог еще разве только Блок. Недаром Тынянов использовал выражение «изменницы младые» в своем романе о Пушкине. Но вот «могучий океан», да и вся морская тема – это фигуры речи, чистая условность, сцена и декорация на сцене, где действующие лица – сам автор и «изменницы младые».

Напротив, в стихотворении Лермонтова автора как бы и нет. Его примысливали потом. На самом деле, главным героем стихотворения является море. Если прислушаться, можно буквально услышать шипение воды у бортов корабля, несущего «парус одинокий». Таков весь Лермонтов. Чего стоит одна строчка: «Люблю я цепи синих гор…»

Для одних поэтов пространство – это естественная тема, другие полностью погружены в мир, в котором пространству делать нечего. Это лишь одной стороной связано с «уровнем» поэта. Оценивать стихи с точки зрения взгляда на пространство – интересный и независимый взгляд на поэзию. Плохой поэт написать о пространстве не может. В то же время даже очень крупный поэт может его не замечать. Таков был, например, Даниил Хармс. В то же время Александр Введенский, его ближайший друг и литературный соратник по «Обериу» был поэтом пространства, начиная с первых опубликованных абсурдистских строчек:

… небо грозное кидает
взоры птичьи на Кронштадт…

до «Элегии», где автор предощущает пришествие времени, в котором пространству не будет места в поэзии:

Где лес глядит в полей просторы,
в ночей неслышные узоры,
а мы глядим в окно без шторы
на свет звезды бездушной,
в пустом сомненье сердце прячем,
а в ночь не спим, томимся, плачем,
мы ничего почти не значим,
мы жизни ждем послушной.

Нам восхищенье неизвестно,
нам туго, пасмурно и тесно,
мы друга предаем бесчестно
и Бог нам не владыка.
Цветок несчастья мы взрастили,
мы нас самим себе простили,
нам, тем, кто как зола остыли,