Расправа. Роман в трёх частях

– У тебя на это хватает терпения? Воспитывает семья, мамы должны сыновьям прививать к себе уважение. А мы исправляем изъяны. Но всё равно личная жизнь должна быть, а то так можно превратиться в мизантропку, отрицающую мужчин вообще. Найди подходящего мужичка и занимайся перековкой его мировоззрения, – шутливо предложила Валерия.

– Ты смеёшься? А я скажу так: если пороки вошли в него с молоком матери, то уже трудно изменить направление его порочного мышления, из которого и вытекает безнравственное поведение. Хотя у многих, как таковой нравственности нет, есть социальный статус, который диктует поведение. Например, в вычислительную машину можно заложить нужную научную программу о том, как прогнозировать будущие социальные явления или модель нравственности будущего человека…

– Как тебе охота так наукообразно выражаться. Да не все же они на одно лицо, как ты рисуешь в своём воображении, Аня. Ты раз обожглась, а теперь всю жизнь готова дуть на воду?

В комнате тихо звучала лунная соната Бетховена и под неё продолжалась беседа подруг.

– Да разве я говорю, что все мужчины поголовно дураки? Есть замечательные люди, но, как говорится, не по мою душу. Многие не любят, чтобы их учили. А я, по-видимому, так странно устроена, что без этого не могу…

– Аня, просто ты считаешь свои взгляды идеальными, как рецепты на все случаи жизни, которые, между тем, не всем подходят, чего ты не хочешь замечать.

– Почему ты так думаешь, Валерия? Неужели я такая зануда? – удивилась та.

– Я тобой восхищаюсь! Я вижу, как ты опекаешь каждого ученика. Но для меня такая практика не приемлема, я упаду, – уклонилась немного в сторону Валерия. – Тебе что-то удаётся исправлять в психике потому что, извини, чересчур вторгаешься в детскую органику…

– Не понимаю, что ты в этом находишь плохого? – изумилась Шелкова. – Мы же воспитываем нравственно здоровых детей.

– Собственно, ничего. Можно исправлять недостатки, направлять формирующееся мировоззрение, вносить коррективы, учить мыслить самостоятельно. Но психология, как и нравственность, наследуется в той среде, в которой человек рос, а это уже личный заповедник, куда необдуманно нельзя вторгаться… а то можно наломать дров.

– В программе партии записано о воспитании нового человека. Я думаю – это правильно, Валерия…

– Извини, Аня, но в эту химеру, я не верю. Знаешь, почему? Мне кажется, Библия говорит о том же, о соблюдении заповедей Христа, если собрать их воедино, то можно увидеть портрет человека будущего или каким он должен быть в идеале, как сам Христос.

Анна Севостьяновна выслушала с интересом подругу и нахмурилась, посмотрела на Валерию несколько удивлённо, от которой впервые услышала отрицание партийной линии да ещё сравнила её с Евангелием.

– Но ещё Толстой проповедовал самосовершенствование. Разве это расходится с идеями нашей партии? – возразила она.

– По-моему, это разные вещи, Аня. Мы изо дня в день говорим, что человек должен быть честным, добрым, развивать бесконечно свои способности. Но нашим заповедям следуют не все, даже те же христиане не исполняли все заповеди Христа. Существуют нравственные нормы, которые нарушаются на каждом шагу, даже нашими вождями. Но словосочетание новый человек, по меньшей мере, звучит противоестественно, хотя бы потому, что существует генетика и наследственность. Вот цепочка: психология подчиняется мировоззрению только в идеале, нравственность вытекает из мировоззрения и вырабатывает соответствующую психологию. Что ни деятельность, то и свой кодекс, хотя психология поведения берёт начало из нравственности или безнравственности. Так что свои законы морали. На самом деле и то и другое вступают в скрытое противоречие. Ведь человек часто меняет мировоззрение. К примеру, в экстремальной ситуации, в действие вступает инстинкт самосохранения. Поэтому нельзя воспитать в человеке героя, хотя нравственную готовность к такому поступку направить вполне можно разными способами то ли безвыходной ситуацией, то ли любовью к родине. А вообще для меня термин «новый человек» ассоциируется с роботизацией сознания человека, управляемого с какого-то неведомого пульта. Ты заметила, что нам всем присуще стадное начало? Это похоже на стирание граней интеллекта, которое способно привести к нивелировке сознания, что уже весьма близко к животному состоянию…

– Валерия, ты биолог, поэтому так думаешь. По-моему, «новый человек» – это гармонично развитая личность, – это высокий интеллект, – решительно возразила Анна Севостьяновна. Хотя в душе признавала суждения подруги.

– Да, это возможно, повторяю, только в идеале, как в фантастике. Если человек наделён способностями в разных областях науки, искусства, то я ещё поверю, но таких всесторонних людей очень мало. Надо в корне менять всю систему образования, чтобы человек стал таким. Толстой был мыслителем, художником слова, пахарь и проповедник, знаменитое его высказывание: «непротивление злу насилием» противоречит нашей идеологии… Кстати, и роман Чернышевского «Что делать?» о новых людях, но только не о новом человеке…

– По-твоему школа, выходит, не должна участвовать в воспитании человека, её задача только давать знания? А кто тогда возложит на себя обязанности воспитателя строителей справедливого общества? Ведь одной семье такая государственная установка не под силу?

– Но по каким законам воспитывать «нового человека»? В наших программах об этом не сказано! По каждому предмету расписаны часы на ту или иную тему. В них мы не найдём даже понятия кто такой «новый человек». Не мифом ли это пахнет? Ты рассказываешь детям о странах и материках, их климате, полезных ископаемых, географических особенностях и различиях. Я рассказываю о размножении и жизни организмов, о видах животных и птиц, о происхождении человека, о законах естественного отбора. Попробуй, приспособь мою науку под особь «нового человека». Вычленим слово «новый» и получим чисто физиологического человека со всеми его психологическими особенностями как социального существа старого и нового времени. Я вот учу детей, что человек произошёл от обезьяны, и прошёл гигантский эволюционный путь развития, а сама не верю, что это так. Я имею в виду вовсе не эволюцию, а само происхождение. Ведь теория ДНК приложима к каждому виду, как у человека, так и у обезьяны свой ДНК. Невозможно допустить переход от одного вида до более совершенного, даже если изменения структуры ДНК происходили на эволюционном уровне. Ведь сама эволюция предрасполагает развитие уже сложившихся видов таких, как питекантроп или неандерталец. И как морфологические типы предыстории современного человека, мало что объясняют нам, это лишь отправная точка познания и не более, тогда как природа закладывала создание высшего разума очень и очень давно, ещё до названных типов. А питекантроп, к примеру, всего лишь разновидность обезьяны самой близкой к человеку. Поэтому теория: человек произошёл от обезьяны, просто несостоятельна, к эволюции она никакого отношения не имеет, разве что косвенное. Так что обезьяна – это не предтеча высшего вида, она стоит, как и питекантроп, на отведённой ей природой ступени…

– Валерия, конечно, тут есть над чем поспорить, я не специалист в этой области, однако ты уходишь в сторону, – перебила Шелкова. – Для нас учение Дарвина сейчас неважно. Мы говорим о сознании, о классовой психологии, мы отрицаем общество, поделённое на классы, до революции, мы строим бесклассовое, равноправное общество…

– Аня, философия, как и идеология – это вовсе не науки, а способ мышления под определённым общественным срезом. Но философия приняла классовые признаки ещё с древних времён, она на вооружении партии, ей определили прокрустово ложе. А ведь она должна быть свободна от идеологии правящей партии, которая сковывает её развитие. Практически создана новая философия. Хотя во все времена были различные философские школы: Спиноза, Сократ, Платон, Аристотель, Гегель, Кант. Весь их опыт переплавлен марксистами и приведено к общему знаменателю классических категорий и законов. Наши философы единой теорией как бы обезличены. Они не могу быть идеалистами, а только материалистами и это сдерживает развитие современной философии. Я верю, что можно воспитать порядочного человека, живущего сообразно своим идеалам. Но при этом нельзя забывать, что общество развивается по своим законам, которые не приемлют идеологию, скажем, сдерживания развития. Ограничение свободы личности конкретными задачами партии расходится с физиологическими и духовными потребностями человека. Новый человек – это продукт будущего. Но это не устранит социального неравенства, а бесклассовость – это утопия. Ведь мы наблюдаем эволюцию жестокости, эгоизма, пороков. Человек отнюдь не добреет, он по-прежнему завистлив, злобен, алчен, мстителен, утратил понятие чести, достоинства. Наблюдается скачок назад, будем прямо говорить, женщины эмансипировались до утери женственности, что им очень нравится. Короче говоря, сама женщина отрицает в себе гармонию, принимая в угоду ложной моде чуждый её природе облик. Простые люди не верят в приход справедливости, хотя у нас сложилось так называемая историческая общность – советский народ. И получили новое общество со своими пороками: спекуляция, очковтирательство, приписки и т. д. Поэтому новый человек на практике невозможен…

– Почему, Валерия, возьмём Тургенева – моего любимого писателя, который вывел в романах целую галерею так называемых лишних людей. Для того времени они были новыми людьми, их ссылали на Кавказ, в Сибирь. В наши дни – это передовики производства, герои труда. А у Чернышевского новые люди: Вера Павловна, Рахметов…

– Аня, я понимаю тебя, людям нужны маяки, как в море кораблям, чтобы не сбиться с намеченного курса. На западе рекламируют товары, а у нас передовиков ставят всем в пример. Получается трагикомическая ситуация: передовик дома колотит жену. А по телевизору показывают, сколько он хлеба намолотил, сколько угля добывает, сколько стали сварил. В то время как жена вкалывает не меньше: и в поле, и на огороде. Я пессимистка, и скажу так: тонкость нашей идеологии состоит в том, что она передовыми стахановскими движениями стимулирует производство, и тем самым эксплуатирует человека за ту же самую зарплату, что и раньше, до провозглашения рабочего передовиком.

– Мы так к истине и не пришли, – подвела черту Анна Севостьяновна. – Я удивлена тобой, Валерия. Спорить с тобой не хочу.

Подруга только добродушно улыбалась, плавно покачивая головой, – прислушиваясь к музыке Бетховена.

Шелкова и Соболева всегда заканчивали спор мирно, а оттого, что выяснялись их диаметральные взгляды, их отношения отнюдь не портились. К тому же при всей полярности воззрений они не испытывали друг к другу даже завуалированной враждебности. И с каждым разом их взгляды постоянно обновлялись, они отчего-то отказывались и что-то вновь принимали на веру, а в чём-то, как и все люди, заблуждались, при этом искренне веря, что жизнь со временем будет меняться к лучшему…

Это был период, когда «хрущёвская оттепель» сменилась брежневским застоем. Но в школе никто не обращал внимания на общественное затишье, пришедшее тогда на долгие годы в результате усилившегося идеологического диктата. А в целом наступило время для карьеристов, двурушников, которые весьма удачно продвигались по иерархической лестнице, преодолевая одну ступень за другой с помощью закулисных интриг, подсиживаний, доносительства. Ловкие идеологи и политики, руководители и хозяйственники всё больше убеждались, чем убедительней произносить с трибун обещания и заверения о поступательном развитии общества и в преданности партии, тем для них выгодней. Сделанное, неважно как, подтверждалось сказанным, а результат этого должен откликнуться в будущем новыми перспективами по пути самого гуманного строя…

Глава 5

В первый раз председатель Новозырковского райисполкома Николай Сергеевич Бобров увидел Анну совершенно случайно. Это произошло в школе, куда Николай Сергеевич приехал посмотреть, какой там требовался ремонт. Незадолго перед этим младшая дочь Наташа как бы вскользь обмолвилась, что у них есть учительница примерно таких же взглядов, как и у него, отца.

Тогда Николай Сергеевич многозначительно промолчал. Хотя точно не знал, насколько серьёзно Наташа делала намёк. Потом о разговоре с дочерью он забыл. И только через какое-то время, прочитав письмо из отдела образования о выделении средств на проведение ремонта в Дамишинской школе, в которой его дочь практиковалась на третьем курсе. Его внимание привлёк не сам этот документ, а то, что он вспомнил слова Наташи…

А тут ещё о ней газетная заметка бывшей выпускницы школы, где работала учительница.

В тот же день Николай Сергеевич решил лично съездить в сельскую школу, и посмотреть какой объём ремонта должны включить в смету. Обыкновенно такую работу он поручал своим заместителям…

Директор школы, Иван Афанасьевич Шпалин, поджарый, плотный, сопровождал по длинному коридору районного начальника, рассказывая о своих хозяйственных проблемах. Бобров слушал и одновременно смотрел в классы и кабинеты. Занятия в школе к тому времени закончились, но учителя по домам ещё не расходились. Шпалин увидел, как Бобров загляделся в кабинете географии на Шелкову, и счёл необходимым представить ему молодую учительницу. Она при нём встала, ответила на приветствие. Он махнул рукой, чтобы она села.

Николая Сергеевича смущала её молодость, и она казалась, необычайно красивой с выразительным лицом, умными тёмными глазами, в которых вспыхивал и приугасал лукавый блеск, каким она его так и окатила, и на миг даже замерло дыхание. Казалось, миновала целая вечность, как она зорко на него смотрела, как много ему сообщили её глаза, таившие улыбку оттого, что она, наверное, прочитала на его лице понятные ей мысли и представилась вся его прошедшая жизнь, а от этого готова к пониманию и участию. И как ни наивны были его представления о ней, он понял, что эта милая женщина ему нужна. Ему представилось, будто она не видела в нём районного начальника, приехавшего в сельскую школу, что здесь случается нечасто. Так свободно она смотрела на него. Бобров прикидывал, какой ремонт нужен её кабинету, и смотрел на давно некрашеный пол, половицы которого были стёрты. Хотя кабинет, несмотря на старую мебель, был опрятный. Бобров сказал, что столы, которые уже не раз ремонтировали, пора заменить.

– А тут и рамы оконные, двери надо менять, – сказала Шелкова.

– Обязательно заменим! – он посмотрел на учительницу и смутился.

«Не о ней ли ему недавно говорила Наташа, – подумал Бобров. – Вот такие учителя олицетворяют нынешнее время! А строгая, наверно?»

Шелкова не выходила из головы Николая Сергеевича и даже, когда со Шпалиным вышли на школьный двор, чтобы обойти всё здание по периметру и осмотреть хотя бы издали кровлю, после чего снова вошли в школу.

– Я ведь тоже когда-то был директором, – сказал Бобров, поглядывая между тем вдаль коридора, где находился кабинет понравившейся ему учительницы. – Сердцем принимаю ваши заботы и чаяния. По силе возможности непременно поможем, – заверил он.

– Признаться, я не думал, что так быстро откликнетесь, – заговорил Шпалин. – Наталье Николаевне я обронил как бы в шутку и походя. Извините, что воспользовался вашей дочерью…

– Я не потому приехал, что моя дочь у вас начинает работать самостоятельно. Просто, знаете, иногда тянет уйти в молодость. Свой путь руководителя я начинал со школы, это мне очень дорого, от этого никуда не уйдёшь, – проговорил Бобров и про себя немало удивился, что Наташа как раз насчёт просьбы директора ничего не передавала. И он воздержался об этом признаться директору.

– Верно, это верно. Я слышал, будто вас переводят на другую работу? Поэтому подумал, что вам теперь не до нас, – сказал Шпалии, глядя на него преданными глазами.

Бобров насторожился, услышав о себе такую новость, насупился, и недоумённо посмотрел на директора. Шпалин под его взглядом подобрался, опустил виновато глаза

– Вот какие люди, признаться, я впервые это слышу, а уже слухи распускают! Всё это враки, дорогой мой коллега! А если сказать по-честному, надоело, жутко надоело воевать с ветряными мельницами. И сколько не воюю, а меньше их не становится, а всё отражается на здоровье. Но кому-то и это надо делать…

Шпалин, приложив руку ко рту кашлянул, иносказательность председателя райисполкома он растолковал по-своему. О Боброве ходили самые разные толки, что он крайне нетерпим ко всякого рода хапугам, спекулянтами и жулью, рядящемуся в партийные одежды, что жена его создала за спиной мужа свой «кабинет», что он раскрыл подпольный цех, а это кому-то не понравилось, и его уличили во взятках. Похоже, слухи о его смещении под видом перевода ходили не зря. Видно, этот процесс кто-то хотел ускорить с помощью сплетен…

Николай Сергеевич прервал свои размышления, ему, как никому, лучше всех известно, что слухи рождались не на пустом месте. Он знал, что врагов у него хватало – чуть ли не на каждом предприятии и даже в райисполкоме, которых мог перечислить поимённо. А с теми, кого хорошо знал, ничего не имел общего. Хотя они-то и были заинтересованы в его смещении, плетя интриги. Но пока первый его понимал, поддерживал, Бобров не ждал от него защиты, так как он и сам, Вячеслав Гаркушин, не был всесильным, подчиняясь области…

Шпалин зазвал дорогого гостя в сбой кабинет.

– С вами приятно беседовать, Николай Сергеевич, – начал несколько льстиво Иван Афанасьевич. – Можно было бы и выпить, и на рыбалку съездить, знаю я хорошие рыбные местечки… Дома у меня своя пасека. Вот вывезу её летом… и приглашаю к себе вас в гости.

– Спасибо, конечно! Но, знаете, этими посулами не соблазните и не надо меня обхаживать. Иван Афанасьевич, рыбалка, выпивка – всё это замечательно и заманчиво, а мы сейчас на работе, а что будет завтра – не ведаем. Хотя я давненько не был нормально в отпуске, не поверите, а это так и есть! В санатории был один раз, старые раны бередят…

– Да почему же вы так считаете, Николай Сергеевич? Дурных намерений в голове не держу. А к вам я отношусь с большим уважением, – Шпалин приложил к груди руки, выражая этим самым неподдельную искренность. Ему как будто было неприятно за то, что Бобров чуть ли не уличил в лицемерии и подхалимаже.