Майские праздники

– Так чем закончилась история?

– Закончилась, это не то слово. Через несколько месяцев, зимой, отец подхватил воспаление лёгких и скончался на койке тюремной больницы в колонии под Калининым. И у меня началась совсем другая жизнь. Мама заболела на нервной почве, несколько лет лежала дома, даже получила инвалидность. Я ухаживала, добывала лекарства и еду, а в начале девяностых это было совсем непросто. Потом не стало и мамы и я выживала как могла, мне уже было не до Кости.

– Нда, – промычал я.

– Ты знаешь, я уверена, что он всё подстроил и значит именно он причина моих несчастий. Но сейчас, когда прошло двадцать с лишним лет, многое как-то затёрлось, а нашу встречу и его ухаживания я помню, как сейчас. Вот что значит – девичья любовь, – Света налила себе еще. – Он меня всё на какие-то озера приглашал.

– Под Чехов? – спросил я, предполагая то место, где Костя спрятал тайник с пистолетом.

– Нет, он говорил, поедем туда, где дом у озера. Интересно, где это?

– Возможно, это в Салтыковке, – сказал я, наморщив лоб. – У его сестры там дача была, и да, там дом был прямо у озера.

– А где это?

– Это недалеко, километров десять от Москвы. У них был дом прямо около железнодорожной станции, и озерцо рядом.

– А сейчас есть?

– Не знаю, столько лет прошло, – Света посмотрела на часы.

– Я не отвлекаю своим визитом?

– В восемь часов должна встретить сноху на вокзале, но времени еще достаточно. Максим, а он тебе случайно не оставлял денег или ещё каких-то ценностей? – спросила она, внимательным взглядом пытаясь оценить мою реакцию на вопрос.

– Не припомню такого, а почему ты спрашиваешь?

– Так после этой аферы на заводе у отца пропала приличная сумма. Его же посадили не просто так. Денег не нашли, а сумма, говорят, была немаленькая. Впрочем, теперь я вижу, что ты, действительно, не в курсе дела.

Мы ещё беседовали какое-то время, потом ей кто-то позвонил, и она стала собираться. Я был рад, что этот тяжелый разговор закончился и с удовольствием распрощался. Когда я вышел на улицу, было часов шесть, уже вступили в права вечерние майские сумерки и я решил не возвращаться на дачу, а переночевать в московской квартире.

ХХХ

По пути домой я вспоминал свой разговор с Мариной и рассказ Светы, пытался что-то понять и восстановить картину двадцатилетней давности. Я не знал, что Марина с Костей так враждовали. Да, я помню, как они спорили и остро отзывались друг о друге. Но помню и совместные праздники, ведь у Кости кроме Марины никого родных и не было. Бабушки и дедушки отсутствовали совсем, папа сгинул в местах лишения свободы ещё до нашего знакомства и Костя не любил об этом говорить. А его мамы не стало в 1988 году. Я тогда уже начал мотаться по своим долгим командировкам и помню, как однажды приехал в Москву, как выяснилось, через неделю после похорон. Вот такая у него была жизнь, полная личных бед, но, в то же время, жизнь человека, во всём остальном обласканного успехом.

Костя был человеком твёрдым, правильным, и судьба словно поощряла его за прямоту, умение держать удары и идти к своей цели. И вдруг я слышу рассказ Светы о какой-то махинации на самом высоком уровне, пропаже денег и прочем, что не вмещается в мое представление о товарище.

Мне очень захотелось переговорить с Мариной, рассказать о том, что я узнал сегодня. Пожалел, что не взял у неё номер мобильного телефона. Время было около девяти вечера, решил заехать к ней. Появилось ощущение, что Марина должна что-то знать. Через полчаса я звонил в её дверь.

– Ты знаешь, я почему-то была уверена, что ещё вернёшься, – сказала она. – После нашего утреннего разговора день у меня совсем не задался. Такая сентиментальная стала, если хуже не сказать. Никуда не поехала, куда планировала, а сидела, перебирая старые фотографии. Костя же увлекался этим делом, у меня много его снимков.

Мы прошли на кухню, воздух которой был сизым от табачного дыма. Стол был завален фотографиями, в мойке грудилась посуда, на небольшой тумбочке стояла пепельница, полная окурков.

– У тебя творческий беспорядок, – пошутил я.

– Ну ты же свой человек, – парировала Марина, – чего принёс? – Марина заинтересованно кивнула на свёрток.

Я немного раздвинул фотографии на столе, чтобы освободилось место, достал из сумки пакет и извлёк из него пистолет. Он вывалился из моих рук, с глухим стуком замерев на скатерти.

Некоторое время Марина молча смотрела то на меня, то на оружие и потом спросила:

– Где нашёл?

– Костя оставил для меня.

– Вальтер?

– Да.

Она закурила и выдержала паузу.

– Я слышала про него. Не от Кости, тот бы не сказал. Как-то моей маме рассказал её брат, ну то есть Костин папа, он же мой дядя. Говорил, что прячет вроде как такую семейную реликвию – трофейный немецкий пистолет Вальтер. Их дед служил в пехоте, дошёл до Берлина и принёс с войны. Я тогда запомнила это слово «Вальтер», похожее на имя.

– Ага, вот это он и есть. Я тоже про него только слышал, но никогда не видел.

– Подсудное дело, вообще-то, – недоверчиво сказала Марина.

– Я Костю понимаю, выкинуть жалко, а с собой не возьмёшь. Марин, а ты знаешь такую девушку – Свету? Ну, сейчас-то она уже женщина, а в годы нашей молодости была совсем молоденькой.

– Вроде нет, кто такая?

И я рассказал Марине о своём визите к Светлане и той истории, которую она мне поведала. Временами, слушая меня, Марина закрывала рот ладонью, словно в ужасе. Она отводила взгляд куда-то себе за плечо и подолгу находилась в этой позе, словно бы не хотела, чтобы я видел выражение её лица. Я закончил рассказ на том, как Света спросила, не оставлял ли мне Костя каких-либо денег.

Повисла пауза, которую я занял, отхлёбывая чай. Марина встала, покусывая губы, немного помялась посреди кухни и вдруг начала мыть посуду. Потом также внезапно выключила воду и сказала:

– Мой дядя, Костин папа, работал бухгалтером на вино-водочном заводе. На том самом заводе, где работал отец этой Светы.

Я встал, распрямленный удивлением.

– Я не помню дату, это было примерно в 84-ом году, Костя заканчивал институт, а я тогда училась на курсах партийной школы. На этом заводе случилась какая-та недостача по финансовой части. Конечно, не могло быть и речи о том, чтобы Семён Сергеевич был нечист на руку. Возник какой-то неожиданный скандал, его отстранили от работы и через две недели арестовали.

Я медленно сел, не сводя взгляда с Марининой спины.

– Помню, каким это было несчастьем для всех. И как-то сразу всплыла фигура директора этого завода, с которым, по слухам, Семён Сергеевич не очень ладил. Скажу больше, его мама жаловалась как-то моей, что директор хочет втянуть его в тёмное дело. Но Семён Сергеевич отказывался. И вот вдруг эта странная недостача и директор не то что не помогает Костиному отцу, а словно нарочно топит его. Тогда большое значение имело заседание партийного комитета. И мой дядя очень надеялся на это заседание, уж там то разберутся. Так этот директор дал на работу Семёна Сергеевича такой разгромный отзыв, и что он ему никогда не доверял и всегда подозревал и в таком духе.

Марина вытерла руки, открыла шкафчик и достала бутылку «Рижского бальзама».

– Извини, я алкоголь не пью, кроме этого у меня ничего нет.

– Да я за рулём.

– Будешь! – практически приказала мне Марина, наливая в небольшую стопочку. – За Семёна Сергеевича, за Костю. Ты ведь понимаешь, что он мстил. Понимаешь? За отца мстил!

Я всё понимал. Я понял это еще в середине её рассказа. Но столько информации не умещалось у меня в голове, нужно было побыть одному, наедине со своими размышлениями.

– Получается, директор воровал, а подставил своего бухгалтера? – предположил я.

– Наверное. Как-то так, всех деталей теперь не узнаешь, – пожала плечами Марина.