Шоумен. Пирамида баксов

– Я по поводу работы.

– Вы присаживайтесь, пожалуйста.

– Спасибо.

Светлана осторожно опустилась на предложенный ей стул. Хотя наши механики, готовившие реквизит к съёмкам, предупреждали Светлану о поджидающих её опасностях, и про этот стул она всё знала наперёд, всё-таки, когда стул под ней развалился, она шлёпнулась на пол совсем по-настоящему и даже ушиблась, насколько я мог судить, наблюдая за происходящим из соседней комнаты. Брови у Пал Семёныча поползли вверх.

– Извините, – сказала Светлана.

Альбина Григорьевна из-за её спины делала какие-то знаки своему шефу, но Ноздряков этого пока не замечал. Впрочем, и от общения со Светланой он отвлёкся очень скоро. Один из его сотрудников, вознамерившись сделать копию, включил копировальный аппарат, внутри которого тотчас что-то громко хлопнуло, посыпались искры и повалил дым.

– Пожа-а-ар! – истерически завопил кто-то.

Все, побросав работу, бросились на борьбу с огнём. Одна только Светлана осталась у ноздряковского стола, без интереса наблюдая за происходящим, как будто подобное было ей не в диковинку. Через несколько минут пожар с помощью подручных средств был потушен, но копировальному аппарату это помочь уже никак не могло – оплавившийся пластиковый короб, обильно политый водой, теперь мог использоваться только как учебное пособие на курсах по технике безопасности. На самом деле принадлежащий фирме копировальный аппарат мы заменили своим, совершенно негодным, но Ноздряков о том, естественно, не знал.

Он вернулся к своему столу, где его поджидала Светлана, и по его лицу нельзя было прочесть ничего – командир и в бою должен оставаться командиром, никаких эмоций. Я вполне допускаю, что одной из любимых историй, услышанных Ноздряковым в детстве, тогда еще не Пал Семёнычем, а просто Павликом, была история про геройского маршала Жукова.

Жуков был на передовой, тут вдруг прорвались немцы, вот-вот кольцо окружения замкнётся. В комнату к Жукову врывается штабной офицер с перекошенным лицом, кричит: «Немцы прорвались!» Что ему на это Жуков отвечает? Он отвечает: «У вас пуговица на гимнастёрке не застегнута, товарищ офицер. Выйдите, застегнитесь, потом войдите и доложите по всей форме».

Офицер вышел, охолонул малость, потом доложил Жукову о прорыве немцев – всё чин-чином. Товарищ Жуков отдал необходимые распоряжения, немцам в итоге в тот раз накостыляли, Жуков остался жив, наши победили – такие вот дела.

В общем, на Ноздрякова пожар, как казалось, не произвёл ни малейшего впечатления. Лично я оценил его выдержку.

– Так что там у нас? – осведомился Ноздряков у Светланы.

– Я по поводу работы, – напомнила она.

Альбина Григорьевна вновь бешено замахала руками, совершенно случайно зацепив стоящий на столе небольшой аквариум. Аквариум кувыркнулся со стола, грохнулся на пол и разлетелся на осколки. Рыбки теперь казались золотистыми искрами, мечущимися по полу.

– Что такое? – обернулся к Альбине Ноздряков.

Но та поспешно прикрыла своё лицо какой-то газетой.

– Альбина Григорьевна! – возвысил голос не привыкший к игре в прятки Ноздряков.

– Только не здесь, Павел Семёнович! – залепетала несчастная, по-прежнему пряча лицо. – Давайте выйдем в коридор.

И по стеночке, по стеночке – к выходу. Заинтригованный Ноздряков не знал, что и подумать. Подобное он видел впервые. Всё обычно в их департаменте было чинно и благородно, и вдруг такие вот фортели. Конечно, отправиться следом за Альбиной в коридор на глазах у всего департамента было Ноздрякову как бы не к лицу, но, с другой стороны, он всё-таки тут начальник и быть в курсе всего происходящего – его наипервейшая обязанность. Он помялся, помялся, да и вышел в коридор. Прямо под объектив нашей второй камеры. Мы снимали происходящее из-за приоткрытой двери одного из кабинетов дальше по коридору.

– Пал Семёныч! – с жаром произнесла Альбина и даже прижала руки к груди, как это делают актрисы в провинциальных театрах, когда режиссёры требуют от них изобразить крайнюю степень волнения. – Не разговаривайте с ней ни в коем случае! Отказывайте ей сразу же! Прямо с порога!

Альбина играла классно. Она единственная из всего коллектива решилась нам подыграть, не задумываясь о грядущих для себя последствиях. Все её коллеги, как мы и договаривались, потом будут делать вид, что были не в курсе.

– Что такое? – нахмурился Ноздряков. – Вы её знаете?

Альбина картинно закатила глаза.

– Знаю ли я её! Уж насмотрелась на её выкрутасы будь здоров!

– На какие такие выкрутасы? – ещё больше нахмурился Ноздряков.

– Я не знаю, как это называется, – жарко зашептала Альбина, так что Ноздрякову волей-неволей пришлось склонить к ней голову, отчего при взгляде со стороны эта парочка обрела вид заговорщицкий и почти интимный. – Но есть такие люди, которые притягивают к себе несчастья. Я когда-то работала в одном коллективе с этой ведьмой, прости господи. Что там творилось! Нас постоянно лишали премий, у нас за два месяца случалось три пожара, от нашего начальника ушла жена, еще у одного сотрудника угнали машину, а другой сотрудник нашёл в магазине борсетку с десятью тысячами долларов …

– Ну, доллары-то вам чем не нравятся? – скрипнул зубами ничего не понимающий Ноздряков.

Альбина скорбно посмотрела на шефа, вздохнула и сказала таким тоном, будто перед ней был неразумный ребенок:

– Там милиция спецоперацию проводила. Воришку какого-то вычисляла. Доллары были особым веществом обработаны. Ну, такое, знаете, которое светится в ультрафиолетовых лучах. А борсетку по случайности взял не воришка, а наш сотрудник. Четыре года.

– Что – четыре года? – нехорошо удивился Ноздряков.

– Четыре года дали бедолаге. Хотя он был вовсе ни при чём. Говорю же – сплошные несчастья. И я сразу после того случая уволилась.

– Почему?

– А оно мне надо, Пал Семёныч? Зачем же ждать, пока с тобой что-то нехорошее случится?

Альбина выразительно посмотрела в глаза своему шефу.

– Что за чепуха! – сказал Ноздряков с досадой. – Какая-то ведьма! Какая-то борсетка!

– Пал Семёныч! В таком случае я увольняюсь!

Вот только сейчас Ноздрякова и проняло. Он знал, что хорошая работа и приличная зарплата на дороге не валяются и люди обычно стараются не делать резких движений, чтобы не потерять ни того ни другого, а тут вдруг – «увольняюсь»!

– Что такое? – сухо осведомился он.

А у самого во взгляде уже угадывались первые признаки беспокойства. Я видел его лицо на экране монитора и понимал, что зёрна сомнения уже посеяны и очень скоро должны дать всходы.

– Я уволюсь, если она будет работать у нас! – твёрдо сказала Альбина. – Хотя есть средства, конечно, мне уже позже сказали …

И тут за дверью раздались грохот и крики. Стремительно бледнеющий Ноздряков рванул ручку двери. Его глазам предстала жуткая картина. Часть подвесного потолка оборвалась и обрушилась – как раз на его, Ноздрякова, рабочий стол.

– Я же вас предупреждала! – проскулила за его спиной Альбина.

Светлана скромненько мяла в руках кружевной платочек.

– М-м-м, – промычал Ноздряков, намереваясь сказать ей, что вопрос о принятии на работу они сегодня обсудить не смогут, но слова из звуков у него не складывались, и он растерялся ещё больше, обнаружив, что не может говорить.

А тут и телефон зазвонил. Кто-то поднял трубку.

– Алло! Вас, Пал Семёныч!

Ноздряков подошёл к аппарату, переступая через рухнувшие конструкции.

– Павел Семёнович Ноздряков? – строго спросил женский голос.

– Да.