Сокровище русской истории. Библиотека Ивана Грозного – где её искать?

А есть ещё монастыри, и некоторые из них упоминаются как такие, где могли быть замурованы надёжно книги. Например, Кирилло-Белозерский монастырь, который находится всего в ста с небольшим километрах от упомянутой выше Вологды.

Всего насчитывают более 60 версий того, что же случилось с библиотекой.

Как искали библиотеку?

И кто искал?

Поиски – они разные бывают. Одни проводятся основательно и масштабно. Собирается информация. Анализируется. Отфильтровывается незначительное и неподтверждённое. Организуются экспедиции. И всем этим занимаются люди подготовленные, имеющие солидный багаж знаний, занимающие высокое положение в обществе – как политики, как организаторы, как учёные, как специалисты в данном вопросе, как профессионалы, в конце концов. Другие поиски – удел энтузиастов-одиночек, которые искренне верят в то, что если ходить в выбранном ими месте с самодельной рамкой из лозы, то непременно что-нибудь найдёшь.

Порою то, кто искал, какие привлекались силы и средства, были поиски заброшены в итоге или же длятся продолжительное время, может очень многое сказать и о предмете поисков, и о его ценности, и даже о шансах обнаружить искомое рано или поздно.

История поисков библиотеки Ивана Грозного – это настоящая эпопея, события которой длятся уже едва ли не полтысячелетия. И какие люди её искали!

Что такого знали посланцы Рима?

В 1600 году в Москву прибыло направленное королём Польским Сигизмундом III посольство во главе с канцлером великого княжества Литовского Львом Сапегой, который от рождения последовательно исповедовал три религии: он родился православным, затем перешёл в протестантизм, а в Москву явился уже католиком. Целью посольства, в составе которого, кроме знатных особ, одной только обслуги насчитывалось 1000 человек, было заявлено установление перемирия между Русским государством и Речью Посполитой, в которую княжество Литовское входило наряду с королевством Польским. А при благоприятном стечении обстоятельств посольству предписывалось и установление вечного мира и союза с Москвой, что было важно при противостоянии Османской империи. С посольством прибыл и Петр Аркудий, по происхождению – грек, но по вере – католик, который распространял католичество в Польше два десятилетия. В Москве он действовал по поручению своего римского наставника, кардинала Сан-Джорджо, и поручено было Аркудию, богослову и автору целого ряда сочинений, знатоку греческого языка и греческих книг, совсем не то, чем занимались его спутники. Ему велено было искать книги! Греческие и латинские! И помогал ему в этом не кто иной, как возглавлявший посольство канцлер Лев Сапега – будто и не было у него других забот. Вот какие силы были брошены на поиск книг. Следовательно, располагали в Риме информацией о некой весьма ценной библиотеке, и тексты при этом разыскивали не русские, не славянские.

Ни Аркудий, ни Сапега, как ни старались, искомых книг в Москве не обнаружили. И 16 марта 1601 года, уже покинув Москву и пребывая в Можайске, на пути в родные земли, они каждый по отдельности написали письма, в которых сообщали о результатах своих московских поисков. Аркудий писал в Рим кардиналу Сан-Джорджо, что «при всём нашем великом старании, а также с помощью авторитета синьора канцлера, не было никакой возможности узнать» о существовании библиотеки. Из письма стали известны подробности участия в поисках и главы посольства Сапеги, о чём Аркудий сообщал: «Когда синьор канцлер спросил первых сенаторов их, есть ли у них большое количество книг, то москвичи, имея обычай обо всём отвечать, что у них великое его изобилие, и здесь сказали, что у них много книг у патриарха… Когда же синьор канцлер настаивал, есть ли у их великого князя действительно греческая библиотека, они определённо отрицали существование таковой». То есть канцлер Сапега даже проявлял настойчивость и, похоже, возвращался к этой теме в беседах со своими московскими собеседниками не один раз. Следовательно, уверенность в возможности существования библиотеки у него была, ему что-то было известно ещё до приезда в Москву. И его настойчивые расспросы не могли, конечно, не насторожить москвичей. Тем более, что ещё и Аркудий проявлял любопытство, о чём и сообщал в своём письме в Рим: «Я также в доме спрашивал не малое число из стражи (свиты) своей, через переводчика, и также многие греки, по происхождению, служащие князю, мне говорили, что, по правде, нет такой библиотеки». Сам Сапега написал отдельное письмо, причём интересен адресат – это папский нунций Клавдий Рангони, представитель папы римского при дворе короля Речи Посполитой Сигизмунда III. Получается, что Сапега первым делом докладывал о поисках не Сигизмунду III, которому служил, а в Рим, где и обретались, похоже, главные инициаторы поисков. В своём письме Сапега и называет имя одного из тех инициаторов: «В деле светлейшего кардинала Сан-Джоржо, возложенном на достопочтенного Петра Аркудия, – справиться у москвичей о некоей греческой библиотеке, – я приложил в этом деле крайнее старание». Ватиканские кардиналы – это лица, располагающиеся в иерархии сразу вслед за главой католической церкви, за Папой Римским. То есть действия Петра Аркудия направлялись Святым Престолом. И далее в письме Сапега излагает историю безуспешных поисков, которая полностью совпадает с версией Аркудия: «Как слышал от самых главных сенаторов, никакой такого рода библиотеки в Москве никогда не было; сначала-то они, по обычаю своему, хвастали, что очень много греческих книг у их патриарха, но когда я тщательнее настоял, то определённо отрицали, чтоб у них была какая-либо знаменитая библиотека».

И Аркудий, и Сапега в своих письмах делали выводы о том, что никакой библиотеки в Москве нет. Их можно понять. Они не отыскали то, за чем их послали. И лучше было сделать вид, что это не они сплоховали, не добившись результата, а самого предмета поиска не было. Нет библиотеки. И сами московиты о том им говорили якобы. Но надо понимать, что русские люди католикам не доверяли и вряд ли стали бы с ними откровенничать. В сохранившихся записках о посольстве есть сведения о том, что «никому из посольства не позволено было выходить из своих квартир». Здесь «квартиры» – это городские усадьбы, в которых разместили иноземцев, и которые им нельзя было покидать в обычное время – кроме как для аудиенций у царя Бориса Годунова или у его сына.

И ещё одна очень важная подробность. И Аркудий, и Сапега упоминают в своих письмах «первых сенаторов» и «самых главных сенаторов», которым они задавали вопросы о книгах. Понятно, что речь идёт о высших лицах русского государства, стоявших на иерархической лестнице сразу за царём Борисом Годуновым и его сыном. Это бояре и высшие царские сановники, с которыми общались прибывшие в Москву послы. Они перечислены в упомянутых выше записках о посольстве и среди них есть хранитель печати и государственный дьяк Василий Яковлевич Щелкалов, одно из самых важных должностных лиц того времени. Это родной брат Андрея Щелкалова, о котором упоминал в своей «Ливонской летописи» Франц Ниенштедт, и который присутствовал при показе книг царём Иваном Грозным пастору Иоганну Веттерману. Вы читали об этом выше. То есть младший брат в разговорах с послами Речи Посполитой отрицал наличие царской библиотеки, в которой его старший брат бывал тремя десятилетиями ранее. Мог ли младший брат не знать того, что было известно старшему? Трудно поверить. Скорее, Щелкалову-младшему кто-то дал знать: про бесценные царские книги – молчок! И то же самое, видимо, было велено делать и прочим собеседникам послов. Вспомните письма Аркудия и Сапеги. Сначала, москвичи, мол, «хвастали», что у них много таких книг, о которых гости их расспрашивали. А после стали отрицать наличие библиотеки. Так что бесплодность тех поисков может объясняться не отсутствием книг, а тем, что было решено информации не давать.

Послов обвели вокруг пальца. Но обвели ли? Полвека спустя, в 1662 году в Москву прибыл Паисий Лигарид, грек, священник. Православный, но имевший тесные и не прояснённые до сегодняшнего дня отношения с католиками. Он участвовал в реформе Русской церкви. Тот период ныне называют Расколом. И попутно грек обращался к царю Алексею Михайловичу с просьбой дозволить ему пользоваться книгами царской библиотеки. При этом Лигарид, упоминая вскользь о том, что он знает – доступа к тем книгам нет никому – напирал на то, что в Европе всем, по его словам, уже якобы давно известно: книжное собрание русскими царями собрано богатейшее и книги там превосходные. Он говорил про них: «Великолепные». Так вот этот Лигарид был учеником Петра Аркудия и после смерти учителя даже издавал его сочинения. Это тот самый Аркудий, который когда-то разыскивал в Москве драгоценные книги и уехал ни с чем. Уехать он тогда уехал, и даже отчитался перед Римом, что никаких книг нет, а веру в то, что книги есть, сохранил в душе, и даже эту веру передал ученику.

Но и Лигариду было сообщено, что никаких таких книг нет. И прочим иноземцам, которые впоследствии приезжали в Россию и интересовались книжными редкостями – тоже. Например, почти в одно время с Лигаридом, а именно в 1664-1665 годах, в Московии побывал Николаас Витсен, который прибыл в Россию в составе голландского посольства. Молодой голландец впоследствии написал книгу под названием «Путешествие в Московию», которая по странной прихоти судьбы была издана лишь спустя 300 лет, уже в XX веке. И в своих записках Витсен тоже признаётся в своём интересе к царской библиотеке. Вот как он пишет о том, как пытался выведать о древних книгах у приставленных к нему на время пребывания в Москве людей: «О чём бы мы ни спрашивали, они отвечали, что всё это у них есть, но нам этого видеть нельзя; так они ответили, когда я спросил о библиотеке царя и картах; говорят определённо, что здесь находятся древние книги Александра Великого, а также летописи страны и карты; «Только одни наши братья, – сказали они, – имеют туда доступ». Понятно, что Александр Великий – это Александр Македонский. Книги легендарного полководца, жившего ещё до нашей эры, искали в легендарной библиотеке русского царя.

Так что ходили слухи по Европе. Не утихал интерес. Обратили вы внимание? Все свидетельства о библиотеке, появившиеся в то время, оставили иноземные гости. Что-то знали в Европе о сокровищах московских великих князей.

А ходил ли кто-нибудь по кремлёвским подземельям?

В самой Москве в XVIII веке, уже при правлении Петра I, случилось событие, которое могло быть напрямую связано с безвестно пропавшей библиотекой. В 1724 году в Канцелярию фискальных дел, которая находилась в столичном Санкт-Петербурге, обратился пономарь московской церкви Рождества Иоанна Предтечи на Пресне Конон Осипов, который сообщал: «Есть в Москве под Кремлем-городом тайник, а в том тайнике есть две палаты, полны наставлены сундуками до стропу. А те палаты за великою укрепою, у тех палат двери железные, поперек чепи и кольца проемные, замки вислые, превеликие, печати на проволоке свинцовые, а у тех палат по одному окошку, а в них решетки без затворов». Здесь «до стропу» – это «до сводов», то есть до потолка, «чепи» – это «цепи», но даже и без пояснений современному читателю всё понятно. Речь шла о подземельях Кремля. Поскольку происходило всё уже не в глубокой древности, а триста лет назад, документов об этой истории сохранилось множество. И вот как развивались события.

Действительно, был такой человек, Конон Осипов, а церковь на Пресне и сегодня стоит – правда, не та, в которой служил пономарь. Нынче она каменная, а тогда ещё была деревянная. А документы, связанные с Кононом Осиповым, отыскал уже в XIX веке знаток русских монет, нумизмат М.Г. Деммени.

Итак, подступились в тот раз к Осипову с расспросами – как да что? И вот какую он удивительную историю рассказал. Началось всё задолго до того, как он обратился в Канцелярию фискальных дел. За сорок с лишним лет до этого, ещё в 1682 году, царевна Софья Алексеевна, старшая сестра будущего императора Петра I, поручила некоему Василию Макарьеву, который станет в последующем дьяком Приказа Большой казны, пройти подземными ходами под Кремлём, разведать, где входы и выходы, и сообщить об увиденном царевне лично, а ни с кем другим сделанными открытиями не делиться. Чтобы понять, в чём был интерес царевны, надобно вспомнить, что это был за год. В Москве решался вопрос о власти. Кому из сыновей умершего за несколько лет до этого Алексея Михайловича быть царём – шестнадцатилетнему Ивану или десятилетнему Петру, будущему императору Петру I? Отец у них был общий, а матери – разные. Вот и сшиблись два стоявших за мальчишками рода, Милославские да Нарышкины, потому что от исхода дворцовых интриг зависело, какой из родов в итоге вознесётся, а какой лишится влияния и привилегий. Втянули в эти козни и стрельцов, вспыхнул подстрекаемый Милославскими стрелецкий бунт, и многие сторонники Нарышкиных были убиты, в том числе и близкие родственники Натальи Нарышкиной, матери малолетнего Петра. Время было неспокойное. Страшное. И проживавшая в Кремле Софья (а она была из рода Милославских) справедливо опасалась за свою жизнь. Потому и поручила надёжному человеку, которому доверяла, разведать подземные ходы – на случай спасительного бегства.

Макарьев нашёл вход в подземелье в Тайницкой башне Кремля. Башня с таким названием есть и сегодня, она расположена в центре кремлёвской стены, протянувшейся вдоль Москвы-реки, но это не та самая башня, под которую в XVII веке спустился Макарьев. Потому что спустя столетие после описываемых событий она была разобрана – тогда императрица Екатерина II велела сломать стену Кремля вдоль реки, чтобы возвести новый грандиозный Кремлёвский дворец по проекту архитектора В.И. Баженова. Дворец так и не был построен, и в дальнейшем пришлось восстанавливать и стену, и снесённые башни.

Спустившись в подземелье с фонарём, одинокий Макарьев оказался в длинном коридоре, кем-то обустроенном явно большими трудами в давние времена. Проход был не тесен. Три метра в ширину, три метра в высоту. Потолок не сводчатый, а плоский – это были белокаменные плиты. Определить, находясь под землёй, где точно ты в каждый момент времени находишься, было невозможно, но Макарьев позднее, восстанавливая мысленно пройденный им путь, сообразил, что коридор сначала вёл его от Тайницкой башни на территорию Кремля, к Соборной площади, к Успенскому собору, где, кстати, можно было выйти на поверхность, и продолжался далее, до другой кремлёвской стены, той самой, вдоль которой в наше время располагается Александровский сад и Могила Неизвестного Солдата с почётным караулом, а при жизни Макарьева за стеной никакого сада не было, а было заболоченное место и река Неглинная. Но проход за пределы Кремля не выводил, а, упершись в фундамент кремлёвской стены где-то неподалеку от Троицкой башни, резко поворачивал вправо.

Теперь левой стеной прохода был, собственно, мощный фундамент кремлёвской стены, и в том фундаменте Макарьев видел ниши с цилиндрическими сводами. Площадь ниш была немалой, размеры каждой из них составляли приблизительно шесть на девять метров, то есть больше пятидесяти квадратных метров. Две такие ниши-комнаты были закрыты массивными железными дверями, и вот на них-то и висели замки и цепи, о которых позднее сообщал пономарь Конон Осипов. Через небольшие отверстия, забранные решётками, в те комнаты можно было заглянуть, что Макарьев, подсвечивая себе фонарём, и сделал. Он увидел, что ниши под самые своды забиты поставленными один на другой сундуками. Но что в тех сундуках – понять было невозможно. Как невозможно было и преодолеть железные двери, запертые огромными замками.

После этого Макарьев продолжил путь по тёмному коридору, прошёл немало, и в конце пути увидел ступени, ведущие наверх. Поднялся по ним и оказался в помещении, где была дверь (сегодня этот проём замурован), а за нею, распахнув её, Макарьев увидел знакомые места: Красную площадь, а именно то её место, где ныне стоит здание Государственного исторического музея, и ров, отделявший площадь от кремлёвской стены в те времена. Наш путешественник стоял в Собакиной башне, которую сегодня называют Угловой Арсенальной, и это означало, что он прошёл подземным ходом под территорией Кремля от одной стены до противоположной. Под землю спустился по одну сторону от Кремля, а вышел – уже по другую, преодолев в безлюдном и тёмном подземелье расстояние около километра.

Царевна Софья выслушала доклад Макарьева с большим вниманием, велела более в подземелье не спускаться и никому о сделанном открытии не говорить. Дьяк хранил тайну много лет, и нарушил данный обет только незадолго до своей смерти в 1697 году, поведав своему знакомому Конону Осипову о задании царевны.

Как Конон Осипов искал подземное хранилище? И что интересное нашёл?

Надо сказать, что ещё за несколько лет до обращения в Канцелярию фискальных дел, в 1718 году, Осипов пытался достучаться до властей, хотел поделиться доверенной ему тайной. К тому времени царевны Софьи не было в живых почти полтора десятилетия. Проиграв схватку за царский трон, она по воле враждовавшего с нею Петра последние годы своей жизни провела в заточении в Новедевичьем монастыре в Москве. И утерявший страх Осипов обратился в грозный Преображенский приказ, что в Москве, и свою тайну доверил лично его главе князю И.Ф. Ромодановскому. Тот обещал дать делу ход. Но годы шли, и никто не вспоминал об Осипове. Тогда он и отправился в Санкт-Петербург. Из Канцелярии его обращение попало в Сенат, а оттуда – прямо в руки императору Петру I, который отнёсся к этому известию с неожиданно превеликим вниманием. Возможно, потому, что он лично принимал участие в бурных событиях того года, когда бунтовали стрельцы, а Софья отправляла Макарьева в кремлёвские подземелья, и, сопоставив подробности осиповского доноса с какими-то фактами, памятными самому Петру, император не отнёсся к заявителю как к сумасшедшему. Что-то Пётр знал, наверное. И на поданной бумаге собственноручно написал: «Освидетельствовать совершенно вице-губернатору». Что означало: московскому вице-губернатору И.Л. Воейкову заняться этим вопросом лично. И закрутилось колесо. Осипова отправили в Москву, выделив ему деньги и снабдив бумагой, дозволяющей пономарю вести поиск на территории Кремля.