О носах и замка́х
Старуха что-то запричитала, взволнованно заламывая руки.
Почувствовав шевеление внизу, констебль опустил взгляд.
У его ноги стоял худющий черный кот. Вел себя кот очень странно: его будто парализовало, но при этом он мелко-мелко трясся. Шерсть поднялась дыбом, хвост торчал кверху. Бэнкс испугался, что коту вздумалось потереться о его штанину – потом никак не отчистишься от шерсти, – но, когда он понял, что́ эта мерзкая тварь делает, его охватил ледяной ужас. Коротенькие брызги с едва слышным шуршанием впились в штанину констебля, и он не выдержал.
Булькнув что-то нечленораздельное, Бэнкс размахнулся ногой и как следует пнул кота башмаком. Тот с визгом взмыл в воздух и понесся в сторону кухни, оставляя за собой след из линялой шерсти и зловонных капель. Приземлился кот с диким грохотом и звоном бьющегося стекла.
Повезло, что старуха ничего не увидела и не услышала – она как раз отчитывала полосатого пройдоху, сидящего на столике с радиофором, за то, что он, мол, шипит неверно – якобы фальшивит на полтона. Она была определенно, совершенно, исключительно рехнувшейся.
Закончив выговор коту, старуха продолжила причитать о своей потере:
– Украли, бессердечные! А я ведь ее только-только купила! Моя тридцать пятая малышка! Ну как же так!
– Вы видели, что это было за… гхм… существо? – Констебль попытался отряхнуть штанину, но это не особо помогло. – Может, во всем виновата одна из ваших этих, – он с ненавистью прорычал, – кошек?
– Что? Нет! – возмутилась женщина. – Как бы кошка смогла унести куклу?! Вы что, спятили?! Там, в Доме-с-синей-крышей, все такие болваны? Неужели констебли в Габене не знают, что куклы кошек не интересуют?!
Констебль Бэнкс почувствовал, как ярость переполняет его до краев и что он вот-вот не выдержит и поставит эту наглую, непочтительную старуху и ее дурацких котов на место. Но тут ему представилось багровеющее лицо сержанта Гоббина, и он с трудом заставил себя сдержаться.
«Мне просто нужно поскорее отсюда убраться! Нужно все записать, наобещать ей всякого, чтобы она похвалила меня перед сержантом, и забыть все это как дурной сон».
– Мэм, вы уверены, что кукла вообще пропадала? – процедил констебль Бэнкс. – Может быть, она по-прежнему где-то здесь?
Это имело смысл, учитывая, какой бардак стоял в квартирке.
– Конечно, я уверена! Миранда – самая новая, самая пригожая из моих кукол! Я даже не успела ею как следует налюбоваться!
– Опишите, пожалуйста, приметы этой куклы.
– Кудрявые волосы цвета крема, как в заварных пирожных. Прекрасный белый фарфор, легкий румянец на щечках, длинные ресницы, алые губки и яркие глаза цвета сирени. На ней было пурпурное платье с кружевами и золочеными пуговками. Ее звали Миранда! Моя жизнь без нее не будет прежней. Это ужасно! Это так ужасно!
– Ну-ну, мэм, – с плохо прикрытым злорадством в голосе утешил всплакнувшую старуху констебль. – Полиция обязательно отыщет вашу Миранду. А что насчет похитителя? Вы его рассмотрели?
– Это была какая-то… тень. Небольшая тень, шмыгнувшая под стеной. Сперва я подумала, что это куколка ожила, но тот, кто волочил ее, зацепился за порог и громко выругался. Моя Миранда – хорошо воспитанная кукла! Если бы она вдруг ожила, ее манеры не позволили бы ей произнести такие грязные непотребные слова!
– Значит, ругающаяся тень? Хм.
Старуха гневно поглядела на полицейского и затрясла головой.
– Я вижу, вы мне не верите! Полагаете, что я все выдумала! Но я видела то, что видела! Спросите у мистера Брури! Это точильщик ножей, он сидит со своим колесом у входа в наш подъезд. Слышите скрежет? Он должен был видеть, как этот коварный похититель утащил мою бедную Миранду!
Бэнкс прислушался: с улицы и правда доносился отдаленный скрежет.
– Мистер Брури, мэм. Все записал.
Констебль захлопнул блокнот, пообещал хозяйке отыскать злоумышленника, вернуть куклу в целости и под мерзкое кошачье шипение покинул квартиру.
Внизу, у подъезда, на крохотном стульчике сидел точильщик, лицо которого было таким жеваным и щетинистым, что его самого было бы неплохо подточить. Точильный круг, установленный на трехколесной тележке, работал вовсю: паровой котел бурлил, дым поднимался из труб столбами, во все стороны из-под затачиваемых ножниц колючими снопами летели искры. Рвущий уши скрежет расходился по утреннему кварталу, но никто даже не думал высовываться из окон и ругаться: видимо, все уже привыкли.
– Мистер Брури! – Бэнкс встал перед точильщиком, отбросив на него свою властную грушевидную тень, но тот, казалось, намеренно его игнорировал.
– Брури! – пророкотал служитель закона. – Отставить точить ножницы, когда полиция обращается!
Точильщик убрал с круга ножницы и, прищурившись, поглядел на толстого констебля из-под козырька засаленной твидовой кепки.
– Э-э-э… вам чегось заточить надобно, господин констебль? – спросил мистер Брури.
– Ничего мне точить не требуется, – важно сказал Бэнкс с видом человека, у которого никогда ничего не тупится. – Вчера в пять часов вечера вы ведь были здесь, так?
– Ну… э-э-э… я… – замялся точильщик, опасаясь что-либо признавать, но и не решаясь при этом все отрицать.
– В одной из квартир наверху было совершено преступление.
– Я… я ничего не делал! Это был не я! Да я вообще…
Бэнкс поднял руку, прерывая его:
– Полиции известно, что это были не вы, Брури, поскольку во время имевшего место происшествия вы сидели за своей этой скрежеталкой-тарахтелкой. Злоумышленник, по всей вероятности, скрылся через подъезд. Он должен был проскочить мимо вас. Поэтому дважды подумайте, прежде чем солгать мне, будто вы ничего не видели.
– Я ничего не видел, – промямлил мистер Брури – очевидно, думать дважды он попросту не умел.
– Ну разумеется.
– Нет, сэр, правда! Пять часов, говорите? Я тогда был сильно занят. Точил ножи. Да тут и не особо отвлечься можно – поднимешь глаза от круга и… хвать!
Мистер Брури продемонстрировал два сточенных почти до самого основания пальца на левой руке. Зрелище констеблю показалось отвратительным, и он поморщился.
– Так что, как я уже сказал, я ничего не видел, – продолжил точильщик, но тут же, отметив растущее негодование служителя закона, поспешно добавил: – Может, мистер Перабо что-то видел? Я ведь ему ножи и точил, а он тем временем стоял вот прям там, где вы сейчас стоите. Ну, может, не прямо там, а чуть левее…
– Мистер Перабо? – Констебль записал имя в свой блокнот.
– Да, бывший моряк. Живет в Клетчатом переулке – это тут, за углом…
Не теряя времени даром, констебль Бэнкс встал на подножку самоката и покатил к мистеру Перабо. Он быстро нашел указанный точильщиком адрес и, прислонив к ржавому гидранту свое служебное средство передвижения, постучал в дверь. Толстяк бесцеремонно заглянул в окно, но не увидел ничего, кроме клетчатых занавесок.
– Кого это там прибило приливом, а? – раздался хриплый возглас, и дверь распахнулась.
На пороге стоял широкоплечий бородатый мужчина в рубахе с закатанными рукавами и в черных штанах на подтяжках; под левой подтяжкой была зажата свернутая трубочкой газета, под правой – кисет. Лицо мистера Перабо было сильно обветрено и растрескалось, как старый пень. Кустистые брови бывшего моряка, казалось, просто не умели не хмуриться, а стоило ему увидеть полицейского, как к весу его и без того тяжелого, как якорь, взгляда будто добавился еще и вес якорной цепи.
В Тремпл-Толл к представителям полиции обычно относились с почтением – констебли себя в этом убеждали, но на деле их попросту боялись. Впрочем, изредка попадались и такие вот типы, закаленные морем, штормами и боцманскими «кошками», которые не испытывали никакого трепета перед безжалостными синемундирными блюстителями закона.
– Чего надобно? – спросил мистер Перабо.
Констебль Бэнкс поджал губы и перешел сразу к делу:
– Мистер Перабо? – Бывший моряк промолчал, и толстый полицейский продолжил: – Вчера в пять часов вечера в квартале отсюда было совершено преступление. Вы были замечены поблизости от того места.
– Эй-эй-эй! – Мистер Перабо упер волосатые кулаки в бока. – Давай только без качки, флик.
– Качка еще не началась, – угрюмо проговорил констебль, ненавидевший, когда его называли фликом. – Есть свидетели, утверждающие, что вы точили свои ножи у подъезда дома номер двенадцать. В это время в одной из квартир на этажах была совершена кража.
Как и все отличающиеся крайней грубостью натуры люди, бывший моряк плохо умел скрывать свои эмоции. И у него на лице тут же появилось весьма красноречивое признание: он прекрасно понимал, о чем речь.
– Не понимаю, о чем речь, – тем не менее заявил он. – Меня вам за это не причалить.
– Мистер Перабо, я бы не советовал вам юлить и изворачиваться.
– Хех! Думаешь, боюсь каталажки, флик? Я, было дело, пять лет отсидел на гауптвахте – что мне ваши уютные фликовские апартаменты!
Констебль Бэнкс уже понял, что грубой силой от этого нахального Перабо ничего не добьется, и решил даже не пытаться пролезть в игольное ушко. Зачем, когда при помощи хитрости можно добиться нужного гораздо быстрее?
– Нет, мистер Перабо, – угрожающе сказал Бэнкс. – Я не буду вас «причаливать», а просто сообщу вашей дражайшей супруге, что вы ходили в паб. Вряд ли она так уж этому обрадуется.
Взгляд бывшего моряка тут же переменился – из него ушла былая уверенность. Было видно, что констебль попал в самую точку.
Бэнкс сперва даже не поверил, что его блеф сработал. Он сделал ставку на то, что раз мистер Перабо моряк (пусть и бывший, сути это не меняет), то он частенько проводит время в пабе. При этом он отметил, что занавески в окне как следует выглажены и накрахмалены, из чего напрашивался вывод, что это – работа женщины, которая привыкла держать дом в чистоте и порядке. Еще он предположил, что жена у мистера Перабо, как и жены у большинства моряков, злобная и склочная и что вряд ли она поощряет его посещения паба. Что ж, он был весьма близок к истине.
– Ну да, – хмуро процедил мистер Перабо. – Я видел кое-что. Чудны́м мне это показалось – знал, что не поверит никто, вот и не болтал особо.
– Что именно вы видели? Вора?
– Можно и так выразиться. Это был шустрый коротышка, совсем крошечный. Такой примерно.
Мистер Перабо нешироко развел руки, и констебль Бэнкс тут же записал в свой блокнот: «Рост подозреваемого: примерно 1,5 фута».
Бывший моряк продолжал:
– Коротышка вырядился как джентльмен: раздобыл где-то костюм и маленький цилиндр… н-да… Вообще, это была какая-то уродливая тварь с длинным носом, мелкими цепкими глазками и острыми треугольными зубами. Оно как зыркнуло на меня, так у меня все внутри похолодело. После чего уродец проворно рванул вдоль дома, несмотря на то что кукла, которую он волочил, была больше него самого. Коротышка направился в сторону Сиротского моста. У моста его поджидал тот тип.
– Что еще за тип? – оживился Бэнкс.
– Не знаю, обычный тип. В пальто и котелке. Держал зонт под мышкой.
– Действительно, самый обычный тип, – проворчал констебль. – Тогда почему вы сказали «тот тип»?
– Я его заприметил, еще как только отдал ножи мистеру Брури. Он стоял там и все глазел на меня. Ну, я думал, что на меня. Это потом я понял, что он своего этого мелкого высматривал.
– Что было дальше?
– Коротышка подбежал к нему, отдал куклу и взял что-то взамен. Какую-то бумажку.
– Что еще за бумажка?
– Да мне откуда ж знать? Может, заплатил ему тот тип, может, еще что… В общем, коротышка схватил бумажку и ринулся прочь. А человек с зонтом сунул куклу в бумажный пакет, в какие бакалейщики складывают покупки, и двинул в сторону Неми-Дре. Вот и все, что я видел. Подивился и забыл. Эй… – Мистер Перабо вдруг вспомнил: – Зонт у того типа мне тоже чудны́м показался!
– Чудной зонтик?
– Да, как будто газетой обтянутый.
Констебль Бэнкс встрепенулся. Это было уже любопытно. Дело, которое еще полчаса назад казалось ему глупостью и тратой времени, обрастало все более интересными подробностями. Кажется, он знал, кому принадлежит описанный мистером Перабо зонтик. И если он прав, то это не просто кража у сумасшедшей старухи какой-то ее дурацкой куклы – нет, здесь кроется что-то большее.
– Жене только не говорите про паб, господин констебль, – вымученно проговорил мистер Перабо.
Бэнкс усмехнулся – куда только подевалось это дерзкое «флик»?
Толстяк взобрался на самокат и, насмешливо поклаксонировав пристыженному бывшему моряку на прощание, покатил прочь.
Настроение констебля заметно улучшилось. Его ждало дело, которое, если чутье ему не изменяло, должно было все исправить.
Ну кто бы мог подумать, что к долгожданному повышению, о котором Бэнкс так мечтал, сама того не зная, его приведет какая-то нафталиновая старуха-кошатница… И хоть до упомянутого повышения было еще ой как далеко, шестереночки в голове констебля уже принялись вовсю вращаться. Его нос учуял запах подвернувшегося под руку шанса, и упустить его Бэнкс позволить себе не мог.
Кажется, жизнь налаживалась…
Тоскливых мыслей совсем не осталось. Ну а уже почти подкравшейся беспросветности было строго велено отвалить и заткнуться, и она была вынуждена послушаться – еще бы: вряд ли даже беспросветность хотела огрести полицейской дубинкой и отправиться в застенок.
Глава 3. Балерина с Железного рынка
Железный рынок грохотал.
Он не только раскинулся в глубине Шестереночной балки, но и занимал также довольно обширное пространство по обе ее стороны. Здесь можно было купить все что угодно: как простые детали вроде шестеренок, цепей и колес, так и разнообразные сложные механизмы. Парочка последних, к слову, как раз расхаживала меж кучами лома, громыхая огромными ножищами, скрежеща сочленениями и выдыхая из многочисленных выхлопов зловонный дым. Грузовые шагатели достигали высоты двухэтажного дома – их было видно издалека: темные фигуры, ворочающиеся в буром мареве.
Из-за дыма и пыли в балке было темно, и, если во всем Габене сейчас как раз подавали утренний чай, внизу, казалось, вовсю властвовал вечер. Тут и там горели фонари – они гирляндами были растянуты над узкими проходами, висели над прилавками и у дверей лавок, передвигались во мгле вместе с тачками, рельсовыми вагонетками и пародрезинами. Без фонарей дорогу на рынке найти ни за что бы не удалось, хотя и они не то чтобы особо помогали.
Натаниэль Доу и Джаспер вот уже двадцать минут безуспешно пробирались через настоящую чащу из гигантских пружин, но доктор все отказывался признавать, что они заблудились. Он был слегка дезориентирован мглой и шумом, бьющими в воздух снопами красных искр и множеством бормочущих людей. Доктору не нравилось это место – его вдруг посетило полузабытое дурное воспоминание: тучи дыма, заваленные железом холмы, потерянные люди… не хватало только воронок, оставленных в земле снарядами.
С момента, как они спустились в балку, доктор тут же пожалел о том, что дело привело их сюда, а не в какой-нибудь джентльменский клуб или, на худой конец, в какое-нибудь официальное ведомство, где он хотя бы мог видеть, на что наступает, где есть клерки и управляющие, где, в конце концов, есть что-то похожее на воздух! Ему было душно из-за шарфа, который он натянул на нос, под защитными очками, похожими на большие консервные банки, все взмокло, к тому же эти очки натирали переносицу. Натаниэлю Доу казалось, что он насквозь пропитался маслом, провонял дымом и с ног до головы покрылся рыжей пылью, но хуже всего были грубые неотесанные типы, которые вечно толкались и при этом не просили прощения, а один и вовсе – в это было сложно поверить! – велел ему убираться с дороги. Если бы не дело, он бы уже давно выбрался из этой тучи, снял шарф с очками и как можно скорее забыл о том, что вообще сюда приходил. Мечтал доктор Доу сейчас лишь о том, чтобы сделать хоть один вдох чистого воздуха и поймать порыв свежего ветра.
Джаспер же, напротив, был взбудоражен и являл миру свое раздражающее прекрасное настроение – он представлял, что выпил уменьшительный раствор и, оказавшись в глубине часового механизма, искал путь наружу, пробираясь меж шестеренок, маятников, храповиков и анкеров. Мальчику это место нравилось – жаль только, дядюшка не позволял ему забраться на одну из здешних куч лома и покопаться в ней.
Когда они подошли к фонарю, который вроде бы был неплохим ориентиром, и тот качнулся, оказавшись глазом-лампой автоматона, терпение доктора лопнуло, и он все же решил узнать дорогу.
За ближайшим прилавком сидел торговец в кожаном фартуке и клетчатой кепке. Он крутил рычаг громыхающей машины, сжимая тугие пружины.
– Прошу простить, сэр! – воскликнул доктор Доу, подойдя к торговцу и пытаясь перекричать рокот механизма. – Вы не подскажете, где здесь лавка шестеренок «Когвилл и сыновья»?
– Там! Все там! – махнул рукой продавец пружин, не поднимая головы от машины.
Доктор поморщился, и им с Джаспером не осталось ничего иного, кроме как пойти в указанную сторону, надеясь, что вскоре они наконец найдут то, что ищут…
Натаниэль Френсис Доу хотел бы сказать, что день не задался с самого утра, но беда в том, что упомянутый день, будь он неладен, начался вполне обычно.
Вышли из дома они с Джаспером довольно рано и даже не успели позавтракать, зато успели вызвать негодование миссис Трикк: экономка посулила им множество абсурдных и антинаучных, но весьма красочных бедствий, которые им якобы гарантированы, если они и дальше станут пропускать завтраки. А когда доктор сообщил ей, что, вероятно, они пропустят еще и ланч и, скорее всего, обед, экономка заявила, что они могут не ждать ее на своих похоронах, поскольку она на них сильно обижена.
Первым делом доктор и его племянник отправились на вокзал. Им нужно было посадить на поезд некоего господина с монстром в кофре, удостовериться, что все пройдет гладко, и поставить тем самым своеобразную точку в безумии последних дней.
И только после этого, завершив дела на вокзале, они взяли кеб на Чемоданной площади и поехали на север Тремпл-Толл, где в глубине ржавой тучи, словно толстяк под одеялом, скрывался Железный рынок. Решив выяснить, к чему приведут сведения, полученные от Артура Клокворка, доктор Доу и его племянник первым делом отправились в лавку жидких металлов.
Мистер Фердинг, владелец лавки, оказался апатичным и сонливым человеком, при этом весьма болезненным с виду: его лицо было бледным и слегка синеватым, он то и дело надрывно кашлял в грязную тряпку. Доктор посоветовал ему как можно скорее обратиться в Больницу Странных Болезней, на что мистер Фердинг лишь раздраженно покашлял.
Долго доктор и его племянник в лавке не пробыли. Мистер Фердинг сразу же вспомнил чудака в полосатом пальто.
– А, тот джентльмен, который спорил сам с собой, – справившись с очередным приступом кашля, сказал он. – С таким длинным носом! Разумеется, я его помню, ведь только благодаря ему я не зря открывал лавку в день туманного шквала.
Когда доктор поинтересовался, что это значит, мистер Фердинг пояснил:
– Джентльмен, о котором вы спрашиваете, скупил все запасы ртути, что у меня были. Пять баллонов ртути – это очень-очень много! Так что я в накладе не остался.
«Зачем ему понадобилось столько ртути? – подумал доктор. – Для амальгам? Может, он зеркальщик? Или она ему для изготовления шляп?»
Натаниэля Доу посетило недоброе предчувствие. Что бы здесь ни происходило, дело было явно не в шляпах. Доктор скорее поставил бы на то, что этот человек и его гремлин собираются отравить массу народа. Случаи злонамеренного вызова у людей отравления ртутью уже имели место – вспомнить только печально известную миссис Кренли Фло, годы травившую постояльцев своего пансиона в Сонн. Так что же, они имеют дело с отравителем?
– Как он забрал эти баллоны? – спросил доктор. – Или вы доставили их по какому-то адресу?
Продавец жидких металлов кивнул на двух выключенных автоматонов-помощников:
– Дьюи и Крюи под моим присмотром погрузили баллоны в экипаж, на котором носатый господин прибыл в балку. Эта штуковина стояла под Беззубым мостом и была такой же полосатой, как и пальто носатого господина. Да и вообще, экипаж этот выглядел весьма необычно – совсем не похож на наши аэрокебы… Что? Да, это, несомненно, был воздушный экипаж: оболочка и пропеллеры имелись в наличии. Нет-нет, того, кто управлял этой штуковиной, я не видел – был лишь носатый мистер.
– Вы не знаете, куда он отправился?
– Не имею ни малейшего понятия, – прокашлявшись, сказал продавец жидких металлов. – Но полагаю, у него еще были какие-то дела на Железяке, поскольку он поинтересовался у меня, где здесь продаются шестеренки. Конечно же, я посоветовал ему господина Когвилла и его лавку в Пружинном ряду…
Вот так и вышло, что доктор Доу и его племянник отправились на поиски главного конкурента Артура Клокворка…
Что ж, спустя примерно пять минут после того, как торговец пружинами указал им направление, они действительно обнаружили приземистое здание из бурого кирпича, сплошь обклеенное плакатами, рекламирующими всевозможные шестеренки: «Только здесь!», «Только у нас!», «Все виды шестеренок!», «Самые качественные! Самые надежные!», «Не верьте шарлатанам!». Доктор сразу же догадался, на кого намекал последний слоган.
Толкнув дверь под кованой вывеской «Когвилл и сыновья», Натаниэль Доу вошел в помещение, племянник шагнул следом.
Внутренним убранством лавка, освещенная несколькими газовыми рожками, отдаленно походила на какой-нибудь салон. Здесь не было ни дыма, ни пыли, а место прилавка занимала дубовая стойка. На обитых бордовым бархатом стенах на специальных штырьках висели шестеренки. Все зубчатые колеса в лавке были дотошно распределены по размерам, видам, металлам и маркам. Ну и, разумеется, по ценам. У входа стояли ящики с самыми дешевыми шестеренками, в то время как по мере удаления вглубь лавки цены становились все выше.
Покупателей в «Когвилл и сыновья» сейчас не было. Как и сыновей – видимо, они как раз гонялись по Железному рынку за очередным конкурентом отца. Сам же господин Когвилл в бордовой (под стать обивке стен) жилетке и громоздких многолинзовых очках, закрывающих большую часть его лица, стоял за стойкой и взвешивал на весах крошечные серебристые шестеренки.
Что-то неразборчиво бормотал радиофор в углу, и хозяин лавки бубнил, ему отвечая. Услышав, что дверь открылась, он даже не поднял взгляд, лишь монотонно швырнул в посетителей дежурное приветствие:
– Все виды шестеренок! Лучшие шестеренки в городе! Вертятся-крутятся! Вертятся-крутятся! Лучшие шестеренки в городе!
– Мое почтение, – сказал доктор Доу, подойдя к стойке, в то время как Джаспер задержался возле входа, завороженно разглядывая шестеренки в ящиках. По сравнению с жалким чемоданчиком мистера Клокворка здесь был настоящий дворец зубчатых колес.
Господин Когвилл на мгновение оторвался от своего дела, окинул профессиональным взглядом посетителя и проговорил:
– Поступили новые часовые колеса. – Хозяин лавки кивнул, указывая на часовую цепочку доктора Доу. – У вас «Бриккинс» или «Крамп»? Вряд ли «Эглерс»…
– «Крамп», – сказал доктор Доу. – Но мне нужны определенные шестеренки. К сожалению, я не знаю их названия.
– Могу вам предоставить перечни. – Господин Когвилл ткнул рукой в стопку огромных книг на полу, высившуюся до самого потолка.
Доктор Доу покачал головой.
– К вам недавно приходил мой… э-э-э… друг – я бы хотел купить такие же шестеренки, какие купил он. Быть может, вы его помните? Джентльмен в полосатом черно-сером пальто.
– Я не запоминаю всех джентльменов в полосатых пальто, которые сюда захаживают, – недовольно проговорил господин Когвилл. – Еще чего не хватало!
– Он приходил к вам в день туманного шквала, – уточнил доктор.
Лицо продавца шестеренок тут же стало невероятно неприязненным. Он дернул головой, и его расчесанные волосок к волоску бакенбарды встопорщились, брови хмуро сошлись в одну линию. По взгляду хозяина лавки было видно, что он вспомнил человека, о котором шла речь.
– А ваш этот… гм… друг разве не сказал вам, какие именно шестеренки искал? – процедил господин Когвилл, презрительно скривившись. Хозяин лавки сразу же понял, что этот тип никакой не друг «полосатому» и что его вообще не интересуют шестеренки. Он догадался, что здесь происходит, и ему это ой как не понравилось.
Доктор Доу, в свою очередь, прекрасно понимал, что это за человек. Грубый, высокомерный, привыкший, что все всегда идет по его правилам. Доктор не обманывался окружением господина Когвилла – это был не просто продавец шестеренок. И если верить рассказу мистера Клокворка, действовать он привык незатейливо и безжалостно, как самый обычный вожак преступной шайки. Господин Когвилл – это не мягкий открытый мистер Фердинг. С продавцом шестеренок нужно было говорить по-другому.
