Записки ракетчика

И работа с Владимиром Ивановичем была интересной, поучительной и полезной. Он передавал свой богатый опыт, никогда об это не говоря напрямую.

И еще одна особенность, которой он придерживался всегда. Распорядок дня он соблюдал неукоснительно. Конечно, на учениях не всегда можно было пообедать с 14 до 15. Но в обычные дни он никогда не позволял себе задержать нас с обедом или после работы. Только исключительные события могли заставить его нарушить это правило. А когда случались проверки, что было не редко, он не сваливал вину на нас, подчиненных, а старался защитить, помогал, прикрывал.

Летом 1975 года нас проверяла комиссия Командующего армией. И один эпизод мне запомнился особенно ярко. Было время обеда, и основная часть офицеров сидела в столовой. Я сидел недалеко от стола, где обедал Владимир Иванович. Он, не спеша, с аппетитом съел закуску и начал есть первое, когда в столовую влетел запыхавшийся начальник автослужбы дивизиона капитан Дударь.

Он подбежал к столу, где сидел Макаров, и торопливо начал что-то негромко ему говорить. Макаров, не меняя выражения лица и, продолжая есть первое, слушал. Затем остановил ложку на полпути ко рту и негромко сказал: «У меня обед». Дударь стал говорить громче, коверкая слова, чем привлек внимание офицеров, сидевших рядом: «Товарищ майор, так они (проверяющие) уже по парку ходют, везде лазиют и Вас спрашивают».

Я никогда не забуду этого момента. Лицо Владимира Ивановича продолжало оставаться таким, будто сейчас для него не было ничего важнее, чем отличный, наваристый, сдобренный сметаной борщ. «Товарищ майор, и в ПТО заходили, и за боксами хозвзвода лазили», -продолжал капитан. А за боксами хозвзвода иногда можно было найти мусор, который недобросовестные водители туда уносили, на 30 метров ближе, чем до мусорного бака.

«У меня обед», – гладя в тарелку с борщом, чуть громче сказал Макаров.

«Товарищ майор, – Дударь не унимался, – так накопают недостатков, потом не отмоемся, они же из Москвы приехали, и Вас ждут, сказали, чтоб приходили».

Макаров закончил есть первое, положил ложку, отодвинул тарелку и чуть громче, чтобы закончить разговор, особенно «ОКАЯ» сказал: «Не хрен было из Москвы ехать, чтоб в обеденный перерыв по парку лазить. А недостатки я и без них все знаю. У меня обед».

Последние слова он сказал под одобрительный смех сидевших рядом офицеров.

Я не знаю, какими лично для Макарова были последствия этого случая, по должности не положено было. Но на подведении итогов наш автопарк был отмечен в лучшую сторону. А я для себя еще раз сделал вывод: «Война-войной, а ОБЕД – ПО РАСПОРЯДКУ».

Командир полка

Моим первым командиром полка был полковник Щемелев Василий Васильевич. Я, молодой лейтенант, был от него так далеко, что лично общались мы всего пару раз. Первый раз это было, когда он пришел в автопарк, где я был дежурным по парку. Я доложил, что во время моего дежурства «происшествий не было». «Не «не было», товарищ Терехов, а «не случилось», – поправил командир. Он пошел в парк, я, естественно, пошел сопровождать. Дойдя до входа на территорию группы регламента, он повернулся, сказал, чтобы я продолжал «нести службу» и дальше пошел один.

Лейтенант Терехов – дежурный по парку

Почему надо «нести службу» и «куда её нести» я не понимал, да и сейчас мне не совсем понятны такие выражения. Василий Васильевич был человеком немного хмурым, немногословным. Осенью и зимой можно было иногда видеть его перед штабом полка в наброшенной шинели, курящим трубку. Мы, пацаны-лейтенанты, сразу это увидели и понакупали себе трубок, благо в Эстонии, где я начинал службу, сделать это было несложно. Но для трубок нужен был специальный табак, который стоил дороже сигарет. Курили мы чаще всего «Приму». Дешево и сердито. Сигареты с фильтром покупали по праздникам. Правда ребята из Ленинграда привозили мне несколько раз табак «Капитанский». Трубки у лейтенантов, в том числе и у меня, не пошли. Пока набьешь, пока раскуришь, уже куда-нибудь надо бежать.

Лейтенанту всегда надо было куда-нибудь бежать. И куда делась та, первая, трубка, сейчас уже и не вспомнить. На совещаниях Щемелев выступал немного. «Выступал» – неправильное слово «двухгодичника», но сказать «докладывал» я тогда тоже не мог. Это ему докладывали, а он слушал, поправлял и давал указания, так я тогда думал. Конечно, теперь, «с высоты обучения и преподавания» я бы написал «докладывал», это по-военному правильно.

Это у меня был первый год службы, а Щемелев командовал полком ПЯТЬ!!! лет (с 07.12.1968 по 31.10.1973). Тогда я этого не знал, а сейчас понимаю, как это непросто. Но что знает лейтенант про службу командира полка? Командуй, и все. Командуй, это да, а вот про «все» я понял только на собственной шкуре. Я решил остаться «в кадрах Вооруженных Сил» и рапорт мне в полку подписывал именно Василий Васильевич Щемелев. К сожалению, я не знаю, куда он ушел, а жаль.

На совещании, которое проводил командир дивизии генерал-майор Орехов, нам представили нового командира полка подполковника Абаева Ришата Ахметовича. Не надо долго думать, чтобы понять, что к нему сразу приклеился «псевдоним» «Абай» или «Бабай». От Василия Васильевича он отличался разительно. Высокий, худощавый, спортивного сложения, всегда подтянутый, идеально выглаженная форма сидела, «как влитая».

И уже с первой недели мы поняли, что «жизнь изменилась». Естественно, за несколько дней Абаев обошел все казармы, все сооружения и побывал на всех стартах на КЗ (комплексное занятие с установкой ракеты 8К63 на «стол»). А через пару недель кардинально изменил порядок проведения совещаний. На первом же совещании, которое началось в 17.30 в пятницу он определил порядок и время доклада заместителей. Начальник штаба и главный инженер полка в отведенное время уложились.

Командир 304-го гвардейского ракетного Краснознаменного полка полковник Ришат Ахметович Абаев

А замполит начал «лить воду». Но когда установленное время вышло Абаев, который лично следил за временем, поднялся и коротко сказал: «Достаточно Иван Петрович, садитесь».

Я не помню, как звали замполита, но обратился к нему Абаев по имени-отчеству. Замполит попытался что-то сказать, но Абаев ещё раз сказал: «Спасибо, достаточно» и продолжил говорить сам.

Он начал с того, что определил время проведений полковых совещаний: еженедельно в понедельник и в пятницу с 17.30 до 18 часов. И ещё предупредил, что на совещаниях должно присутствовать сто процентов офицеров и прапорщиков. Отсутствовать могли только те, кто заступил в наряд, нес боевое дежурство на КП, был болен или в отпуске. Других причин не было, отпускать мог только он лично. Уже на следующем совещании мы поняли, что это такое. Когда кто-то из командиров подразделений доложил, что «такой-то» выходной, Абаев сказал, что выходных он никому не давал и приказал взять машину и привезти отсутствующего. Конечно, совещание не переносилось, но отсутствующего приводили к Абаеву и он, естественно, уже в нерабочее время, доводил все, что было на совещании.

Командиры быстро привыкли и уже через пару-тройку совещаний отсутствующих не было. У меня, когда я был заместителем командира четвертой стартовой батареи (как обычно говорили «зампотехом») и оставался за комбата, был прапорщик, пьяница, которого приходилось пару раз привозить на командирской машине, но не к Абаеву, а сразу на гауптвахту. Мы не только уважали Ришата Ахметовича, а просто любили его. Он никогда не бросал слов на ветер, не задерживал офицеров после 18, если не было учений, всегда здоровался за руку.

На одном из первых совещаний он сказал, что по традициям русской армии обращаться надо по имени-отчеству, а по званию – только в строю. А тех из нас, молодых лейтенантов, которых он хотел отметить особо, он называл по имени. И это было лучше всякого поощрения. Хотя на поощрения он не скупился, а вот наказывал сам крайне редко.

Первый раз он вызвал меня в кабинет, когда я готовился сдавать на допуск к несению боевого дежурства в качестве начальника дежурного боевого расчета пуска (НДБР). Мне казалось, что главное – выучить боевой график, запомнить команды, контролируемые операции, опасные моменты и вперед.

Я, конечно, знал, что есть еще «Боевой устав РВСН», видел его и даже «пролистывал». А когда услышал первый вопрос командира, понял, что влип. Вопрос был простой: обязанности НДБР. Я начал «плести», что по сигналу «тревога» я должен прибыть в казарму, поднять личный состав… и т. д. Абаев сразу остановил меня, взял «Боевой устав» и спросил, читал ли я этот документ. А когда я «ляпнул», что просматривал,

Абаев, не ругая меня за «бестолковость» прочитал небольшую лекцию про боевые документы, главным из которых был именно «Боевой устав». Он, конечно, знал, что я бывший двухгодичник, и потратил несколько десятков минут на то, чтобы я на всю жизнь запомнил, что такое боевые документы и как их ранжировать по степени важности, не забывая, что неважных быть не может. В течении недели я штудировал «Боевой устав» и до сих пор помню, что НДБР «обязан твердо знать боевые документы и порядок действий личного состава при получении приказов (сигналов)».

Конечно, на следующий раз я пришел во всеоружии. Но Абаев был не один. Рядом сидели главный инженер полка и инженеры по всем четырем отделениям. На вопрос «обязанности НДБР» я отбарабанил без запинки все четыре пункта. Абаев спросил и присутствующих, какое их мнение по допуску меня к боевому дежурству. Все они были на КЗ, где я работал за НДБР и однозначно сказали, что допустить можно. Абаев достал заранее подготовленный проект приказа и при мне подписал его. Затем поздравил, поблагодарил за хорошую подготовку и приказал доложить комбату номер приказа.

Через год совместной службы Абаев повысил меня с начальника двигательного отделения до заместителя командира батареи. И он уже не просто контролировал меня. Мы встречались очень часто, и не только по службе. Ришат Ахметович, как командир, был настолько разносторонним, что мы не уставали поражаться.

У него не было мелочей. Если субботник у домов офицеров, то он в первом ряду, организовал инструмент, буфет на улице, чтобы детишкам конфеты и пирожные, а нам пиво. А потом футбол. И я играл против него, а когда, случайно, завалил подножкой, он даже удивился, ведь я был по габаритам меньше его. И самодеятельность в полку была. И жен собирал перед Новым годом, чтобы убедить, что «гулять надо вместе», а если кто переберет, тихонько домой патруль отведет и ему докладывать не будут. А Дедов Морозов и Снегурочек назначал несколько, чтобы всех детей порадовать, а на совещании нам запрещал их угощать, под хохот зала показывая, как иногда детишек поздравляют.

Но однажды в пятницу, совещанию пора начаться, а руководства полка нет. И офицеры стояли перед клубом. Потом пришли замполит и начальник штаба, но в клуб никто не пошел. А около 18 часов открылись въездные ворота, въехала командирская машина и остановилась около клуба. Вышел Абаев. Он был подавлен, лицо зеленое, смотреть страшно.

Мы уже знали, что на втором дивизионе что-то случилось. В мирное время солдаты гибнут только в одном случае – когда хотят показать свою «удаль». Так было и в этот раз. Один решил похвастаться, разогнал машину, а затормозить вовремя не смог… Его товарищ, стоявший у стены, погиб.

Абаев подошел к клубу и тихо сказал: «Все, он умер». Все молчали, глядя на командира. Мы даже не представляли себе, как он будет докладывать командиру дивизии, как сообщит родным… Через одиннадцать лет я сам оказался в таком положении…

Это очень страшно.

Несколько раз мне довелось ездить на машине с командиром. Однажды, после ночного КЗ я не стал ждать до полудня, а пришел в автопарк часам к 10 утра. На чем-нибудь всегда можно было уехать. А тут подходит Ришат Ахметович с начальником штаба полка. «Терехов, а ты что так поздно?» -спросил Абаев. Я объяснил, что ночное КЗ закончилось около трех часов, разрешил офицерам приехать к обеду, а сам решил пораньше. Сели в машину и поехали.

Абаев разговаривал с начальником штаба, потом повернулся ко мне испросил: «А как КЗ прошло?». Я сказал, что плохо. Некоторые вопросы отработаны не полностью, время подготовки к пуску только на тройку выполнили, нарушение формы одежды, и много других недостатков. Вот сейчас и займусь подведением и буду думать, как недостатки устранять.

Абаев чуть повернул голову от меня к начальнику штаба и сказал: «А молодец комбат, не стал нам лапшу на уши вешать, что все отлично. И к подведению готовится, пока батарея отдыхает». И спросил теперь уже у меня, нужна ли его помощь. Я отказался, но сказал, если понадобится, я сам попрошу. Да и заместитель командира дивизиона у нас очень грамотный офицер и педагог хороший. Он всегда готов помочь. С тем за разными разговорами о службе доехали до полка.

Жаль, служба в полку с этим замечательным человеком закончилась. Он в конце октября 1975 года ушел на повышение, начальником штаба дивизии. Вроде недалеко, но видели мы его очень редко. Встретил я Абаева уже в Академии, в 1988 году. Он тоже был назначен преподавателем, правда на другую кафедру. Увидев меня, не удивился. Поговорили, я рассказал о своей службе, он – о своей. И сказал, в конце разговора: «Я знал, что ты хорошо по службе пойдешь, скоро полковником станешь, молодец». Слышать это было приятно. Мы встречались часто, а когда удавалось посидеть с ним в нашем коллективе за рюмкой, я с удовольствием рассказывал, как хорошо было служить под его началом. Несколько лет назад я случайно узнал, что его не стало. Светлая память этому замечательному человеку.

Первое КЗ

Комплексное занятие (сокращенно КЗ) – одно из моих самых любимых мероприятий в боевой подготовке. Изучение теории, тренажи по отработке отдельных элементов в учебном корпусе – это тоже было интересно. Но «крутить КЗ» – так это называлось на нашем жаргоне – я, как и многие другие, любил больше всего. В любое время суток и года, в жару, мороз и проливной дождь мы учились готовить ракету к пуску.

«Кормилица», как мы называли ракету Р—12, 8К63 так она называлась во всех боевых документах, сокращенно «шестьдесят третья». Эта ракета конструктора Михаила Кузьмича Янгеля была первой, на которой я начал службу в армии. Это была отличная машина. Простая и надежная, она держала под прицелом пол Европы. И даже главный недостаток – готовность к пуску в мирное время 3 часа 15 минут – не умалял её достоинств в наших глазах.

Коллективное оружие, когда действительно «один за всех и все за одного», когда оплошность любого номера расчета грозила в лучшем случае двойкой для всей батареи, а в худшем – выводом из строя техники и гибелью личного состава. Мы любили её. Даже офицеры, изучавшие в училищах более современную технику, быстро свыкались с тем, что многое надо делать своими руками.

Я начал службу с низшей должности – старший оператор наземной кабельной сети. Мое рабочее место, а точнее боевой пост при подготовке ракеты к пуску, находился в машине подготовки. За три года службы в стартовой батарее, как мы говорили «на старте» я освоил несколько специальностей.

И вот я – командир стартовой батареи, комбат. Двадцатипятилетний старший лейтенант на майорской должности, я был благодарен своим учителям, товарищам, семье, судьбе и бесконечно счастлив.

Заботы о личном составе, казарме и технике, организация учебного процесса, партийные и комсомольские собрания, все это утомляло очень сильно. А отдыхал я на КЗ. Нет, конечно, не физически. Отдыхал душой. Работу комбата на старте при подготовке ракеты к пуску, я знал хорошо. Но, до назначения комбатом я был только НДБР – начальником дежурного боевого расчета. И вот первое КЗ, на котором я – уже штатный комбат.

Для оказания помощи и контроля на старт прибыл зам. командира дивизиона майор Макаров. Он говорил «окая» «моёр Мокаров», а мы «за глаза» так его и называли. Сам в прошлом откомандовавший батареей более 6 лет, он был не только хорошим проверяющим, но и отличным учителем. Не уходя со старта, он ни разу не вмешался в мои действия, а только делал пометки в блокноте.

Время летело быстро. Уже на первом часе работы мы перекрыли несколько нормативов и сэкономили несколько минут. Все шло как нельзя лучше. Вот уже закончилось прицеливание, началась имитация заправки. Доклады о ходе работ поступали своевременно. Вот и финал.

Проверив исходное положение перед пуском на старте, я бегу в «тройку», сооружение, где стоит машина подготовки и находится пуль пуска. Быстрый взгляд на транспаранты, команда оператору «ключ на Пуск, вык. МА» и мы выскакиваем из машины. Ступеньки и узкая дверь в пульт пуска, включена громкая связь с командным пунктом дивизиона.

– Пятьсот пятый! Докладывает командир первой стартовой батареи старший лейтенант Терехов. Ракета прицелена по азимуту…, полетное время… введено, исходное проверено, к пуску готов! – отбарабанил я как из пулемета.

– Терехов, посчитай до десяти. – прозвучал как гром среди ясного неба голос командира дивизиона подполковника Панова Виталия Андреевича.