Дурной глаз

«Ошибки восприятия», – отрезал внутренний голос.

Девицу с артритом сменил Жаждущий Яким – бородач с пропитой физиономией, – у которого отсутствовали пальцы на левой руке. Продемонстрировав всем свой Изъян, он сознался в лжесвидетельстве на судебном процессе по делу об изнасиловании несовершеннолетней. Если это признание было бы правдиво, отметил про себя Олег, то бородач заслужил своё увечье. Ему сделалось любопытно, как выкрутится Глашатай, когда затея с исцелением инвалида провалится.

Глашатай, однако, не собирался отступать. Под удары гонга он проделал знакомые манипуляции, и – «Один для головы, другой для сердца» – запустил червей в бороду и усы Якима. Глядя на их возню в спутанных, как проволочная спираль для посуды, волосах Жаждущего, Олег понял, что никогда больше не станет есть суп с лапшой.

Через рот и нос паразиты внедрились в Якима, после чего последовал приступ дрожи, который длился дольше, чем у всходивших на амвон до него. Сектанты пришли в оживление и стали закрывать Олегу обзор. Ему пришлось подниматься на цыпочки, как зрителю на концерте поп-группы, которому впереди стоящие мешают видеть, что творится на сцене.

Когда взволнованное море сектантских голов на миг расступилось, Олег успел разглядеть, что из кисти руки Якима выпирает крупная опухоль каплевидной формы. Олег едва не выронил камеру. По правде, он совсем о ней забыл.

Наконец, Яким прекратил трястись. Он поник, будто дрожь отняла у него последние силы. В зале воцарилось молчание. Было слышно, как надрывно гудит вытяжка. Вдруг – это совпало с ударом гонга – Яким вскинул вверх левую руку, опять вызвав у Олега ассоциации с концертом: так рокер показывает залу «козу». Теперь этот жест при желании мог делать и Яким. У него появились пальцы.

Они казались негнущимися, инородными, их кожа была тонкой и розовой, словно на заживающей ране… и всё же, это были пальцы. Олег видел их так же ясно, как свои. Он перестал понимать, что происходит. Время сделалось вязким.

– Неиссякаема милость Предвечного Творца! – экзальтированно взвыл Глашатай. – Можете не верить словам, но верите ли вы своим глазам? Остались ли тут сомневающиеся?!

Олегу подумалось, что последняя реплика адресована ему.

«Галлюциноген, – нашлась с объяснением рациональная часть его сознания. – Они распыляют в подвале наркотик, какую-то психоделическую дрянь, из-за которой собравшимся легко внушить любую идею. Эту идею они затем визуализируют. Если ты посмотришь запись, то убедишься, что пальцы у Якима были с самого начала. Или вовсе не отросли. Всё это изощрённое ловкачество. Вдобавок, оно попахивает уголовщиной. Во всех смыслах попахивает».

Эта догадка вернула Олегу почву под ногами. Время опять потекло своим чередом. Он настроился на просмотр следующей серии шоу: «Я врачую червями и Словом Господним!»

Четвёртого Жаждущего, которого пригласил Глашатай, звали Илья. Он покаялся в том, что навёл домушников на квартиру зажиточного знакомого. У Ильи был холецистит, и Олег даже ощутил лёгкое разочарование – представление не обещало быть столь наглядным, как предыдущее.

Но он ошибся.

Когда черви проникли в рот и нос Ильи, тот зажмурился и шумно сглотнул. Долгое время ничего не происходило. А потом парень открыл глаза, и они были полны крови, как у плачущего вампира. Он оглядел прихожан, и те отшатнулись – проявление неприязни, которое Олег ошибочно принял за испуг.

Илья начал кашлять. Кашель становился всё сильнее и сильнее. Адамово яблоко Ильи побагровело и набухло, как горловой мешок пеликана. По его телу пробежала судорога. Он протянул руку к Глашатаю, безмолвно взывая о помощи, но Глашатай проворно отшатнулся. На лице Глашатая читалось отвращение. Илья рухнул на колени, хватая себя за горло. Он мял его, как холодный пластилин.

– А, а, в, – произнёс он, открывая рот так широко, словно хотел выплюнуть нижнюю челюсть. Илью колотила крупная дрожь. – А, а. Ах!

Мысли в голове Олега устремились одна за другой со скоростью поезда «Сапсан», но ни одна из них не подсказывала решение ситуации. В полной прострации он продолжал снимать.

Илья попробовал подняться, но вместо этого его бросило вперёд, и парень упал бы, не выстави он руку. Затем он так сильно и резко запрокинул голову назад, что стал слышен хруст шейных позвонков.

– Он солгал! – хрипло взревел Глашатай. Его глаза потемнели от гнева, мокрые от пота волосы облепили виски. – Скрыл свой самый потаённый грех! Позор лжецу!

– Позор лжецу! – поддержал зал.

– Я каюсь! – Илья полз к Глашатаю, а тот непреклонно и бойко пятился. Визгливые признания начали сыпаться изо рта Ильи друг за другом: – Я травил ядом собак! Я вожделел мужчину! Я «стучал» на коллег! Я курил анашу! Я курил анашу в праздник!

– Поздно, – безжалостно отрезал Глашатай.

– Мама! Мама! Оу-ау!

Илья остановился, измождённый, и принялся издавать захлёбывающиеся мучительные звуки, словно собрался блевать. Он мотал неподъёмной головой из стороны в сторону. Шейный хруст повторялся снова и снова. С губы Илья свесилась и принялась раскачиваться длинная лента вязкой слюны.

– Я разрушил семью, – удалось произнести ему, и это были его последние слова. За ними изо рта Ильи хлынула густая жёлтая жижа, от которой поднимался пар. До Олега донёсся её жаркий и едкий запах. Пальцы Ильи конвульсивно вцарапывались в замаранный пол. Тёмные пятна пота расплывались у него под мышками и на спине. Жижа всё текла и текла изо рта несчастного. А потом полилась из ноздрей. И из ушей.

Казалось, этому не будет конца.

«Остановите это!». Олег подумал, что именно такие слова стоит произнести, что они правильные, что за ними последует развязка. Он подумал… и промолчал.

Развязка наступила и без его слов.

Илья в очередной раз поднял распухшее, точно Луна в немых фильмах, лицо и невидяще уставился перед собой. Его кожа покрылась испариной, словно скверна просачивалась через поры. В следующее мгновение глаза Ильи лопнули, выстрелив всё той же жёлтой гнилью. Он рухнул. Его голова столкнулась с полом – звук удара был как у брикета замороженного масла, выпавшего из морозильника. Дрожь покидала тело.

Покинула.

Не Жаждущий, не Илья, а труп.

Состав из мыслей в голове Олега остановился – где-то на запасном пути, в заброшенном тоннеле, полном паутины, летучих мышей и запрещающих знаков.

– Предвечный Творец, Зодчий Плоти, Ваятель Грёз, Пастух наш, как всегда, уберёг Круг от лжеца, – объявил Глашатай Давид торжественно. В его голосе зазвучали басовитые нотки. – Хвала Предвечному Творцу!.. Уберите это.

Из-за портьеры за спиной Глашатая выскочили двое насупленных, напоминающих секьюрити, парней в спецодежде и перчатках. Они проворно затолкали измочаленные останки в прорезиненный мешок и уволокли за занавес. Затем один из парней вернулся, чтобы накрыть тряпкой лужу скверны. Глашатай в это время брезгливо топтался с краю. Он не казался Олегу ни шокированным, ни сочувствующим.

«Ты по-прежнему считаешь это постановкой?», – спросил себя Олег. Он решил, что поразмыслит над этим, когда всё закончится. Способность думать возвращалась к нему, но мысли по-прежнему путались. Неизвестно, что за газ распылили в воздухе, но его действие усиливалось. Олег видел, как меняется лицо Глашатая. Кости его черепа плавились под кожей, принимая форму, далёкую от человеческих черт. Глаза почернели и выкатились. В них появились маслянистый блеск и бесстрастное выражение паука-птицееда.

– Сонмы Предвечных блуждают в бесконечных Пространствах! – возобновил проповедь Глашатай. Его баритон превратился в жужжащий бас. Но самая пугающая перемена произошла с его зубами. Они исчезли, и теперь из-под губ виднелись края грязно-серого мясистого клюва. Эта метаморфоза сделала речь Глашатая невнятной, а её туманный смысл вызвал у Олега лёгкую панику. – Древнее самого Времени! Они начали свой Путь до рождения Вселенной. Они продолжат Путь после её конца! Что движет ими?!

– Голод! – рявкнул зал. Олег вздрогнул.

– Чего же они алчут?

– Нести Истину!

– Благословенны те, кто впустит Истину в свои умы и сердца, ибо очистятся они от Греха и Плоть их будет процветать вовек. Плоть же нечестивых будет растерзана и употреблена! Да, вот, что их ждёт. Таков завет Предвечного Творца! Горе им! Ма-ах-лах!

– Ма-лах!

– У лжеца множество личин. – Глашатай подался вперёд, держась за края аналоя. Он полностью владел аудиторией. Даже Олег стал ощущать на себе это влияние. – Но ему не скрыться от пронзающего взора того, кто осенён Благодатью, ибо то – взор самой Истины.

Глашатай наклонился ещё ниже. Его одеяние распахнулось, оголив грудь. Увидев её, Олег понял, что сойдёт с ума, если не закричит.

Кожа на груди Глашатая была полностью покрыта влажными пурпурными волдырями с пятирублёвую монету каждый. Они не оставляли на груди живого места, поглотив даже соски. Вздутия надрывно пульсировали. Из каждого, как из тухлой виноградины, выглядывала головка червя; различив это, Олег впервые пожалел, что у него безупречное зрение.

Он не закричал.

– Я чую запах, – сказал Глашатай тихо и проникновенно. – И это запах Греха. Он душил меня на протяжении всей мессы. Среди нас нечестивец, друзья. Я слышу, как шуршат его лживые мысли. Как бегают его плутовские глаза.

Ладони Олега взмокли. Тело начало стремительно наливаться свинцовой тяжестью.

– Вы тоже чуете? – молвил Глашатай с бесконечной печалью.

Теперь головы поворачивались в сторону Олега одна за другой, и внезапно он поверил во всё: и в Предвечных, ведущих свой нескончаемый поход через Пространства, и в их пронзающий взгляд, и в вечный голод.

Олег отступил на шаг. Он казался себе персонажем собственного дурного сна. На него смотрел уже весь зал. Десятки бледных окаменевших лиц.