Проект «Валькирия»
– Мой телеком! – слегка «поплывшая» Полина уже спокойно пошла на звук и извлекла аппарат из-под песка. – Папочка, это ты? Со мной всё в порядке! Хуберт? Да, здесь. Мы не можем вылететь. Что? Да, сейчас включу на громкую.
Пилот вкратце объяснил ситуацию. Он, конечно, мог вернуться и без навигационных приборов, но не хотел оставлять без присмотра бандитов. Полина слушала взволнованный голос отца, заверения, что спасательный аппарат уже на взлёте, а силы правопорядка оповещены. И ей всё более становилось хорошо.
– Видите? Всё в порядке! За нами уже вылетели. Через десять минут будут здесь. – Пилот помялся, но затем всё же неуверенно спросил: – Это сигнал вашего телекома… Что это было? Очень красивая музыка.
– Нравится? Хотите, поставлю и вам? – теперь глуповато улыбающуюся Полину наконец-то откровенно потянуло к «Юрию Гагарину». – Эту песню исполняла Анна Герман. Певица с Земли-7. Она всегда пела так, что у тех, кто слушал, дух захватывало. Сейчас, минуточку.
Девушка начала лихорадочно искать нужный файл, но пальцы подводили.
– Герман? Она была немкой? («Земля-7 – это же Фатерланд!»)
– Не совсем. Её предки голландцы. Но да, жили в Германии. А потом переехали в Россию. Ещё в XVIII-м веке. Но родители Анны соблюдали семейные традиции, учили детей немецкому языку. У неё была очень трудная судьба, жизнь бросала в разные страны. Последние годы жила в Польше. Вообще знала пять языков. И пела на всех… Вот, послушайте!
Полина наконец нашла нужное:
«Покроется небо пылинками звёзд,
И выгнутся ветки упруго.
Тебя я услышу за тысячу вёрст.
Мы эхо, мы эхо,
Мы звёздное эхо друг друга.
Мы эхо, мы эхо,
Мы звёздное эхо друг друга…»
Отзвучали последние ноты. Щемяще-грустная мелодия заворожила Хуберта, а слова тронули потаённые струнки огрубевшей на фронте души. Он никогда не считал себя сентиментальным – путь лётчика-истребителя всегда требовал напряжения всех моральных и физических сил. На чувства порой просто не оставалось ни времени, ни сил, ни желания.
Но вот теперь эта музыка, эта девочка… Девушка. Он шагнул к ней:
– Разрешите?
Осторожно взял маленькие пальчики Полины. Странно, но вроде бы давно забытые жар и трепет вновь поднялись в глубине, оживляя не до конца умерший организм. Это было приятно. В голове зашумело как после пары коктейлей. Медленно, контролируя каждое движения, чтобы прекратить при малейшем намёке на сопротивление, бережно поцеловал мизинчик сначала на одной, потом на другой руке. Девушка вспыхнула, вздрогнула. Но рук не отняла.
Так они и застыли – огрубевший пилот, от внезапно нахлынувшей нежности, и девчушка, пронзённая блаженством нечаянной близости с воплощением её детской любви.
Один из сомалийцев, извиваясь сумел подползти к соседу. Тот освободился от кляпа и теперь зубами пытался перегрызть проволоку на руках подельника. И почти преуспел – Хуберт явно недооценил качество его зубов, – но тут показались огни приближавшихся антигравов. Молодые люди очнулись.
Пара профилактических пинков, после чего кляп и проволока вернулись на подобающие места. Остальные пленники даже не делали попыток освободиться и только злобно вращали глазами из-под нависавших на лбы грязных косм. А к раскрасневшейся Полине уже бежал Станислав Андреевич. Дочь облегчённо бросилась навстречу и как в детстве прильнула к сильной и родной отцовской груди. Запоздалые рыдания сотрясли всё её девичье существо.
– Ну, всё-всё, милая. Всё хорошо, всё позади! Успокойся.
Но Полина не могла успокоиться. Как не могла и рассказать, отчего плачет. Только ли потому ли, что испугалась? Или потому, что не совладала с чувствами и теперь неумело изливала их на надёжной груди отца?
* * *
1990 год, 15 августа. Земля-1. Временный учебный центр
Прежде чем отпустить Сафонова, Саргенто сначала заставил пробежаться трусцой, а оставшуюся треть пути пройти пешком, с выполнением дыхательных упражнений. Словно запалённую лошадь по кругу поводил. И это дало результат:
Борис Феоктистович Сафонов, уровень 2
Человек, 29 лет
Появившееся очко характеристик без колебаний вложил в выносливость и полюбовался недавно открытым личным профилем:
Сила – 2
Ловкость – 1
Телосложение – 1
Выносливость – 2
А сердце так и норовило выскочить из раскалённой груди. То, что заставлял его вытворять местный «летун», больше походило на легендарные тренировки разведчиков Северного флота. Многокилометровые кроссы по заросшим тайгой каменистым сопкам, скалолазание, рукопашный бой. Да ещё и в разных вариантах экипировки, с непривычным оружием. Лишь на стрельбе удавалось немного отдохнуть. «Ворошиловский стрелок», это, знаете ли, и в Метрополии «Ворошиловский стрелок»! Тем более лазерные бластеры ему вообще понравились: лёгкие, прикладистые, без отдачи. Но, к удивлению Сафонова, основные тренировки шли с самым примитивным оружием – дубиной, каменным копьём, топором, пращей, луком. Которые ещё и изготавливать приходилось самому, из подручных материалов.
Здоровенный, чуть не наголову выше инструктора, Борис с детства считал, что обладал недюжинной крестьянской силой. Которая, между прочим, и в воздухе всегда выручала. Поэтому когда перешёл тут с нулевого на первый уровень (о чем оповестила непонятная полупрозрачная «панель управления»), не задумываясь повысил первую же в списке характеристику. И действительно, на следующий день он заметно прибавил в подтягиваниях на турнике и способности к поднятию тяжестей. Может и выносливость теперь только завтра повысится?
Борис облегчённо рухнул на лавочку, что стояла в заманчивой тени тополя. Инструктор присел рядом. Все упражнения он выполнял лично, следуя на несколько шагов впереди. Показывал, так сказать, личным примером. Но ему такая нагрузка, похоже, даже нравилась. Сейчас Саргенто уже не воспринимался тем буржуйским снобом, каким показался с первого взгляда. Это был хорошо подготовленный и уверенный в себе боец.
– Слушай, Володь! Ты, правда, ещё при рыцарях воевать начал?
Феоктистов коротко взглянул. Помолчал. Затем констатировал:
– Коля проболтался… Да, было такое!
Ещё в первый вечер у Бориса с балтийцами состоялся разговор по душам. Ну, если не считать того, что на расспросы о появляющихся полупрозрачных надписях оба изобразили вежливое непонимание. Сначала, под восхищёнными взглядами разновозрастных «девочек» из столовой жареного поросёнка ели почти трезвыми. Подняли лишь наркомовские – «за Победу!» и, глядя на местных, перешли на безалкогольный «Иртыш» и травяные взвары. Тем более Сафонов и до этого практически не пил спиртного, при необходимости стараясь ограничиться символическим шампанским.
Но вот потом застолье продолжили уже в узком кругу, в уютном кубрике, выделенным ему под временное жительство. К удивлению Бориса, сначала за стол, уставленный разносолами предыдущего пиршества, вместе с лётчиками присела и красавица-«капитанша». Небрежно извлекла из форменной юбки красноармейскую 750-миллилитровую стеклянную фляжку и передала Зуброву:
– На! Как самый молодой. «Шило»-то мастерить не разучился?
– Обижаешь, майне либе!
– Откуда такое богатство? – удивился Саргенто.
– Выдают. Для обслуживания аппаратуры.
Больше вопросов не было. Гвардии майор быстро развёл жидкость и разлил по непривычно гладким стаканам. Ничего не оставалось, как последовать пагубному примеру местных летунов. Судя по ощущениям, на Балтике «шило» состояло из двух частей спирта и одной воды. Впрочем, имелся в этом и положительный момент – уже через пару тостов собравшиеся почувствовали себя заметно дружнее. Вот только ещё более похорошевшая атташе неожиданно встала и коротко кивнула мужчинам:
– Извините, товарищи офицеры. С вами весело, но – служба!
Сафонов галантно встал, чтобы проводить до двери, однако оба балтийца остались сидеть. Лишь Феоктистов как-то очень уж шутовски поклонился:
– За приятность вечера – данке шён!
Когда за «капитаншей» закрылась аккуратная броняха, «Кабо» уже обновил очередным «по-чуть» содержимое стаканов.
– Мужики, а чего вы девочку эту всё какими-то немецкими словечками прикалываете?
– О! Давайте за женщин! – тут же вскинулся Зубров. Поддержали. Смачно закусили остывшей поросятиной. Наконец, Феоктистов грустно ответил:
– Слышал, как она к Коле обратилась? «Самый молодой!» А товарищу гвардии майору, между прочим, уже давно сорок восемь… Просто мы тут все находимся в идеальных телесных оболочках. Как, собственно, и ты теперь. Вот и выглядим как огурцы. Так что Аркадьевне даже и не знаю, сколько там на самом деле. Иногда, кажется, что вдвое старше. А иногда – хоть дочкой называй! Знаю лишь, что раньше она очень чистая была, солнечная. Как те девочки, из столовой. Но для войны этой клятущей пришлось ей себя изменить. В худшую сторону. Два года у немцев прослужила, в каких-то особо злодейских частях.
– Мужики, а можно попонятнее? Что за война? Если это другой мир – откуда здесь наши немцы? Вы-то каким боком к этому причастны? Вы же вообще космонавты! Если правильно понял, летаете в безвоздушном пространстве, за пределами атмосферы.
– Ничего себе товарищ гвардии подполковник вопросы ставит! – восхитился Саргенто. – Наш человек! В корень зрит.
А затем объяснил. И хорошо, что Борис уже сидел, а то мог бы и упасть. То, что мир не совсем такой, как считал до самой гибели коммунист Сафонов, он уже понял. Но всё оказалось сложнее. Факт хроноперемещений воспринялся без возражений. Как-никак развлекательный роман «Машина времени» англичанина Уэллса прочёл ещё учлётом Качинской военной школы пилотов. Не удивило и существование параллельных миров-«русел». Это тоже укладывалось в привычные рамки материалистического мировоззрения.
Но пришлось отказаться и от атеизма! Ведь то, что с Борисом проделали потомки (а для простоты жителей Метрополии он решил пока называть так), фактически было сложной медицинской операцией по пересадке человеческой души. Да-да! Той самой, якобы не существующей субстанции, что не подвержена смерти, и о спасении которой пекутся попы и прочие буржуйские мракобесы. В Метрополии же это явление имело сугубо технический термин: «психоматрица». Индустриально развитые потомки через сорок восемь лет после гибели Сафонова создали живую копию его организма, в которую пересадили душу, извлечённую из тела, погибавшего в 1942 году. Причём – в параллельной реальности.
Пока Борис рефлексировал, Кабо нашёл в бытовом отсеке остроумную электрическую духовку. Гвардии майор быстро разогрел мясо и часть рыбных блюд. Ещё по-чуть, под горячую и острую закуску, и мысли Сафонова начали возвращаться к привычному рационализму. А Саргенто выдал следующую вводную: люди не являются коренными жителями планеты. Сначала Землю населяли местные гоминиды – неандертальцы. Но около тысячи двухсот лет назад на поверхность высадились звёздные колонисты, перебившие пребывавших в каменном веке туземцев. Затем цивилизация захватчиков сама быстро одичала и начала ветвиться на параллельные миры-пространства. Но неандертальцы всё же уцелели в «руслах», появившихся ещё до десанта пришельцев. За века они там укрепились и развились. А затем их потомки, «Дикие», научились проникать в другие параллели, где начали масштабную военную экспансию по очищению своей планеты от захватчиков. Во всех населённых теми мирах.
Люди же открыли способ межпространственного пробоя только в 1917 году. К тому времени человеческих «русел» осталось всего одиннадцать. К 1990 году ещё два были захвачены Дикими. Сейчас бои с их оккупационными ордами идут уже на Земле-9, где им противостоят местные жители и вооружённые силы трёх миров людей, объединённых в Метрополию, с почти коммунистическим строем. Оставшиеся шесть «русел», в том числе их общая родина, Земля-7, пока составляют «окраинные земли». Человечества живут там по своим законам, и скорее всего даже не подозревают о глобальной угрозе. Но военные Метрополии активно пытаются использовать их как мобилизационную и ресурсную базу.
– Тут, Феоктистыч, ещё одна фигня есть! – бесцеремонно вмешался Кабо. – Дикие эти намного опаснее людей. Мир и всю окружающую природу они опять же по-своему переделывают. Тем, что у нас издавна колдовством да мистикой всякой считается. Вот и валят людей как кутьков незрячих! Чего уж против них только не пробовали. Лишь у Солдат Сумерек худо-бедно получается.
– Это ещё кто?
– Да вот бойцы такие, специальные. Навроде нашей Аркадьевны. У которых в душе светлого и тёмного поровну.
Потом ещё долго спорили о нестыковках хронологии. Всё-таки историей Сафонов увлекался с детства и постоянно, где бы не служил, пытался повышать образовательный уровень. Но теперь всё, что знал, летело… просто в никуда! Как ни удивительно, немного смог переубедить Саргенто:
– Тебе буржуи много правды напишут? Всем королям, попам, да прочим империалистам нужно только одно – обосновать своё право другими людьми владеть и на их труде наживаться! А те, кого в быдло сиволапое определили, ещё и мычать от удовольствия должны. Вот и напридумывали за тысячу двести лет фиг знает что. Что правят на Земле не менее четырёх тысячелетий.
– Но как же тогда эти древние космонавты после победы друг дружку в рабы и господа определяли?
– Да, похоже, такие же буржуи были, как и их современные потомки.
– Да мы, кстати, и сами кое-что видели! – опять вмешался Зубров. – Так что за неправильность писаной истории я тебе лично ручаюсь. А в Ленинграде, в нашем мире, до 1946 года жил академик Морозов…
Кабо неожиданно опять уткнулся в свою коробочку и быстро постучал подушечками пальцев по святящейся моргающей передней части:
– А, вот! «Николай Александрович». Так вот он с учениками активно разрабатывал научные методы проверки буржуйской хронологии. И много каких подтасовок выявил.
Он повернул к Борису свой странный чёрный портсигар, и тот с удивлением увидел на внешней крышке святящуюся яркую фотоиллюстрацию с текстом. Эдакий представительный дядька, из «бывших», напоминающий зрелого Чехова. Только с бородищей лопатой, да в круглых очках, какие носил и отчим Бориса.
– А почему это вы всё время говорите «в нашем» мире?
– Так – земляки мы с тобой! – нетрезво улыбнулся Саргенто. – Тоже с Земли-7. Вот только родились позже. Я в 1971-м. Колёк ещё на год младше.
– Не понял?! А как же ему тогда сорок восемь может исполниться?
Под воздействием забористого «шила» беседа всё более принимала хаотичный, но зато эмоциональный и ярко-доверительный характер. Оказалось, новых знакомых та самая красивая атташе ещё подростками выбрала для прохождения службы в отряде Солдат Сумерек. И более тридцати лет тренировала в прошедших людских войнах Земли-7. В частности, морскими лётчиками они якобы стали в годы Великой Отечественной.
Очень быстро обсуждение скатилось к тактике Люфтваффе, военно-воздушных сил Красной Армии и Флота, способам отражения атак истребителей и проблемам взаимодействия с наземниками. Все разгорячились. Ладони запорхали над столом, изображая фигуры пилотажа, способы сближения и углы атаки. Сафонов убедился, что дело балтийцы знали. По крайней мере, в теории.
Под конец Борис вспомнил о любимой жене, что осталась в Ваенге. С милой Женечкой, белокурой хрупкой студенткой стоматологического отделения Витебского медтехникума, он познакомился в 1936 году, когда служил в 7-й отдельной авиационной эскадрильи имени Дзержинского. Довольно быстро оба поняли, что чувства вспыхнули настоящие и расписались. А в конце октября 1937-го у них родился сын Игорь.
Борис пожалел, что не мог показать балтийцам фотографию близких.
– Погоди, Феоктистыч! Возможно, тут мы кое-чем поможем.
При взгляде на старшего космонавта Кабо молча слил всё «шило» в небьющуюся мягкую бутылочку и вместе с початой фляжкой спирта убрал в ещё одно чудо техники – небольшой электрический ледник. Пока Саргенто отсутствовал, сделал горячего чаю. Вскоре тот вернулся с чёрной блестящей папкой, где в отдельных прозрачных пакетах лежали фотографии. С первой же на Бориса взглянула жена. Он сразу вспомнил этот снимок. Фронтовой приятель, военный корреспондент Гильярди сделал его у них дома. Над Сафоновыми – портрет Сталина в простой бумажной рамке. Сам он со звездой Героя на кителе и первым орденом Красного Знамени делает вид, что внимательно рассматривает журнал. А прильнувшая к нему Женечка, в своём единственном нарядном платье с бантиком, чуть встревоженно смотрит прямо в камеру.
Глава 3
2022 год, 3 июля. Земля-1, космопорт «Кисимайо»
С некоторых пор Хуберт искренне любил свой орбитал. В отличие от мёртвых летательных аппаратов, которыми довелось управлять в прошлой жизни, «Нибиру» был живым. Не сказать, чтобы особо разумным, но какой-то волей обладал. Сотни тонн живых креветок и планктона составляли его основной вес и содержание. Все переборки, движки, топливные баки, даже вкупе с заполненными грузовыми отсеками и стапелями, в разы уступали этой постоянно жрущей, плодящейся и отмирающей биомассе.
Сначала она, помещённая в невероятно огромный вращающийся тороид, слабо светящийся в черноте космоса и бликующий сегментами стыков, вызывала у него лишь трепет и опасение. Как, собственно, и у большинства нормальных людей. Но Солдат Сумерек нельзя отнести к таковым. Уже на втором посещении «Нибиру», тогда ещё только заполнявшегося «живым электролитом», Штрассл попытался разобраться в назначении частей нового орбитала. И дерзость идеи его захватила!
Об этом, кстати, они говорили короткой сомалийской ночью с отцом Полины, после памятного возвращения с пляжа. Сначала Хуберт откровенно робел перед Станиславом Андреевичем. Поджарый, моложавый и улыбчивый старший инженер отдела эксплуатации антигравитационных двигателей никак не походил на родителя взрослой дочери. Но на лацкане его «тропички» без знаков различия скромно поблёскивал прямоугольничек «цойки» – цифрового оборонного идентификатора. То есть Холмский был военным. А с учётом положения, по внутренней «табели о рангах», воспринимался как минимум оберлёйтнантом. Плюс – представитель высшей расы. Да ещё, гораздо старше двадцатишестилетнего оберфельдфебеля. Станиславу Андреевичу уже исполнилось сорок четыре года.
Беседа долго не клеилась. Холмский быстро понял, что отважный космонавт старался отвечать кратко и чётко. Строго по-уставному. Вот только обожаемый результат геройства Штрассла, сияющая необыкновенно счастливыми глазами, говорила сама за себя. К тому же посёлок диаспоры обслуги космопорта мало чем уступал деревне: новости тут распространялись ещё до того, как успевали произойти. Так что добрые люди давно нашептали, по ком его Полинка «сохла».
В целом, парнишка Станиславу Андреевичу понравился. Выглядел тот лет на двадцать-двадцать два. Конечно, на кумира дочери, Юрия Гагарина, похож только прямым русым чубом, ровным носом, да ясными глазами. Но – весьма приличный молодой человек! Наконец, Холмский понял, как можно сломать лёд отчуждения. Он пригласил Хуберта на ужин в «узком кругу». Для зацикленного на традициях австрийца это было высшей степенью поощрения.
Полина с подружками расстарались на славу. При буфете космопорта имелось несколько «командирских» залов для неформальных совещаний, в которых ещё и отмечали что-либо группами не более шести персон. Один из таких они с героем-пилотом и заняли. Сначала девочки подали картофельный салат, а затем овощное рагу и целое блюдо горячих говяжьих колбасок. А к ним – бочонок сомалийского пива. (Не зря буфетчицы отслеживали предпочтения «Юрия Гагарина»!)
В продолжение банкета Хуберт всё заметнее оттаивал. Он не ожидал к себе столько внимания. К тому же точно знал, что руководство принципиально не употребляет алкоголь! Но Станислав Андреевич, хоть и совсем понемногу, пил с ним. Да ещё, по северной традиции, говорил в промежутках замечательные тосты!
Наконец в голове Штрассла слегка зашумело. Он легко согласился, что старший инженер может называть его запросто – «Юрий». Но в течение буквально трёх минут с удивлением узнал, что «Юра», «Юрочка», «Юрка», и даже «Юрасик» или «Юрец» тоже являются разновидностью этого имени. Холмский же разрешил обращаться к нему на «ты» и только по отчеству – «Андреич».
Под очередной литой бокал пива, впервые за год пребывания в Метрополии, австриец смог, наконец, излить душу. Сказать, что его переход к новому был моментальным – значит не сказать ничего. Теперь Хуберту часто снились те мгновения страшного калейдоскопа, завершившие прошлую жизнь. Сотрясение от попаданий пушек красноносого «Лавочкина», всё же поймавшего его надёжный «Фокке-Вульф» на вираже «собачьей свалки». Резкий запах гари и масла, плеснувшего в кабину. Порывистый поток ледяного воздуха в лицо вместо сброшенного фонаря кабины. Быстро вращающаяся земля. Радость от выхода парашюта и, почти сразу – нечеловеческий ужас. Красноносый Ла-5ФН, с несколькими рядами звёздочек на борту, вновь кинулся на него, словно щука на увернувшуюся плотву. Дюралевая плоскость прошла над самой головой, карающим мечом отрубив спасительный купол. Дальше – только его истошный крик… И физиономия убийцы за плексигласом кабины, отпечатавшаяся на сетчатке: хищная, радостно оскаленная, наискось перечёркнутая шрамом. А также яркая красная цифра «5» на белом хвостовом стабилизаторе.
– Ничего-ничего, Юрок! – ободряюще потрепал по плечу Станислав Андреевич. – Все мы когда-нибудь умрём. А тебе, видишь, второй шанс дали!
Это-то и было самым противным. Крик оборвался в темноте. Сначала Хуберт тоже решил, что насмерть хряпнулся о курскую землю. Но потом над ним поднялась крышка. Не успел он толком порадоваться, как в крайне необычный медицинский кабинет вошёл его убийца. Тот, что хладнокровно отсёк парашют на высоте трёхсот метров. Проклятого эксперта с красноносого Ла-5ФН Штрассл узнал сразу. Только теперь тот красовался в непонятной бело-голубой форме, а лицо выглядело слегка помолодевшим. Но – всё та же хищная радость в глазах и шрам через всю рожу. Он что-то спросил у вытянувшихся перед ним двух медиков в тёмно-синих кителях. А затем повернулся к воскресшему и произнёс на хорошем немецком:
– Наме, цунаме унд динстштелле? (Имя, фамилия, должность?)
– Оберфельдфебель Штрассл, господин офицер! Ягдфлигер (лётчик-истребитель). Я в плену?
– Хуже, оберфельдфебель! Вы убиты. А мы вас воскресили.
– Позвольте узнать, зачем?
– Вопросы здесь задаю я! Когда и где вас сбили? – видя, что новичок впал в ступор, добавил: – Что помните о последнем бое? Когда это было?
– 7-го июля 1943 года мы звеном вылетели на штурмовку большевиков…
– На чём летели?
– На «Сорокопуте». Истребитель-бомбардировщик FW-190А-4 W. Это было южнее станции Поныри, Курск гебитс. Нас, со стороны солнца, атаковали два Ла-5. Эксперты. Завязалась «собачья свалка»… А ваше лицо я помню!!!
Бровь убийцы удивлённо дрогнула:
– Каким образом?
– Рассмотрел, когда вы мне стропы парашюта отрезали!
Тот удовлетворённо рассмеялся и ушёл. Не спросив больше ничего. А в душе Штрассла, чуть ли не впервые за его недолгую жизнь, поселился страх.
Чуть позже тёмно-синие, оказавшиеся офицерами Управления Мобилизации, рассказали, что через пять месяцев после гибели Хуберт был награждён Рыцарским Крестом. Посмертно. К тому времени на его счету был 221 боевой вылет и 65 уничтоженных советских самолётов. Теперь же он находится на другой Земле, в коммунистическом будущем. А в его мире большевики тоже выиграли ту войну.
Заметно захмелевший с непривычки «Андреич», плеснул ещё пива:
– Ну и что? Ты жив, Юрок! Это самое главное! Да и служишь опять. Вон – космонавтом стал. Аж самим Солдатом Сумерек!
Почему-то сейчас этот участливый зрелый мужчина стал по-настоящему дорог австрийцу. Было в нём что-то родственное. И абсолютно никакого снобизма!
– Прозит (На пользу)! – поднял свой бокал Штрассл.
– Прозит! – понятливо чокнулся краем Андреич. Минут через пятнадцать доверительной беседы он неожиданно выдал диагноз Хуберта:
– Дружок, да у тебя же типичный «синдром проигравшего»! Ты видишь вокруг мир, населённый даже не потомками победителей, а теми, кого этот твой «Третий Рейх» вообще пытался уничтожить. Там, на Земле-7. Вот мозги-то и набекрень! К тому же теперь ты, как Солдат Сумерек, должен спасти тут всех. В том числе и в своём мире, где твои фашисты опять же проиграли.
– Я не Солдат Сумерек! – грустно вздохнул пилот.
– Не понял! Как это?
– Помните, я вам говорил про своего убийцу? Это – адмирал эскадры Солдат Сумерек, Владимир Феоктистов. Я просто не смог пойти к нему в прямое подчинение. К счастью, к моменту моего воскрешения УМ уже строил «Нибиру». Я сразу согласился стать его пилотом. Грубо говоря, теперь я просто подвожу эскадре бензин и снаряды.
