Трупный синод

Безжизненные глаза Агельтруды вновь вспыхнули.

– Что вы хотите этим сказать, Альберих?

– Я хочу сказать, герцогиня, что у вас осталось два пути. Как вы верно заметили, мы с Теофилактом большие друзья и даже здесь, в ваших владениях, вы не можете не чувствовать этой дружбы. У вас во дворе стоит отряд его милиции, которой приказано препроводить вас в Рим. И этого можно избежать, если вы согласитесь сей же час покинуть суетный мир, полный такого коварства и предательства, и провести остаток жизни в уютной, чистой, монашеской келье, ну скажем в Коразмусе. Говорят, этот монастырь очень любят посещать наши святые отцы, наподобие Сергия, и, говорят, святости после этих посещений у них, как минимум, не прибавляется.

Агельтруде шутки Альбериха показались неуместными. Она нахмурила брови.

– А второй путь?

– Второй будет заключаться в том, что, не выдержав ударов судьбы, великая герцогиня сполетская Агельтруда, дочь Адельхиза, решит покончить с собой ударом кинжала. Уверяю вас, что в этом случае я до конца дней своих буду каяться в содеянном и сетовать, что великая женщина не оставила мне, суетном рабу своему, другого выбора. Ну а что касается Теофилакта, то он с легкостью примет на веру все сказанное мной как в том, так и в другом случае, а командир римского отряда Трифон подтвердит, что его люди, увы, опоздали.

Агельтруду начала бить дрожь. Она поняла, что целиком и полностью находится сейчас во власти этого страшного человека. Внезапно ужасная догадка осенила ее.

– А ведь это ты…. Это ты! Ты! Ты убил моего Гвидо!

Альберих подавил в себе желание сию же секунду наброситься на нее, закрыть рот рукой и прошептать ей на ухо обо всех событиях, творцом которых он явился. Однако, сколь ни был воинствен его отряд, но горожане при первом же приказе Агельтруды, при одном только ее крике о помощи растерзали бы их всех. А самое главное, что, даже расправившись с Агельтрудой, Альберих стал бы в глазах всех узурпатором Сполето, которому в скором времени пришлось бы выдержать атаку разгневанных наследников, того же Радельхиза, и не было бы никого, из власть предержащих, кто выступил бы ему в поддержку. Нет, Альберих был гораздо хитрее, чем внешне казался. Поэтому камеринец только укоризненно покачал головой и даже выдавил из своих глаз какую-то влагу, должную, вероятно, обозначать слезы оскорбленного.

– Горе затмило все-таки ваш разум, герцогиня, только этим я могу объяснить ваши страшные обвинения. Я был подле вас все эти годы, и все действия мои лучше всяких слов свидетельствуют о моей верности вашему роду. Я всем сердцем любил ваших сыновей, которые для меня, грешника, всегда были образцом благородства и смирения и, да будут Небеса свидетелем моим, не желал себе иных сюзеренов. Я очень огорчен, что тень подозрения в мою сторону омрачает ваше чело. Но, видит Бог, полет стрелы, а точнее карающую длань Небес, я был остановить не в силах.

– И в то же время ты говоришь, что убьешь меня, ради того, чтобы самому остаться безнаказанным? Почему же ты сразу, мой храбрый и преданный вассал, обязанный мне всем, что имеешь, не прикончишь меня и не облегчишь свой выбор?

Альберих подошел к ней и положил руку на ее щеку. Она отшатнулась, удивляясь такой фамильярности.

– Нет, я не могу поднять на вас руку, благороднейшая Агельтруда. Сколь бы ни был жесток мой разум, но сердце мое тает, когда вы со мной рядом, а колени подгибаются против моей воли, в силу моего величайшего уважения к самой невероятной женщине, которую я когда-либо встречал. Но дело в том, что Теофилакт и его слуги также не заинтересованы в вашем прибытии в Рим, и их сердце и разум ничем не стеснены. Никто не заинтересован, даже папа Иоанн, который считает, что Святой Престол в последние годы довольно пережил потрясений и унижений. И так распорядилось Небо, что сейчас подле вас никого кроме меня не осталось. Я же готов лишь повторить, герцогиня, что являюсь верным слугой сполетского дома, который теперь находится под угрозой полного разрушения. Я вновь преклоняю свои колена перед вами, о, величественнейшая! И умоляю вас выбрать путь монашества, ибо тогда, до конца дней своих, буду благодарить Господа за то, что позволил сохранить жизнь женщине, которую боготворю.

И с этими словами он поцеловал в лоб мать убитых им сыновей.

– Для вас путь в Рим, это путь в небытие, моя госпожа. Тогда как, оставшись в этом мире, вы оставите себе шанс на месть. Однажды вы явитесь Немезидой[139 - Богиня возмездия в древнегреческой мифологии] для всех них, а я буду вашим карающим мечом, – и с этими словами он прижал герцогиню к себе и прижался губами к ее бледным устам.

Он знал, что говорить и что делать. Несчастной, истерзанной женщине, потерявшей своих детей, чья собственная судьба висела на волоске от костра, этот «иудин» поцелуй показался благословением Небес. Альберих в этот момент почти физически чувствовал, как успокаивается и размягчается, словно воск, каменная душа Агельтруды.

– Да ты прав, ты тысячу раз прав. Я сделаю все, как ты скажешь, Альберих. Я покинута всеми. И в одном тебе моя надежда, – шептала Агельтруда тому, кто несколько минут назад ей недвусмысленно дал понять, что убьет ее, чтобы обезопасить себя. Вероятно, в этот момент адекватная оценка реальности ее все-таки покинула.

Негодяй воспользовался ее состоянием. К этому его толкал опять же холодный и безжалостный расчет. Ублажая пожилую, иссохшую от горя женщину, испытывая тошноту от одного запаха ее старой плоти, целуя ее в сморщенную по-птичьи шею, он преследовал одну, только одну известную ему цель.

– Я готова, Альберих, готова к постригу. Обещай мне, что будешь навещать меня, что останешься со мной, до конца нашего с тобой пути. Мы отомстим им, любовь моя. Но…. что будет с моими людьми, моим замком, моим герцогством? Оно не должно достаться им! Ты, только ты можешь и должен будешь защитить его! Ты должен стать наместником Сполето до той поры, пока сюда не приедет мой брат!

Альберих даже отвернулся от нее, жестом показывая, что сбрасывает растроганную слезу, а на самом деле, чтобы скрыть пламя победного торжества, загоревшегося в его глазах. Вот оно, то, чего он так страстно добивался и ради чего пошел на смертельный риск! Не зря он столько времени потратил на эту отвратительную старуху!

– Только прикажите, моя герцогиня, и я, и потомки мои до конца дней своих и до последней капли крови в своих жилах будем отстаивать честь и могущество Сполето. Мы подчинимся любому сюзерену, выбранному вами в наследники, но более всего я верю и того страстно желаю, что настанет день, когда я распахну двери вашей кельи и вы сами вернетесь в мир во всем прежнем блеске и могуществе! Теперь же необходимо торопиться, ваши враги, упустив вашу душу и тело, не преминут растерзать все ваше имущество.

– Да, да, Альберих… Только не забывай навещать меня. Я подпишу все распоряжения. Но…. Их ведь надо будет согласовать с королем и императором…. А кто будет сейчас императором? – и, вспомнив о сыновьях своих, она вновь залилась слезами.

Альберих снова терпеливо ждал, пока она успокоится. Затем он помог ей привести себя в порядок и, как заправский постельничий, ловко одел свою госпожу в шелковые платья. Нежно подняв Агельтруду на руки, он галантно усадил герцогиню в широкое кресло и позвал слуг.

Заранее проинструктированный камеринский священник уже битый час томился возле покоев герцогини. Там же находились и ближайшие друзья Альбериха, готовые при любом сигнале тревоги ворваться и расправиться с Агельтрудой по-своему. Теперь же они, войдя в покои, с изумлением взирали на сохранившую еще остатки величия герцогиню и дивились ее решительности и твердости, с которой она приняла обет, став спустя полчаса послушницей Евдокией.

Агельтруда пред тем подписала манускрипт, в котором известила о распоряжении своем передать герцогство сполетское в управление Альбериху, графу Камерино и Фермо. Наследственные же права на герцогство Агельтруда по своей смерти отдавала своему брату, Радельхизу Беневентскому, о чем было составлено соответствующее письмо-прошение в Рим на имя папы Иоанна Девятого. Аналогичное письмо было составлено на имя неизвестного лица, которому суждено было бы со временем стать новым правителем империи франков. Третье письмо, схожее по содержанию, предусмотрительный Альберих попросил написать на имя Беренгария Фриульского, являвшегося сейчас номинальным королем Италии.

Все эти письма Альберих сложил в один ларец наряду с теми документами, которыми он поверг в шок герцогиню сполетскую. Теперь пришло время рассказать и о них. Письмо Агельтруде от папы было составлено по наущению Альбериха и Теофилакта и содержало в себе приглашение герцогине прибыть в Рим, чтобы именно здесь встретить будущего императора Гвидо, ее сына. Папа резонно полагал, что Аппиева дорога, ведущая в Рим из Беневента, будет не в пример безопаснее той полуохотничьей тропы, которой пробирался Альберих. Кроме того, Рим представлялся для кандидата в императоры неизмеримо более надежной защитой, чем Сполето. В итоге папа согласился на написание этого письма, которому суждено было сыграть прямо противоположную роль. А вот второе письмо, которое написал Теофилакт, действительно было приказом об аресте Агельтруды и ее немедленной доставке в Рим. Составлено оно было вне стен канцелярии Теофилакта, его личным писарем, об этом письме никто, кроме Альбериха и Теофилакта, не знал, но оно было скреплено печатью Рима, и Альберих блестяще использовал его в качестве орудия своего шантажа.

Утром следующего дня печальная повозка навсегда увозила из Сполето одну из самых блестящих женщин своего времени. Расставаясь со своей госпожой, Сполето, сам на тот момент не подозревая, в этот день также навсегда прощался со своей ролью неофициальной столицы Италии и начинал, тем самым, свое долгое погружение в провинциальную трясину.

На прощание Альберих удостоил трепетного поцелуя остриженную голову Агельтруды, она благодарно и даже как-то весело помахала ему на прощание рукой. Альберих терпеливо, до конца исполняя свою партию пылкого любовника, смотрел ей вслед, а затем подозвал к себе одного из своих друзей, верзилу Марка:

– Твои люди очень помогли нам, Марк, – сказал он, по-прежнему не отрывая взгляда от удаляющейся повозки, – я бы хотел их отблагодарить. Ничтожные смерды ведь всегда мечтают насладиться телом благородной сеньоры, даже если она уже не столь молода и упруга, не так ли?

Марк противно хохотнул.

–Это будет ярчайшим воспоминанием в их никчемной, грязной жизни!

Повозка скрылась за горизонтом. Спустя время, вслед ей выехали на лошадях несколько холопов Марка. Прежде чем несчастной, полубезумной Агельтруде будет суждено достичь стен монастыря Коразмус и окончательно раствориться в них для Истории, ей предстояло пройти через еще одно унижение, о подробностях которого обычно умалчивают. Альберих еще несколько минут смотрел в направлении опустевшей дороги, кривя в ухмылке лицо, когда здравый рассудок одержал верх над стремлением немедленной мести своей бывшей госпоже. «Беренгарий, Радельхиз, папа» – мозг Альбериха быстренько составлял своему господину список его вероятных врагов, которых мог породить столь опрометчивый поступок.

– Марк, быстро останови своих людей. Я передумал.

Марк уперся непонимающим взором в Альбериха.

– Чего уставился? Всему свое время, эта старуха еще может нам пригодиться. А твои люди пусть еще немного подержат пост, это для них полезно.

Эпизод 34. 1652-й год с даты основания Рима, 13-й год правления базилевса Льва Мудрого, 3-й год правления франкского императора Арнульфа (ноябрь 898

года от Рождества Христова)

Деятельная натура Альбериха не позволяла ему долго упиваться достигнутой целью. В неспокойный век отважным и энергичным авантюристам, наподобие него, частенько улыбалась удача с помощью крепкого меча или терпкого яда совершить головокружительный взлет по иерархической лестнице, однако во множестве случаев успех оказывался недолговечным, а расплата за самонадеянность и минутное расслабление слишком жестокой. Альберих был человеком своего времени, и он прекрасно понимал, что удержаться на покоренной им вершине будет намного сложнее, чем взобраться на нее. Поэтому он недолго нежился в покоях своих бывших хозяев, а поспешил укрепить свою власть и авторитет на завоеванных столь малой кровью обширных землях.

Прежде всего, он поспешил привлечь на свою сторону жителей Сполето, для чего новым сюзереном были милостиво распечатаны винные погреба сполетских герцогов, открыты житницы и мясные склады, а вечно обираемым ливелляриям было обещано сохранение арендной платы на прежнем уровне в течение ближайших трех лет. Молитвы за здравие Альбериха и Агельтруды ежедневно возносились во всех базиликах Сполето, а женский монастырь, приютивший герцогиню, получил щедрую ренту, большая часть которой, правда, почему-то пошла на увеличение охраны этого благочестивого сооружения. Все эти мероприятия возносили Альбериха в глазах черни и заставляли недоброжелателей хотя бы временно прикусить свои острые языки.

Манифест о передаче герцогства под управление Альбериха ежедневно читался на рыночных площадях всех сполетских городов, чего нельзя было сказать об указе о наследовании герцогства Радельхизом из Беневента, о котором было сразу забыто. В такой ситуации, пока Радельхиз пребывает в неведении, самым важным для Альбериха являлось скорейшее признание его прав со стороны сеньора, каковым на тот момент для него мог являться только Беренгарий Фриульский. Поэтому не прошло и недели со дня воцарения Альбериха в Сполето, как он с небольшой дружиной покинул свою новую резиденцию и устремил своих лошадей на север. Управителем Сполето, в свое отсутствие, Альберих назначил Кресченция.

Спустя неделю ворота небольшого замка Фриуль[140 - Ныне город Чивидале-дель-Фриули], уютно устроившегося на реке Натизоне, настороженно открывались перед сполетской делегацией. Было отчего насторожиться, хозяин замка Беренгарий Фриульский имел давний счет к Альбериху, открытый в день битвы при Треббии, когда юный Альберих, воевавший на стороне Гвидо Сполетского, своим мечом контузил тогдашнего претендента в короли и в немалой степени способствовал конечному успеху сполетцев. Однако с той поры минуло десять лет – срок колоссальный для Италии, где политические мизансцены менялись с калейдоскопической быстротой. Сегодня же Беренгарий, будучи сам не обделен авантюрной жилкой, с первых же минут разговора легко разглядел в Альберихе человека, сходного с ним по необузданности духа и готовности к риску. Справедливости ради, стоит только отметить, что король Италии и маркграф Фриуля, с течением лет религиозным смирением все-таки научился мало-помалу осаживать суетящихся в своей душе бесов, тогда как Альберих, как правило, терпел от них поражение за поражением.

Беренгарий намеревался принять гостей вежливо, но без особых почестей, и был немало поражен, когда Альберих, гремя походной кольчугой, упал пред ним на колени и разразился страстным водопадом заученных велеречий в адрес Беренгария, его жены Бертиллы, а также дочери Гизелы, глаза которой только-только начали просыхать от слез по поводу ее несостоявшегося брака с Ламбертом.

– Воистину, благородный мессер Альберих, ваш цветистый слог по силе впечатления своего не уступит славе вашего меча. Позвольте узнать, что подвигло вас предпринять столь долгую и опасную поездку в мои владения?

– Кир, государь мой, новости, которые я принес с собой, настолько неожиданны, грустны и требуют действий, что я настоятельно и заранее прошу вашего разрешения присоединить свой меч и оружие моих вассалов к вашим знаменам.

– Мессер Альберих, трудно передать радость и гордость за то, что под мое начало может встать славнейший милес, которого редко доводилось видеть лангобардскому королевству, но напоминаю вам, что вы являетесь вассалом Сполетского герцогства, с которым меня сейчас связывают самые дружеские отношения.

– Благородный и славный король, одно только ваше слово и раньше, чем зайдет солнце сегодняшнего дня, герцогство Сполетское принесет вам вассальную присягу верности.

Беренгарий суетливо зашевелился и громко засопел. Интуиция подсказывала ему, что гость принес для него радостную весть.

– Не томите нас, мессер Альберих, поведайте, что произошло?

Альберих не стал растекаться мыслью по древу и сразу выпалил Беренгарию новости о внезапной смерти Гвидо и решении Агельтруды уйти в монастырь. На мгновение у Беренгария перехватило дух.

–…. Великое Сполетское герцогство стоит теперь на пороге междоусобного кровопролития, от которого и так немало страдает ваше королевство, – Альберих никогда не скупился на лесть и потому охотно вкраплял в свою речь словосочетание «ваше королевство», – мне, как вассалу Сполето, страстно хотелось бы видеть своим сюзереном того, кто верой и правдой будет служить, в свою очередь, своему сюзерену, великолепному королю Богом хранимой Италии, и я готов присоединить свой меч и мечи моих вассалов, дабы великолепный король ко всем прочим регалиям добавил бы недостающее и восстановил империю Карла Великого!