Возвратятся в свои года.
В довоенные, где по двадцать,
Где рябина в лесу горька,
Где ребята учились драться,
Чтоб до крови, наверняка.
Не успели, ушли негаданно,
Пухом русская им земля.
И калекам им были рады бы,
Как вот этим, что вдаль пылят.
Не пропавшие, с горькой метою,
Не винящие никого,
С давней песней своей не спетою
Века страшного моего.
Интервью
– Вы позволите?
– Садись…
Хлопни форточку, продует.
Ты, писатель, не сердись,
До сих пор не отойду я.
У тебя сейчас одно —
Выдать бой на перевале,
И тебе, видать, «окно»
Для моих ответов дали.
Мол, поярче опиши,
Дай динамики и света,
Чтоб величие души
Отпечатала газета.
Я тебе не стану врать,
Не ищи во мне Героя.
У меня жена и мать
Да ещё детишек двое.
И когда я там упал,
(И подумать жутковато!),
Промелькнуло: всё, пропал!
Как они там без меня-то?!
Знаю, думаешь про долг,
Но тогда, на перевале,
Думал, как приду без ног,
Что домой дойду едва ли.
В бетеэре рвал бинты,
И в бреду орал: «В атаку!»
Ну, скажи, а смог бы ты
Пережить такую драку?
Ты прости, я не в упрёк,
Я к тому, что сердце ноет:
На мучения обрёк
Мать и мальчиков с женою.
Я, конечно, не слабак,
Голова как надо варит.
Но не думал, что вот так
Жизнь возьмёт да и ударит.
Мы, конечно, поживём…
Может, слышал, город Шуя?
Не пиши ты ни о чём,
Как солдат тебя прошу я.
Ни к чему, одна возня,
Ни к чему, что в схватке где-то…
Не пиши, майор, с меня
Современного портрета.
Всё как надо, на посту,
По закону и по долгу…
Отвернулся, пустоту
Простынёй прикрыл, как ногу.
На Родину
Не спится ребятам в февральскую ночь,
Но жизнь благосклонна
И к ним, и ползущим на Родину прочь
Озябшим колоннам.
Они в напряженье идут по мосту
И траками лают,
А трассеры плотно летят в пустоту,
Но с гор не стреляют.
Патронов осталось полным-преполно,
Остались и мины…
Но в этих горах, опустевших давно,
Застыли машины.
И зябко, и душно в седом феврале.
Сверкают медали,
Но крови за них мы афганской земле