Калиакрия (Собрание сочинений)

Наша Кинбурнская коса
Вскрыла первы чудеса!

В честь Кинбурнской побды Екатерина повелела отчеканить 190 медалей с надписью: «Кинбурн 1 октября 1787». Однако по ошибке директора Монетного двора при пересылке бумаг где-то «потеряли ноль, в результате чего было изготовлено всего… 19 медалей.

Получив эти медали, Потемкин ломал голову, как их делить! Злился: – Что у нас меди не хватает, могли и поболе кругляхов наделать! Не обеднели бы!

Светлейший решил по справедливости:

– Шесть медалей – пехоте, шесть – коннице, шесть – верным казакам и одну – артиллеристу, который поджег бомбой турецкий флагман. Кому именно давать, пусть решают сами!

Нам известен, по крайней мере, один кавалер Кинбурнской медали – запорожец Мартын Чепижко.

Медали с надписью: «Кинбурн 1 октября 1787»

* * *

Весть о сокрушительном поражении турецких войск под Кинбурном мгновенно долетела до Константинополя. Русский агент доносил из турецкой столицы, что на берегу канала «многие женщины воют и плачут кто о сыне, кто о муже, другая о брате своем, которые, как они говорят, с Бекир-пашинскою эскадрою все пропали». Приехавший из Очакова купец донес Порте, что «в воскресенье турки возвратились в Очаков в самом малом числе, тотчас жители, стоявшие над морем с детьми и женами с великим плачем в крепость убежали».

Озабоченный известиями из Очакова, великий визирь каждый день ездил к устью Босфора смотреть, не возвращается ли флот. Одновременно он потребовал от французского посла обещанных 12 линейных кораблей и 12 фрегатов со всем вооружением, а также корабельных строителей, подобных Лероа.

Личного палача он отправил в Очаков за головой Бекир-паши.

Боясь очередного антивоенного бунта, Порта всячески старалась сохранить в тайне сведения о поражении под Кинбурном. Для поднятия боевого духа распускались противоположные слухи.

– Вы слышали, что Кинбурн и Тамань уже взяты, а в Синопе потоплено четыре русских корабля! – сообщали на базарах обывателям словоохотливые чиновники.

– Да что вы говорите! – радовались торгующие и покупающие. – Велика милость Аллаха к его рабам!

Глава четвертая

Трагедия капитана Веревкина

К большому неудовольствию Суворова, контр-адмирал Мордвинов ничем не поддержал его в день генерального сражения за Кинбурн. Лиманская флотилия под командой контр-адмирала Мордвинова так и не покинула дельты Днепра. И хот флотилия была не велика: три корабля, фрегат с ботом, баркасы да галеры гребные, помощь Суворову она могла оказать существенную. Большой книгочей, знаток английской экономики и поклонник Адама Смита, либерал и сын знаменитого адмирала, Николай Семенович Мордвинов, при всем том, был никудышным моряком. Он не мог, ни командовать, ни принимать решений. В жизни бывает и так.

– Почему этот академик отсиживается в речке и боится показать свой нос на море! – ругался генерал-аншеф Суворов, и в его словах была правда.

Когда битва за Кинбурн уже была завершена, Мордвинов осторожно вышел в Днепровский лиман. К вечеру он встал на якорь в расстоянии трех с половиной верст от Очакова.

Турецкий флот в составе трех линейных кораблей, пяти фрегатов и шести десятков различных мелких судов, стоял на якорях западнее города. Оценив обстановку, Мордвинов решил, что если зажечь крайний корабль на южном крыле, то весь турецкий флот будет воспламенен ветром, как-то уже было при Чесме. Для приведения в действие своего плана он выделил плавбатарею капитана 2 ранга Веревкина.

Дело в том, что при флотилии имелись две плавбатареи. Батареи те были неуклюжи и тихоходны, а потому думали, что будут они в случае чего, стоя на якорях, отгонять турок от днепровских проток. На большее не годились. Насмешники дали им прозвище – «мордвиновские сундуки».

Андрей Веревкин командовал плавбатарей № 1. Своей батареей он гордился.

– И ничего вы не понимаете в проекциях корабельных! – говорил он, бывало, когда одолевали друзья-насмешники. – Вы только поглядите, какая она у меня пузатенькая, да и пушками, что ежик утыкана! Это ль не красота и прелесть?

Насмешники лишь плечами пожимали. Не поймешь этого Веревкина: то ли шутит, то ли нет? С тем и отходили в сторонку.

Биография же у капитана Веревкина была самая, что ни на есть боевая. Не многие на Черноморском флоте с ним сравняться могли. Еще в чинах мичманских прошел Веревкин Чесму, где дрался отважно и рану тяжелую получил. Затем, уже в чинах лейтенантских, штурмовал он сирийскую крепость Бейрут, бился с турками по всему Эгейскому морю, блокировал Дарданеллы. Не один год командовал кораблями и фрегатами на Балтике. Но ходу Веревкину там в чинах не было. Может, оттого, что уж больно худороден и некому за него полслова замолвить, а может, оттого, что нрав имел строптивый да правду-матку резал, когда о том его и не просили. В общем, едва стал флот Черноморский создаваться, напросился сам он в степи херсонские. И хотя выходило ему здесь по всем статьям кораблем линейным командовать, он его так и не получил. Контр-адмирал Мордвинов не пожелал отдавать столь опытного капитана в Севастопольскую эскадру, а оставил у себя в Лиманской. Так Андрей Евграфович командиром плавбатареи и стал.

После неудачи 1787 года, когда не удалось отбить у Суворова Кинбурнскую косу, турецкий флот отстаивался на якорях у Очакова. Более шестидесяти вымпелов собрал под своим началом опытный Эски-Гассан. Лиманская флотилия в силах туркам уступала, а потому посылать ее в линейное сражение Мордвинов опасался из-за явного неравенства сил. Но Потемкин неустанно требовал наступательных действий. И Мордвинов, наконец-то решился. Собрав у себя капитанов и флагманов, он объявил:

– Старый Хассан расположил свой флот тесным полукругом, и я повторю ему чесменскую ночь!

По замыслу Мордвинова, ночью к туркам должна была подойти плавбатарея, охраняемая, несколькими галерами. Внезапным кинжальным огнем она должна была зажечь стоявшие с наветренной стороны турецкие корабли. По расчетам русского командующего, разносящий искры ветер должен был довершить все остальное. Лавры и слава Чесмы не давали покоя кабинетному флотоводцу…

Капитаны отнеслись к мордвиновскому прожекту более чем прохладно. На бумаге у Мордвинова все ладно и красиво, а как выйдет на деле – не ведомо еще. Морщились капитаны, но молчали. Не сдержался, как всегда, лишь Веревкин, хотя и дергал его за рукав капитан 2 ранга Сакен: мол, уймись, Андрюша, не лезь на рожон, когда начальство стратегирует! Нe послушал совета Веревкин, вскочил со своего места и начал говорить матку-правду:

– План ваш, господин адмирал, хорош лишь для чтений кадетам корпусным, для дела же настоящего он не годен! Нельзя посылать одно судно против целого флота – сие есть верная гибель! Я прошел и Чесму, и много иных баталий, а потому могу сказать, что ничего из плана вашего не выйдет!

Мордвинов стоял красный как рак.

– Уж не боится ли господин капитан, что именно его я намерен посылать в сражение? – скривился он. – Не заробел ли?

Веревкин, разумеется, не отмолчался:

– Я на службу не напрашиваюсь, но от оной и не отказываюсь! Труса ж никогда не праздновал. Не подведу и на сей раз! А правду свою вам уже сказал!

– Решение о баталии ночной я уже принял! – сложив руки на груди, объявил Мордвинов. – Совет окончен. Прошу господ офицеров расходиться!

В полдень 3 октября 1787 года с флагманского фрегата ударила сдвоенным залпом пушка. То был сигнал: «Изготовиться к нападению на неприятеля». Помимо плавбатареи № 1 к турецкому флоту должны были идти галеры лейтенанта Константинова и мичмана Ломбарда.

Веревкин собрал на палубе батареи команду, большей частью состоявшую из едва обученных рекрутов. Рассказал им о предстоящем деле. Затем унтера развели служителей по заведованиям.

Когда же стало темнеть, Веревкин передал голосом на галеры, что снимается с якоря, и попросил не отставать от него. Большего он сделать не мог. Многомудрый Мордвинов не удосужился подчинить ему командиров галер.

Уже спустя каких-то полчаса Веревкин заметил, что ни одна из галер так и не начала движения вслед ему. Капитан 2 ранга нервничал. Формально идти в одиночку к турецкому флоту Веревкину не следовало, но ждать галеры (когда они подойдут – неизвестно) он тоже не мог: ведь тогда под угрозой оказывалось все предприятие. В столь сложном и щекотливом деле командир плавбатареи № 1 поступил наиболее разумно – он начал движение, не без основания полагая, что быстроходные галеры вполне догонят его тихоходный «мордвиновский сундук».

– Выставить по бортам матросов, чтоб смотрели галерные фонари! – приказал он своему старшему офицеру лейтенанту Кузнецову.

Ветер был верхний, и чтобы батарея лучше держала курс, шли на веслах. Незадолго до полуночи к плавбатарее, наконец, подошла шлюпка. Из нее перепрыгнул мичман Ломбард.

– Что это значит, Юлиан Иванович? – обратился к нему пораженный Веревкин. – Почему вы не на своем судне, и где, наконец, ваша «Десна»?

Ломбард ответом его не удостоил, а молча протянул засургученный пакет. Ознакомившись с посланием, Веревкин был весьма удивлен и озадачен. Контр-адмирал Мордвинов извещал командира плавбатареи о том, что Ломбард потерял в темноте свою «Десну» и по этой причине назначен командиром галеры лейтенанта Литке.

– Ну, а где же ваша новая галера, господин мичман? – поднял глаза на мальтийского рыцаря капитан 2 ранга.

– Ее я тоже не нашел! – браво ответил мичман.

– Так ищите! И причем здесь моя батарея? – еще более поразился Веревкин.

– Я слаб зрением и плохо вижу в темноте! – без тени смущения парировал Ломбард. – Когда же галера найдется, то я на нее и перейду!

Веревкин лишь прикусил губу. Что поделаешь! Ломбард был ему не подчинен!

– Хорошо! – бросил сквозь зубы. – Только не мешайте!