Кара ледоруба
– Да ладно, не парься. Я дачу так отремонтировал, что пальчики оближешь, утеплил стены сэндвич-панелями, участок огородил сеткой-рабицей. Бабуля обомлела, когда красотищу увидела. А у меня на участке и яблони, и вишни, и груши, да еще грядки с огурцами и прочим подножным кормом. В общем, поладили. Она еще и договор пожизненного содержания подписала. В ее хате евроремонт закатаю. Ты же знаешь, я по натуре дизайнер. А свою сдам квартирантам.
– А деньги? – не понял Горностаев, удивляясь, как ему удалось уговорить любительницу кошек расстаться с городской квартирой и перебраться в глухой угол, куда и скорая помощь вряд ли доберется. – Во сколько обмен обошелся?
– Ты, пацан, всегда такой бестолковый или прикидываешься? Я же сказал: договор подписан. Она передала мне свою квартиру в обмен на то, что буду ее содержать, пока не помрет. Старушка жилистая, но мои годочки не переборет.
***
Перед майскими праздниками больничный лист закрыли, хотя Горностаев все еще прихрамывал. Врач объяснил, что установленный срок истек, для госпитализации причин нет, а инвалидом его никакая медицинская инстанция не признает, если не приложить к этому некоторые усилия. Эскулап развел руками и вопросительно взглянул на пациента. Намек насчет инвалидности Андрея покоробил. Еще чего не хватало.
Выходу на работу больше обрадовался, чем огорчился. Пребывание в четырех стенах утомило, он соскучился по пустопорожнему женскому трепу. Телевизор возненавидел. Ох уж этот ящик. Окно в мир, но искривленное и убийственно фальшивое. Советский телик вспоминать не хотелось, но российский оказался еще хуже: тупость, пошлятина и чернуха.
К телевизору Андрей пристрастился поневоле. Управляющая компания наняла электрика, который, перепутав фазы, подал в розетки триста восемьдесят вольт. В подъезде сгорели холодильники, телевизоры, компьютеры и прочие бытовые устройства, подключенные к сети. Кому-то повезло, вышли из строя только силовые элементы, снижающие напряжение. Да и пара холодильников еще советского производства стоически выдержала наглую атаку. А вот его ноутбук, как назло подключенный к сети, загнулся. Вызванный на дом мастер трагически известил: «Сгорела материнская плата. Дешевле новый купить».
Разрыв с интернетом вверг Горностаева в неизбывную хандру. Пожалуй, никто за последние годы так крепко его не огорчал, как безымянный электрик. И откуда такие криворукие берутся? Андрей торчал в интернете часами, а тут облом. Он подключил мобильный телефон к сети, хотя раньше этой услугой не пользовался, опасаясь вирусов. Читать новости, куда ни шло, а вот набирать тексты на малюсеньком экране – занятие для мазохистов. Пришлось ограничиться эсэмэсками и короткими сообщениями по электронной почте.
Хорошо, что по пути на работу догадался купить две бутылки марочного вина. Отметили его выздоровление, а заодно обмыли долгожданное приобретение – немецкий рентгенофлуоресцентный спектрометр, о котором Надежда Леонидовна давно мечтала. Удивительный прибор, на уровне атомов может распознавать, из чего состоят вода, земля, минералы и любая снедь. Элегантный и без лишних наворотов, на столе много места не занимает. Рядышком монитор, на который выводится вся информация. Это не дедовские методы, от которых в Европе давно отказались. Андрей разглядывал его с куда большей заинтересованностью, нежели женщины, что не укрылось от зоркого пригляда Оксаны.
– Наш Горностаев – безнадежный технократ, – заключила она. – Теперь его от спектрометра не оттащишь. Бьюсь об заклад, еще и собственную программу для прибора накрапает.
– Да на здоровье, – усмехнувшись, заметила Надежда Леонидовна. – Глядишь, свою фирму откроет, и о нас, горемычных, не забудет.
Андрей потупился. Эту идею шефиня продвигала давно, но почему-то ставку делала не на себя, а на него. Может, потому, что других мужчин в лаборатории не наблюдалось. Предлагаемый ею проект сулил безбедность и даже обеспеченность. Золотое дно, если подойти грамотно. Можно играючи определять, стоит ли пить воду из колодца, присутствует ли отрава в продуктах, купленных в гипермаркете. На самом деле это мелочи. Никто не запрещает вбить в сферу деятельности любую куплю-продажу, рытье карьеров и даже охрану памятников культуры. Еще остаются подлинность картин и ювелирных украшений. Надежда Леонидовна вытащила из интернета официальный финансовый отчет сходной фирмы из Омска. Прибыль за год – четыре тысячи рубликов. Уставной и собственный капитал, включая оборотные активы – десять тысяч. Разумеется, мухлюют, но с умом. Надежде Леонидовне грезилось, что именно Горностаев должен стать учредителем и главой фирмы, а она при нем замом, да и претендует всего лишь на двадцать процентов от прибыли. Уже присмотрела главбуха, над отчетами которой в налоговой будут плакать от умиления.
Андрей осознавал, что по большому счету, не Надежда Леонидовна должна его уговаривать, а он ее. В противном случае снимай штаны и облачайся в юбку. То ли наглости в нем маловато, то ли с избытком порядочности, доставшейся от родителей, которые считали неприемлемым любое вранье, не говоря о каких-то махинациях. Помнится, мама даже всплакнула, когда арестовали директора совхоза, ворюгу, каких поискать. «Какой стыд, господи! – восклицала она, обращаясь к мужу, недоумевающему, с какой стати она так убивается. – Как же он теперь будет глядеть в глаза жене и дочке?». Бедная мама, ей и в голову не приходило, что директор просто поторопился с предприимчивостью, через несколько лет и совхоз, и страну размели по кусочкам.
– Ты, Андрей, не кочевряжься, – многозначительно переглянувшись с женщинами, предупредила Надежда Леонидовна. – Мы тут за тебя испереживались. Оксана нашла горящий тур в Турцию по цене в два раза дешевле обычного. Отель трехзвездочный, но ты ведь альпинист, удобства тебе по барабану. Зато десять дней у моря, да и ногу подлечишь. Я слышала, морская вода очень даже полезная.
– Спасибо девушки, – твердо проговорил Андрей и с удивлением взглянул на Оксану. – Даже не знаю, что сказать. Так неожиданно. Вы молодчаги, я рад, что работаю с вами. Честно. Только не обижайтесь, не поеду.
– Ты ведь не дурак, Андрюша, – возмутилась Оксана. – В этот год никакие горы тебе не светят.
– Что я на пляже буду делать?
Горностаев с таким отчаянием взглянул на женщин, что они дружно расхохотались.
– Дурака валять, больше от тебя ничего не требуется, – пояснила Надежда Леонидовна. – Тур оплачен и оформлен на твое имя. Так что возражения не принимаются. Купили его вскладчину, деньги вернешь, когда сможешь.
Глава вторая. «Когда подступает отчаянье»
Лабораторные дамы уверяли Горностаева, что в отелях Турции русский язык как родной. Однако девушка за стойкой администратора, улыбаясь, будто только его и ждала, щебетала исключительно на турецком. Андрею показалось, что она специально делает вид, будто не понимает русский. Его подозрения еще больше усилились, когда проследовал в номер: кондиционер и телевизор, сколько он ни пытался их оживить, стыдливо молчали. Он спустился в холл. Улыбчивая турчанка, пытаясь его понять, широко распахивала узкие глазенки и без конца повторяла «sorry». Издевалась? Вызванный на помощь турок, вероятно, лингвистически более продвинутый, выслушав претензии гостя, о чем-то спросил дежурную администраторшу, а потом долго и почтительно что—то объяснял Горностаеву на каком-то непонятном суржике. В сговоре, однозначно, решил Андрей, недобро вспомнив Оксану. Заметив за плечом турчанки объявление «Free Wi-Fi», он вернулся в номер, достал из рюкзака новый ноутбук и возвратился к стойке. Чтобы бы там ни говорили о Google, переводчик рулил. Сдержав гнев, Горностаев кратко написал, чем недоволен. Турок и турчанка, недоуменно переглянувшись, долго препирались. Судя по их репликам, выясняли, кто виноват. Турок жестом попросил гостя проследовать за ним. Они поднялись на второй этаж. Номер мало чем отличался от предыдущего, зато в нем присутствовал балкон, да и электроника беспрекословно подчинялась.
Откуда Андрей мог знать, что Оксана, подыскавшая отель, слегка слукавила. Оказалось, гостиница и на три звезды не тянет, даже нет бассейна, зато расположена не в унылом Кемере, а в крохотной бухте на Эгейском море. Городок зажат горами, аналог крымского Гурзуфа. Залив потрясающий. Туркам здешний отдых не по зубам, а для европейцев в самый раз.
Явившись на завтрак в ресторан, расположенный рядом с пляжем, Горностаев почувствовал себя советским человеком: за едой выстроилась очередь, гомонящая на разных языках. Он пристроился за седовласым пожилым мужчиной, досадуя, что рано поднялся, мог бы еще с полчасика поваляться в кровати. Минут через десять, когда за Андреем стояло больше десятка голодных постояльцев, к седоволосому туристу подкатила престарелая дама, скорее всего, жена. Они весело щебетали на английском, но потом женщина, нежно погладив собеседника по плечу, удалилась в хвост очереди. Надо же, подивился Андрей, кто бы возразил, если бы она заняла место перед мужем. Другое наблюдение, уже негативное, касалось крохотного пляжа гостиницы, на который он спустился с террасы ресторана после завтрака. Треть лежаков занимали отдыхающие, а на остальных валялись полотенца. Ни одного свободного места. Андрей бесцельно бродил по песку вдоль кромки прибоя, когда неожиданно услышал русскую речь.
– Зая, сгоришь, надень футболку.
– Котик, у меня кожа смуглая, мне солнышко нипочем.
Горностаев остановился и краем глаза окинул воркующую молодую парочку. Парень и девушка расположились на установленных впритык лежаках, повернувшись на бок, глядели друг на друга с обожанием и в упор не замечали окружающих. Судя по отсутствию загара, приехали недавно, однако плечи у обоих слегка подгорели. О принадлежности парня к россиянам красноречиво свидетельствовали узкие плавки, тогда как все иностранные мужики щеголяли в длинных шортах. Навязываться в собеседники Андрей не любил, но поскольку других русскоязычных граждан поблизости не наблюдалось, он подошел к соплеменникам, извинился за вторжение и представился. Парень с девушкой неподдельно обрадовались, вскочили на ноги и наперебой затараторили, перебивая друг друга. Матвей и Снежана сыграли свадьбу неделю назад, в этот отстойный отель их отправили предки, никаких развлечений, скукота смертная, на дискотеку нужно ездить в соседний городок. Не с кем словом переброситься, из постояльцев сплошные англичане, немцы и поляки, которые завели моду сразу после ужина занимать лежаки, набрасывая на них полотенца, а сами и не думают загорать, весь день после бурной ночи отсыпаются или где-то шляются. Торчать на пляже глупо, можно записаться на какую-нибудь экскурсию, например, они собрались посетить древний город Олимпос и огненную гору. Почему бы Андрею к ним не присоединиться?
***
На обратном пути с горы нога окончательно захандрила, пришлось опираться на плечо Матвея. Три дня Андрей отлеживался в номере. Хромая, спускался по лестнице в ресторан, на пляже не показывался. Валяясь на кровати с ноутбуком на животе, переписывался с Оксаной в «Одноклассниках».
«Ты там не скромничай, – наставляла она. – Приходи в ресторан пораньше, пока есть выбор, не суетись и не жадничай, накладывай в тарелки только то, что тебе нравится. О мясе даже не мечтай, оно тебе вредно, да и вряд ли ты его увидишь, так что налегай на салаты и фрукты. И пивом не заливайся, от него живот пухнет. Если вернешься с пузом, я с тобою раздружусь».
Андрей заверил, что к пиву равнодушен, благоразумно умолчав, что в ресторане стоят два автомата, выдающие всем желающим без каких-либо ограничений охлажденное сухое вино – красное и белое. Распробовав, он остановился на красном, терпком и вязком. Поначалу вино утоляло жажду, а затем вызывало легкое и приятное опьянение.
Когда позвонила мама, Андрей напрягся. Накануне отъезда в Турцию предупредил ее, что роуминг слишком дорог, но она, похоже, не поняла, что сын имел в виду. Мама не разбиралась в электронных технологиях, когда предложил ей в подарок ноутбук, запротестовала. Хорошо, что хоть простенький мобильник освоила.
Звонок полоснул по сердцу, в горле застрял ком. Он так и не признался, что сломал ногу. А ведь она, названивая ему, неизменно спрашивала о здоровье. Причем с такой дотошностью, что Андрей злился и однажды нагрубил. Ну почему мама наотрез отказывается переехать к нему? Он ведь костьми лег, чтобы собственным жильем обзавестись, втайне надеясь, что она таки продаст дом в проклятом поселке. Что ее держит в Крыму? Могилы? Он не раз объяснял, что будет возить ее к ним ежегодно. Тяжело вздохнув, Горностаев нажал на кнопку.
– Сыночек, ты как? Места себе не нахожу, чует сердце, с тобой что-то стряслось.
– Я в Турции, мама, на море отдыхаю, когда вернусь, сразу к тебе приеду. Ты-то как? Не болеешь?
– Далась тебе эта Турция, дома, поди, куда лучше. Сынок, у меня сердце вещун. Тебе плохо?
– Мама, ну что ты заладила? – рассердился Андрей. – Здоровый я.
– Раньше летом по горам лазил, а теперь в Турцию умотал, – резонно возразила мама.
– На работе льготную путевку выделили, – соврал Андрей, надеясь, что мама не слишком разбирается в рыночных реалиях и не знает, что профсоюзы давным-давно приказали долго жить.
– Путевку? – с сомнением переспросила мама. – Тогда ладно, отдыхай, сыночек. Жду тебя.
И первой повесила трубку, что было для нее несвойственно.
Отложив телефон на прикроватную тумбочку, Андрей уставился в потолок. У него с мамой давно установилась незримая связь, преодолевающая любые расстояния. Он будто бы ежеминутно находился под ее круглосуточной опекой, даже когда спал. После того, как они осиротели, мама словно окаменела, но при этом не пала духом, не ушла в себя, заботилась о нем, будто никакой трагедии не случилось, и даже мечтала об его будущем. Настояла, чтобы он уехал из поселка и поступил в институт. Даже город ему подобрала, объяснив, что негоже отдаляться от малой родины, как это сделал покойный отец. Ему показалось, что мама выпроваживает его, чтобы остаться одной и нагореваться. А может ей просто хотелось, чтобы сын опамятовался, оттаял в тех краях, где прошло его раннее детство, нашел свое призвание, обзавелся семьей, и она на старости лет порадовалась бы внучатам. Когда мама по телефону ненавязчиво интересовалась, не надумал ли жениться, он отшучивался, сетовал, что с деньгами напряг, какая уж тут свадьба, а она отвечала, что после войны, по воспоминаниям односельчан, было куда хуже. Между тем бабы детей рожали, а мужики и в колхозах пахали, и гидроэлектростанции строили, и целину поднимали.
Андрей вздыхал, обещал исправиться, но не осмеливался объяснить: ни одна из девушек, с которыми он встречался и делил постель, так и не затронула его сердце, хотя некоторые даже признавались в любви. Может, я урод, не способный любить, задавался он вопросом, и не находил ответа. Эту странную черствость в его характере замечали друзья, некоторые советовали обзавестись постоянной подружкой, пожить с нею хотя бы годик, а там, глядишь, приклеятся друг к дружке, обломав острые углы. Горностаев и сам не понимал, какая лихоманка его точит, почему очередная понравившаяся ему девушка уже через неделю совместного проживания вызывает неприятие, смешанное с досадой на самого себя. И ведь не сказать, что ему встречались испорченные особы или законченные эгоистки. Как раз наоборот, некоторые девушки, как считали его друзья и знакомые, подходили ему как нельзя лучше. Тем не менее, он их выпроваживал. Одна из отверженных, прощаясь, назвала его выродком, с чем он, улыбнувшись, согласился. Со временем Андрей ожесточился, девушкам наперед объяснял, что женоненавистником не является, но предпочитает вести холостяцкую жизнь. Вероятно, он бы еще долго искал причину острого неприятия потенциальной женитьбы, если бы не Вероника. Когда он заявил, что им нужно расстаться, она, одеваясь, обратила внимание на фотографию, забытую им на столе.
– Это кто?
– Старшая сестра. Она умерла, – коротко объяснил Горностаев.
– Вот оно что, – с усмешкой протянула Вероника. – Ты больной, Андрюша, ищешь женщину, похожую на нее. Помяни мое слово, когда встретишь, сто раз пожалеешь.
Горностаев не обратил внимания на этот выпад, посчитав, что Вероника, обидевшись, решила побольнее уязвить, но впоследствии не раз с удивлением убеждался, что ему и в самом деле больше нравятся девушки, внешне похожие на Катю.
***
Будь сестра намного старше Андрея, вероятно, они бы не стали закадычными друзьями. А так – всего год разницы, можно сказать, ровесники. К тому же у Катюхи ничего девчачьего и близко не наблюдалось.
– Что за наказание, – сетовала мама, – думала, девочку родила, а оказалось какую-то бедокурку.
Обижалась, что дочка и не думает отращивать косички, стрижется коротко, хотя волосы у нее на загляденье: густые, шелковистые.
Катя, гораздая на проделки, в таких случаях скромно улыбалась, исподтишка показывая язык братишке, который во всем старался походить на боевую сестренку. В родном селе зимой они совместно с другими мальчишками строили снежные крепости, устраивали сражения, атаковали недругов, забрасывая их снежками. Высшим шиком считалось угодить неприятелю в лицо. Когда речка замерзала, устраивали хоккейные баталии, причем из Кати получился классный вратарь, соперники до хрипоты спорили, на чьей стороне она будет играть. Отец, главный механик «Сельхозтехники», хоть и неплохо зарабатывал, но скорбел, когда приходилось покупать коньки с ботинками, слишком быстро у детей росли ноги. Игра порой до того захватывала мальчишек, что они, разгоряченные, сбрасывали с себя верхнюю одежду, оставаясь в рубашках и футболках, синяки от лютой шайбы не проходили неделями.
Летом по ночам уличная детвора обносила сады. Воровство не считалось зазорным, сами по себе яблоки, сливы и груши значения не имели, каждый налетчик в родном саду мог наедаться ими от пуза. Ночные атаки таили риск нарваться на хозяина, который мог запросто надрать уши или спустить с цепи злобную собаку. Варвара Ефимовна чинила порванную детскую одежду и корила мужа, дескать, отпрыски совсем от рук отбились, а он им только потакает. Игнатий Иванович задумчиво теребил усы, напускал на лицо суровость и обещал заводиле-дочке всяческие кары, даже ремнем потрясал, но Катюша знала, что воспитательные беседы проводятся только для вида, отец, обожающий бедовую дочурку, и пальцем к ней не притронется, он даже втихомолку гордится ею и наедине называет козой-егозой.
В отличие от Андрея, которому учеба давалась туго, Катя благодаря цепкой памяти новые знания схватывала с лету, на домашние задания тратила гораздо меньше времени, чем он, втайне от матери, учительницы русского языка и литературы, решала за него арифметические задачки, а он их только переписывал. Катя к удивлению взрослых не любила сладкое, шоколадные конфеты из новогодних подарков, которые родители приносили с работы, отдавала маме и брату, уважала «Золотой ключик», но только тянучку, а не рыхлятину.
Мама завела два десятка кур, поросенка и корову. А куда деваться, это ведь не город с продуктовыми прилавками, семью кормить надо. Выручал огород в десять соток, на котором они сажала картошку, огурцы, помидоры и прочие овощи. Отец договорился с мужиками, и те за три дня выкопали в саду колодец, в который опустили бетонные кольца.
Игнатий Иванович разбирался не только в тракторах, руки ему пришили куда надо. Сельские жители, как правило, неодобрительно относятся к тем, кто слишком щепетилен к бытовым удобствам, особенно к туалетам. Мужики обычно роют яму, ставят поверх деревянную будку с дыркой в полу и этим ограничиваются. Отец отнесся к сооружению нужника серьезно, снаружи оббил его фанерой, чтобы зимой не задувало, внутри установил деревянный стульчак с сиденьем и крышкой от городского унитаза. На боковой стенке – рукомойник, которым зимой не пользовались, рядом на полочке мыло. К туалету проложил бетонную дорожку. Гости обычно недоуменно переглядывались, считая такую барскую уборную блажью.
Старый дом, который отцу выделила «Сельхозтехника», он снес, на его месте построил новый. Мама рассказывала, что муж сразу после свадьбы предупредил, что у них будут сын и дочка, и негоже им жить совместно. Так что дом возвел четырехкомнатный, с коридором и кладовкой. Одна из комнат, самая большая, служила кухней и гостиной, во второй спали взрослые, а остальные отвели детям. Игнатий Иванович не чурался городского комфорта и первым в селе приобрел югославскую стенку, не отставала от него и супруга, любительница литературы, возвращаясь с областных совещаний педагогов, привозила книги. На полках теснились полные собрания Джека Лондона и Чехова, творения Пушкина, Лермонтова, Гоголя и Достоевского. Андрюша еще до школы прочел все три повести Николая Носова о Незнайке. Катю детские книжки мало интересовали, в восьмилетнем возрасте она одолела «Мертвые души» и замучила маму слишком взрослыми вопросами.
Обучаясь в институте, Андрей часто с безысходной тоской вспоминал раннее детство, все больше утверждаясь в мысли, что лучшего периода в его жизни никогда не будет. После окончания первого курса он приехал к маме и впервые осмелился задать вопрос, который давно не давал покоя. Почему отец перевез семью в крохотный крымский поселок? Мама тяжело вздохнула и пожала плечами.
– Увидел в районной газете диковинное объявление об обмене, удивился, загорелся. Крымчане надумали переехать к родственникам, наш дом им понравился.
Объяснение мамы Андрея не удовлетворило, но надоедать ей с расспросами поостерегся, хотя считал, что она недоговаривает. Как ни крути, переезд не вязался с логикой и выглядел абсурдно, скорее, напоминал бегство. Это знаменательное событие случилось за год до того, как заговорщики, окопавшиеся в Беловежской пуще, похоронили Советский Союз. Никто в семье на здоровье не жаловался, в морском воздухе не нуждались. В приморском совхозе отцу предложили поработать слесарем, других вакансий не нашлось. Он стоически перенес столь неравнозначную перемену в служебном статусе и никогда не жаловался. Мама устроилась преподавателем в городе, расположенном в восьми километрах от поселка, каждый день вместе с детьми ездила в школу на рейсовом автобусе, а зимой, когда дорогу переметало снегом, вместе с ними возвращалась домой пешком. Да и с жильем батя обмишурился. Сложенный из самана дом, покрытый рубероидом, таил неприятный сюрприз. Летом он действительно дарил прохладу, чем и соблазнил отца, а вот зимой, когда влажность зашкаливала, а ледяной ветер с моря пробирал до костей, обогреть дом, несмотря на все ухищрения, не удавалось.
Андрей воспринял переезд как приключение, сулящее новые впечатления и знакомства, а Катя долго не могла опомниться: ей, верховодящей среди мальчишек и девчонок родного села, пришлось заново отстраивать отношения со сверстниками, которые, как оказалось, ни в грош ее не ставили. Катя поникла, улыбалась редко, на вопросы обеспокоенных родителей отвечала грубо: «Отстаньте от меня». Перестала секретничать с братом.
Ее преображение из девочки в девушку он не заметил, очень удивился, когда она начала встречаться с Толстолобиком, подлым и липким, как изолента. Предприимчивый кооператор не только завладел пляжем, но и установил подле него кафе с заоблачными ценами.
Андрей долгие годы не интересовался, что происходит за пределами поселка. Родители поучаствовали в референдуме. Ну и что? Чуть ли не весь Крым захотел стать автономной республикой Советского Союза, а в итоге полуостров достался Украине. Споры родителей, нужен ли Крыму новоизбранный президент, вознамерившийся присвоить себе диктаторские полномочия, парня не слишком волновали, он осваивал горы. Ему, выросшему на равнине, они сразу пришлись по сердцу. Андрей пешие походы на Караби и Чатыр-Даг поначалу совершал в одиночестве, но вскоре познакомился с подростками из других городов и поселков Крыма. Собирался всерьез заняться скалолазанием, но планы полетели кувырком.
После окончания средней школы Катя по совету матери решила поступать в Харьковский педагогический институт, штудировала учебники, зубрила английский, а по вечерам бегала на свиданки. Андрей понимал, что несправедлив к рослому симпатичному парню, ставшему хозяином кафе благодаря своему папаше, занимавшему какой-то важный пост в горисполкоме. Толстолобиком Андрей обозвал его из вредности, на самом деле Влад не строил из себя крутого парня и совсем не походил на новых русских – героев множества едких анекдотов. Да и цены в его кафе ничем не отличались от городских. Много лет спустя Андрей пришел к горькому выводу: невзлюбил Влада из-за того, что не хотел ни с кем делить внимание обожаемой сестренки. Неприязнь Андрея еще больше усилилась, когда Катя по секрету призналась, что Влад сделал ей предложение, они договорились через год пожениться.
Кафе располагалось на пляже, который от поселка отделяла трасса. В тот день Варвара Ефимовна нагрузила дочку домашними хлопотами, много времени отняла стирка. Со свиданий Катя обычно возвращалась сразу после полуночи. Варвара Ефимовна проснулась в половине второго, зашла в ее комнату. Пусто. Мужа будить не стала, проворочалась в постели до полпятого, быстро оделась и отправилась в кафе. По зареванному лицу официантки, подружки дочери, сразу поняла, что случилась беда. Увидев гостью, девушка разразилась безутешными рыданиями и сбивчиво, сквозь слезы, рассказала, что произошло. Когда Катя переходила дорогу, ее сбила машина, либо «восьмерка», либо «девятка» белого цвета. Один из посетителей кафе видел, как легковушка, невзирая на «зебру», на огромной скорости ударила девушку, подбросила на капот и выбросила на середину дороги. Автомобиль, погасив габаритные огни, умчался. Прибыла милиция, а за нею скорая помощь, врачи констатировали смерть. Катю погрузили в машину. Влад уехал вместе с нею.
