Арфио. Все или ничего…
Однако было уже поздно. Из крана вырвался фонтан ледяной воды:
– Настоящий гейзер! Но ничего мы тебя сейчас укротим. – Гость нырнул под раковину. Перекрыл вентиль.
– Ну, вот и все. – сказал он, отряхивая мокрые волосы.
– Вы же весь мокрый. Как же вы в таком виде выйдите на улицу? Ведь уже вечер!
– Ничего не замерзну, – вытирая лицо, волосы, протянутым ему полотенцем, заверил девушку Яблонский. – На дворе, слава Богу, весна!
– Нет, давайте-ка снимайте рубашку, я проглажу ее утюгом.
– Годится. – согласился Григорий и выдвинул встречное предложение. – А я пока устраню неполадку. Если у вас, разумеются, найдутся инструменты?
– Да вы что! Ее никто не может устранить. Лучший слесарь района, сказал, что тут нужно делать капитальный ремонт.
– Я хоть и не лучший сантехник в районе, но кое-что умею. Так есть у вас инструменты?
– Например, какие?
– Ключи, пассатижи, отвертки…
– Кажется, что-то такое есть. Вот здесь. Катя открыла дверь в кухонном шкафу.
– Так, так. – Копаясь в ключах и гайках, бурчал себе под нос Яблонский. – Это нам не нужно… это не подходит, а вот это в самый раз.
Катя вышла из кухни, а Григорий нырнул под раковину. Заскрежетал, метал. Донеся стук молотка.
– У меня все готово, – войдя через несколько минут на кухню, сообщила Катя.
– У меня тоже, – вытирая, тряпкой руки, заверил ЛжеДмитрий. – Можете пользоваться.
– Не может быть?
– А вы попробуйте.
Катя открыла кран. Из него упругой струей полилась вода.
– Невероятно! И не поломается?
– Гарантия на сто лет!
– Вы тоже можете пользоваться. – Девушка протянула Григорию рубашку.
– Ух, ты сухая! Даже суше чем была. – Засмеялся Яблонский. – Да вы просто волшебница!
– Да нет, это вы маг! Спасибо вам…
– А что это мы с вами на вы. Может, перейдем на ты?
– Почему бы и нет. – Согласилась Катя и предложила. – А давайте – как мы выпьем с вами чая…
– Чай на брудершафт? Оригинально!
Катя, смущаясь, выдвинула альтернативный вариант:
– Ну, можно и покрепче. Вы как к этому относитесь?
– Признаться, я не почитатель крепкого, но по такому случаю… За знакомство! Наливайте! Если есть?
На столе появился пузатый запотевший графинчик водки, сухая колбаса, голландский сыр, баклажанная икра, свежий бородинский хлеб.
ЛжеДмитрий наполнил рюмки, протянул одну из них Кате, и сказал:
– За знакомство, Катя. Молодые люди выпили.
– Целоваться будем? – держа опорожненную рюмку в руке, поинтересовался
Яблонский. – Или обойдемся протокольной улыбкой?
Катя придвинула свои губы к лицу Яблонского и ответила:
– Будем, а почему нет!
«А пошлю-ка я на хер этого Дмитрий Алексеевича, – подумал, целуя девушку Яблонский, – да и действительно женюсь на ней. Она, судя по всему уже вполне готова отдать мне свою руку, сердце и квадратные метры этой огромной профессорской квартиры! Определенно женюсь. Ерунда, что она крокодил. Как там говорил ректор. Вам с ее лица воду не пить. Конечно, нет, а года через два можно развестись, да еще и метры квартирные отсудить…»
Уже покидая квартиру, Григорий произнес:
– В следующий раз, если ты позволишь, я приду с инструментами и настрою ваш рояль.
– Ты и рояли можешь настраивать! – воскликнула Катя. – Да, ты просто бесценный
кадр.
– Я не только рояль могу, – Обнимая девушку за талию, шутливо сказал Яблонский,
– настроить, но кое-что еще. Яблонский потянулся к ее губам.
– Только не это. – Запротестовала Катя. Яблонский, разумеется, отпустили бы девушку, но протест был какой- то уж очень слабый. В нем скорее угадывалось «Да», чем
«Нет»
Картина седьмая
Прошло три недели со дня знакомства. Они встречались на квартире у знакомого Яблонского – студента института кино Евгения Румянцева. Яблонский, когда-то починил ему (отвергнутую всеми специалистами) любительскую кинокамеру. И за это Румянцев брал с него за «комнату свиданий» трешку, а не пятерик, как с прочих.
– Мы совершаем с тобой непоправимые ошибки. – Сказала как-то Катя, лежа в кровати и гладя Яблонского по его густым волосам. – И должны их исправить.
Яблонский улыбнулся и спросил:
– Как же можно исправить непоправимое и, что ты вообще подразумеваешь под ошибками.
Поясни?
– То, что мы с тобой делаем.
– Мы делаем с тобой любовь, но она не ошибка, а благо, дарованное нам для понимания прекрасного.
Екатерина отреагировала на это витиеватое определение требовательным заявлением:
– Тебе нужно познакомиться с моей мамой.
– Зачем? – обалдело глядя на девушку, поинтересовался Яблонский.
– Потому что я рассказала ей о наших отношениях.
– Все? – Уточнил Яблонский.
– Все.
– Зачем?
– Потому что она моя мама.
– И что она должна знать каждый твой шаг? Ты же взрослая девушка у тебя должна быть частная жизнь и личные тайны.
– От мамы тайны? Какие от мамы могут быть тайны!? Тебе нужно с ней познакомиться!
– Но зачем?
– Как зачем? Нам ведь нужно оформить наши отношения.
– Что значит оформить?
– Пожениться.
– Ах, вот как. Через три недели знакомства жениться! Не рановато ли?
– Ты, против?
– Нет, что ты, напротив! И с мамой я твоей обязательно познакомлюсь, – заверил девушку Яблонский, а сам подумал: « С одной стороны, знакомиться с ее матерью
рискованно. Вопросы, выяснения общих знакомых и т. д. и т. п. на всем это можно и погореть, как швед под Полтавой, но с другой стороны, это расширяет мои возможности стащить книгу и остаться вне подозрения. С другой стороны, если ее хватятся, то под подозрение попаду в первую очередь я. И тут выяснится, что я никакой не Дмитрий, а впрочем, какая мне уже будет разница ЛжеДмитрий я или вещий Олег. Влез в эту кашу, так уж нужно хлебать ее до конца»
– Ты, правда, согласен познакомиться с мамой?
– Ну, разумеется, да… Ведь чего хочет дама, того же желает и Бог!
– Это кто сказал?
– Что?
– Ну, про даму и Бога. Вольтер?
– Бог его знает! – Яблонский почесал затылок. – Может и он, а может – я сам придумал.
– Тогда ты уже на полпути к великим! – Рассмеялась Катя. – Лет через надцать будут говорить, как сказал, Дмитрий… Кстати, как твоя фамилия?
Вопрос этот застал Яблонского врасплох.
«Черт подери, почему я ей раньше по фамилии не представился. Какую же теперь ей назвать?
…на ум идут все, какие-то Петров, Иванов, Сидоров. А почему собственно пошлые? Они распространенные попробуй, отыщи Дмитрия Иванова или Диму Сидорова. Жизнь потратишь – не найдешь».
– Как разве я тебе не называл свою фамилию? – Округлив глаза, спросил Яблонский.
– Нет.
– Иванов моя фамилия. Иванов!
– Что ты говоришь!? – Изумленно воскликнула девушка. – Никогда бы не подумала!
– Почему?
– Потому что ты не похож на Иванова! Я, например, думала, что твоя фамилия
Раневский или Яблонский.
Григорий вздрогнул. Он бы непременно рухнул на пол, если бы лежал не у стены:
– Почему ты так решила? – Поинтересовался он тихим голосом.
– Что?
– Что я Раевский или Яблонский?
– Просто в твоей внешности есть что-то аристократическое и ей подходят именно эти фамилии.
– А.
Григорий успокоился и перешел на дурашливый тон:
– А Ивановы, по-твоему, менее аристократичны?
– Почему менее? Вовсе нет. Хотя, по правде говоря, все знакомые мне Ивановы имели довольно простоватый вид слесарей и водопроводчиков.
– Вот видишь, я соответствую своей фамилии Иванов.
– Почему это?
– Потому что я тоже умею чинить водопроводы.
– Точно. – Рассмеялась Катя. – Сантехник, который приходил к нам чинить ванную так и не поверил, что теми инструментами, которые есть у нас дома, можно было так починить водопроводную трубу!
– Ну, вот видишь. Даже сантехник признал во мне Иванова!
Яблонский притянул Катю к себе, и они потешно потерлись кончиками свои носов.
– Ну, что ты знакомишься с моей мамой? – Вновь вернулась к теме знакомства Катя. Яблонскому это уже порядочно надоело, но он решил не менять дурашливый тон:
– Что прямо сейчас? В неглиже? Думаю, она меня не поймет! Мне нужно помыться, побриться, одеться, выпить чашечку кофе и только тогда знакомиться с твоей мамой. Кстати, мне предложили билеты в театр. Давай сходим в театр, а потом уж к твоей маме с визитом?
– Тогда уж лучше в кино.
– Почему в кино? – по-детски надул губы Григорий.
– В кинотеатрах идет новый фильм режиссера Арсеньева. Говорят, что это очередной его шедевр.
– Арсеньев. Кто такой этот Арсеньев?
– Ты меня удивляешь, Дима! Не уже ли ты не знаешь Арсеньева?
– Увы и ах, не знаю.
– Тогда мы просто обязаны пойти на этот фильм! Ты должен познакомиться с его творчеством!
– Почему должен?
– Потому что это гений кинематографа! Как говорит моя мама – «Арсеньев – наше все в области кино»
– Ну, раз так сказала твоя матушка, то мы непременно пойдем в кино, и на последний ряд, и последний сеанс!
– Почему на последний сеанс и ряд?
– Чтобы на «нашем всем» целоваться! Катя несильно ударила Яблонского в бок:
– Как тебе не совестно. Целоваться на нашем всем! Это все нужно смотреть и впитывать.
– Ну, если Катя скажет надо, Гоша ответит есть! – Попытался скаламбурить
Яблонский. – И будет впитывать!
– Какой Гоша? Причем тут Гоша?
Гоша, так в детстве называла Григория мама, стал быстренько выкручиваться из неловкой ситуации:
– Кто сказал Гоша? Какой Гоша! Где Гоша? Покажите мне его. Я хочу видеть этого человека!
Яблонский грозно зарычал и увел разговор в иную плоскость:
– Кстати ты не сказала, когда мы идем в кино и главное, главное, когда мы идем с визитом к твоей маме!?
– В кино, если ты не против, пойдем в субботу, а воскресенье к маме.
– Прекрасно! В субботу нацелуемся, а воскресенье наедимся. Ты ведь приготовишь свою фирменную тушеную утку?
– Обязательно.
– О, я обожаю!
– Меня или утку?
– Тебя, тебя моя сладенькая курочка. – Яблонский крепко обнял и привлек к себе девушку. – Ты слышишь, как твой петушок обожает свою курочку!
– Пусти. – Выскользнула из объятий девушка. – Мне больно. Пусти.
– Отпускаю, потому что не хочу делать тебе больно – раз и два, поскольку цигель —
цигель ой-лю-лю время, а оно для меня деньги.
Катя быстро оделась, подкрасила губки, припудрила носик и вышла в коридор. Вызвала лифт. Кабина стала медленно опускаться вниз.
– Погоди, – закричал в шахту лифта Григорий, – ты ведь не сказала, в какое время мы встречаемся в субботу?
– Вот ворона! – Донеслось из шахты. – В пять часов вечера.
– В пять часов у Никитских ворот. – Громко пропел Яблонский. – Пусть начнется сегодня наш вечер…
– Не в пять, а в семь.
– Почему в семь?
– В песне поется в семь часов. А мы встречаемся в пять и не у Никитских ворот, а у кинотеатра «Октябрь»
Яблонский услышал, как открылась кабина лифта, застучали каблучки, хлопнула входная дверь.
Григорий напевая, вернулся в квартиру. Принял душ. Прибрал кровать и, усевшись в кресле, стал листать журнал «Культура»
В дверях заворочался ключ. Дверь раскрылась, и в комнату вошел студент института кино Евгений Румянцев.
– Закончил свиданье? – Поинтересовался он, снимая ботинки.
– Закончил.
– Пришли бабло! – Румянцев протянул руку.
– Держи. – Григорий вытащил из кармана мятую трешку.
– Мог бы и поновее найти, – пряча купюру, буркнул Румянцев.
– Деньги как не пахнут, так и не стареют! – родил афоризм Яблонский. – Кстати, старик, хочу послушать мнение специалиста. Меня тут пригласили на фильм режиссера
Арсеньева. Я о нем никогда не слышал, но тот, кто меня пригласил, уверяет, что это наше все! Так ли это?
«От нашего все» Румянцев скривился так, словно нечаянно надкусил гнилое и одновременно червивое яблоко:
– Ну, ты даешь… ваще! Наше все! Да, у нас в совке ничего своего никогда, по определению не было, нет, и быть не может. Для того чтобы что-то создать, нужна свобода творчества, а у нас ею даже не пахнет. Этот твой Арсеньев не наше все, а всего лишь слабая отрыжка западного артхауза.
– Так можно идти или нет? – поинтересовался Григорий.
– Куда?
– Да, на его фильм!
– Конечно, можно. Ведь Арсеньев, как и прослушивания Голоса Свободы, входит в джентльменский набор советского интеллигента.
– Понятно. Сходим. – вынес решение Яблонский.
– Сходят с ума, а кинотеатр посещают. – Желчно хмыкнул Румянцев, закрывая за
Григорием дверь.
В воскресенье Григорий и Катя встретились возле «Октября» В буфете они выпили бутылку лимонада и съели по заварному пирожному.
Закончив, они спустились в фойе и после третьего звонка вошли в зал.
Медленно, словно закат, потух свет, и застрекотала точно, разбуженный сумерками, сверчок – киноустановка.
Тягучее начало фильма не пришлось по душу Григорию, но мере раскручивания сюжета менялось и восприятия фильма. Особенно тронули его умные, смелые и необычные диалоги персонажей ленты. После того как на экране появился «Конец» и фильм снят на пленке Шосткинского комбината. В зале стремительно включился свет.
Молодые люди вышли на ночную улицу:
– Ну, как тебе, фильм, Дима?
– Хороший фильм. Даже целоваться не хотелось.
– Правда.
Катя весело рассмеялась, а Яблонский подумал.
«Боже мой, послал бы я Дмитрия Алексеевича ко всем чертям, будь она хоть чуть-чуть красивее»
– Ну, пойдем?
– Пойдем.
Катя просунула свою руку под локоть Яблонскому и молодые люди, обсуждая ленту, направились к ближайшей станции метро.
Уже заходя в вагон, Катя сказала:
– Значит, завтра – мы ждем тебя с мамой в пять часов вечера?
– Разумеется. Я обязательно буду!
Поезд тронулся, унося девушку в темные запутанные лабиринты, столичного метро.
Картина восьмая
Назавтра с букетиком весенних цветов и тортом для чая в семь часов вечера Яблонский позвонил в дверь. Дверь легко, видимо уже привыкнув к Яблонскому, открылась. На пороге Григорий увидел знакомую (но все же интереснее, чем она была изображена на снимке, что показывал ему ректор) даму.
– Добрый день. Точнее добрый вечер. Вы, как я понимаю, Катина мама?
– Да, я Татьяна Алексеевна, мама Кати.
Хорошо поставленным, в котором слышались командные преподавательские нотки, голосом представилась женщина. – А вы Дмитрий?
– Совершенно так.
– Очень рада, – Татьяна Алексеевна, убрала из голоса командные звуки, и протянула
руку.
Яблонский поцеловал ей руку и сказал, протягивая ей торт и цветы:
– Это вам.
– Ой, спасибо! – Теперь в голосе Татьяны Алексеевны звучало только очарование. —
Ой, спасибо. Это так трогательно.
И она сунула свой нос в скромный пахнущий весной букетик.
– Скажите, куда я могу это определить? – Расстегивая куртку, спросил Яблонский.
– Вешайте вот сюда на полку. Давайте я вам помогу.
Татьяна Алексеевна бросилась, помогать Яблонскому. Вешая куртку на крючок, она неожиданно поинтересовалась.
Вопрос этот чрезвычайно удивил Яблонского. Ибо обычно при первых знакомствах спрашивают: о погоде, здоровье, и прочих пустяках.
– Катя, говорила, что вы вчера ходили с ней на новый фильм Арсеньева?
– Да.
– И как вам?
– Катя, говорила, что вы трепетно относитесь к этому режиссеру. Я слышал, вы называете его – «нашем всем».
Яблонский очаровательно улыбнулся.
– Ну, я ей задам, – погрозила пальцем в сторону кухни, Татьяна Алексеевна. – Вот только закончит свою тушеную утку.
И задам!
– А я стану на ее защиту. – Яблонский демонстративно напряг свои внушительные мышцы.
– Ну, с таким богатырем мне не справиться.
– Справитесь, ибо на самом деле я очень мягкий и послушный человек.
– Правда?
– Истинная. – Театрально потупив голову, смиренно произнес Яблонский.
– О, да вы актер! Тогда скажите мне как актер, как вам Арсеньевский фильм? Потому что я его еще не смотрела.
– Посмею с вами не согласиться.
– В чем?
– В том, что это «наше все»
– Вот как! Почему?
– Потому что в «нашем всем» чувствуется присутствие не нашего, а западного артхауза.
– Вот как. – Татьяна Алексеевна с нескрываемым интересом взглянула на Яблонского. – Ну, что ж насчет, влияния западного кино на Арсеньева, вы, безусловно, правы. Но меня интересует и еще кое- что…
Татьяна Дмитриевна замолчала.
– Так что же вас интересует? – Вернул, даму к разговору Яблонский. – Спрашивайте, я с удовольствие вам отвечу.
Татьяна Алексеевна заговорила, поглядывая в направлении кухни, страстным полушепотом:
– Скажите, Дмитрий у вас с Катей – серьезно. Ваши отношения с ней, я имею в виду?
– Я…
Татьяна Алексеевна не дала Яблонскому высказаться.
– Она, так много мне о вас рассказывала и с таким упоением. Мне, кажется, что она вас очень, очень, до умопомраченья любит. Понимаете – любит!
Татьяна Алексеевна замолчала и вновь страстным полушепотом продолжила:
– Меня это беспокоит. Не перебивайте меня. – Заметив, что Яблонский хочет что-то возразить. – Не перебивайте. У меня не так много времени. Так вот меня это беспокоит. Я поясню. Вы красивый молодой человек, а она, скажем так, далеко не красавица. Вы поиграете с ней и бросите, а у нее больное сердце. Врожденный порок.
«Вот это номер. – Изумился Яблонский – Этого нам только не хватало»
– Ваш обман может убить ее, а вместе с ней и меня. Ведь она единственный родной мне человек. Скажите, ваши чувства к Кате такие же искренние, как и ее к вам? Вы любите ее? Скажите мне честно!? Потому что, если вы просто хотите поиграть с моей дочерью, то уходите прямо сейчас. Потому что потом будет поздно…
Яблонский стоял и, хлопая глазами, слушал жаркий полушепот Катиной матери. Его коробило, этот просительный тон, направленный к незнакомому, впервые увиденному человеку. Раздражал ее выпытывающий взгляд. Во всем этом была не соответствующая этой умной, образованной женщине дикость, которая присуща разве только какой-нибудь безграмотной бабе. Но, с другой стороны, она мать. Она заботится не только о ней, но и о себе. Ведь она сказала, что она без нее умрет, а разве с такой должностью, положением в обществе, квартирой и шикарной библиотекой охота умирать – нет!
– Если же у вас серьезные намерения, то пообещайте мне прямо сейчас и здесь, что никогда не бросите ее. Пообещайте и все, что я имею в своей жизни, все это будет вашим с Катей. Я оставлю вам эту квартиру, машину, дачу у меня прекрасная библиотека.
«Вот это уже интересно, – улыбнулся в душе Яблонский. – Библиотека это то, что нам нужно»
– Мне ничего не нужно. Мне только надо, чтобы моя дочь была счастлива. Понимаете?
– Понимаю.
– Вы обещаете, что сделаете ее счастливой. Вы обещаете мне это?
– Я всегда думал, что счастье – категория абстрактная. – улыбнулся Григорий.
– Счастье – это категория человеческих отношений! Так вы обещаете мне сделать ее счастливой.
– Об…
Яблонский не договорил, поскольку из кухни вышла Катя:
– А о чем это вы здесь шушукаетесь?
– Да, вот я говорю, чтобы, Дмитрий, не снимал обувь, а он упирается. – Татьяна Алексеевна вернулась к бойкой речи, в которой легко угадывался преподаватель университета. – Вот я ему и подбираю тапочки. Ну, как попробуйте вот эти?
Татьяна Алексеевна вытащила из полки вельветовые тапочки.
– Может быть, эти подойдут?
«Вот конспиратор. Как она ловко выкрутилась» Подумал Яблонский, натягивая на ногу тапочек.
– Вы знаете, самый раз! – Радостно воскликнул Григорий. – Как будто на меня шились!
– Ну, замечательно. Кстати, я даже не знаю, откуда они взялись. Я их впервые вижу! Прямо мистика, какая-то.
– Мама у тебя всегда и во всем мистика. Как только тебя доверили научный атеизм!?
– Мистицизм, – ответила, направляясь на кухню, Татьяна Алексеевна, – не имеет ничего общего с религией.
– Да, а вот Дмитрий, говорит, что мистицизм это первый шаг к религии.
– Шаг, да, но не религия! – Преподавательским тоном, ответила на это замечание
Татьяна Алексеевна и скрылась на кухне.
Оттуда донеся звон бокалов, вилок и ножей.
– Ну, здравствуй, это я. – Пропел строчку из песни, Яблонский. – Правильно я пою?
– Что значит правильно?
– Ну, не путаю слова. Как в прошлый раз… в пять часов у Никитских ворот?
– Нет, – Катя припала головой к груди Яблонского, – Не путаешь.
– Ну, вот и отлично, – Яблонский подул на причудливый завиток Катиных волос. – Поцелуемся?
– Неудобно. Мама дома.
– У тебя мировая мама! – Фразой из кинохита ответил Яблонский.
– Ну, только если так. – Улыбнулась Катя и привстав на цыпочки, подставила
Яблонскому свои, чуть тронутые неяркой помадой, губы.
– Ну, целуй. Я обожаю с тобой целоваться!
Молодые люди слились в страстном поцелуе. Через два дня Яблонский явился в квартиру с фальшивкой, которую и поставил на место оригинала.
Вот такая вкратце история. – Поставил точку в своем рассказе Яблонский.
– История не сказать, что впечатляющая. – Произнес, зевнув, ректор. – И явно не достойная пера…
– Но триппера?
– Не пошлите, – поморщился Дмитрий Алексеевич, – дорогой мой, это вам не к лицу.
– Не буду, Дмитрий Алексеевич, вот получу свободное распределение и не буду! Кстати, как обстоят с ним дела? Вы не передумали?
– Я же вам сказал, милый мой, что Дмитрий Алексеевич слово держать умеет! Вот
оно.
Институтский руководитель вытащил из стола бумагу и протянул ее Яблонскому.
– Можете устраиваться, куда вам заблагорассудится! Ректор замолчал и продолжил,
– Но я бы на вашем месте некоторое время пожил бы где- нибудь в пригороде. Ну, что бы не попадаться на глаза Кате. Ибо я слышал, что она влюблена в вас как кошка в сало))))
Зачем же травмировать, в общем – то хорошую девушку. Не так – ли? Впрочем, как хотите. Не буду вас больше задерживать. Печать поставите у Натальи Сергеевны. Всего доброго, и запомните, если вам что-то от меня потребуется, заходите без церемоний. Я вам чертовски обязан!
Дмитрий Алексеевич провел Яблонского до двери и уже на пороге протянул выпускнику несколько коричневых бумажек:
– Держите – вам. Вроде подъемных.
Григорий вышел в приемную и небрежно бросил на стол распределение:
– Наталья Сергеевна, шлепните, пожалуйста, вашу всесильную печать на сию бумагу.
– Григорий, она не моя. Она государственная.
– Правильно без нее эта бумага так и останется листком.
– А что это такое?
Наталья Сергеевна вытащила очки. Нацепила их на свой хищный тонкий нос. Прочла содержимое.
– О, поздравляю. Сейчас, сейчас мы ее шлепнем…
Секретарша подошла к бронированному (в каком еще может храниться государственная печать) сейфу. Набором цифр открыла его. Вытащила печать. Макнула ее в коробочку с чернилам. Щелк! и бумага стала государственным документом.
Яблонский аккуратно вложил документ в папку:
– Благодарю вас. – И вышел из приемной…
Картина девятая
С того самого дня, когда «Манускрипт Магдалены» попала в руки Дмитрия
Алексеевича, Григорий перестал встречаться с Екатериной.
Первое время ему ее даже не хватало, но не Екатерины – нет, а тех событий, что были с ней связанны, не хватало пьянящего азарта охотника. Бодрящего адреналина. Однако, сменяющиеся, как в узоры в детском калейдоскопе, события вытесняли и Катю, и Манускрипт Магдалины и охотничий азарт и…
Нужно было готовиться к защите. Она прошла как нож по маслу. Был получен и обмыт (в одном из лучших столичных ресторанах) диплом о высшем образовании.
От ресторана осталась боль в голове и печени, и обрывочные воспоминания о некой Тамаре. Вскоре все это вытеснили бумажные дела, комиссии, проверки и, наконец, Яблонский был принят в штат престижного, известного на всю страну, НИИ. Это заведение хотя и было прославленным, но о существовании его, а тем более, о том, что в его лаборатория разрабатывается, знали немногие.
Но, даже работая в НИИ и занимаясь интереснейшей работой, Григорий нет-нет, да вспоминал Екатерину.
Но тут подоспело одно событие, которое надолго задвинуло Катю на задворки памяти…
Комсомольское собрание в НИИ, несмотря что на нем собралась, можно сказать, золотая молодежь, ничем особенным не отличалось. Та же рутина и скукотища, что и на любом комсомольском сборище.
Такого числа….
Такого месяца….
Было проведено комсомольское собрание…. Повестка дня такая – то такая.
Народу присутствовало много. В зале не работал кондиционер, и оттого в нем было нестерпимо душно.
Григорий, еще плохо зная коллектив, сел, как когда-то в кинотеатре с Катей, на последний ряд.