На живую нитку

полотенцем, на котором

алые круги и полосы

кажутся мне полным вздором.

Этот бред супрематический

вызывает раздраженье,

словно чисел смысл магический,

чье темно предназначенье.

***

Снег идет. В снегу крыльцо и лестница.

Шапочка на темени у курицы.

Волосы посыпав пеплом, грешница

выбежала вдруг на угол улицы.

Я, конечно, со Святым Писанием

хорошо знаком и без смущения

в снег сажусь с ней рядом с пониманием

правдолюбцев умонастроения.

В головах их мысли невеселые,

будто бы кустарники колючие,

заняли нахрапом склоны голые.

Здесь теперь шумят леса дремучие.

***

В судьбой отпущенное время,

как в свитер старенький, с трудом

я влез, и обнажилось темя,

как дно речное подо льдом.

Ты рассмеялась, потому что

смешно я выглядел тогда,

теперь же смотришь равнодушно,

так как с тех пор прошли года.

***

Жизнь изловчиться норовит.

Чтобы пустого не осталось места,

она плодит за видом вид,

кладет кирпич, лес рубит, месит тесто.

Перестаралась невзначай.

И вот из банки с ячневой крупою,

где прежде был индийский чай,

Бог знает что за дрянь валит толпою.

***

Цвет бедер нимфы представляю

себе я несколько абстрактно.

Он розоватый, полагаю,

чтоб было нам смотреть приятно.

Раздвинув заросли высокой

травы, которую в округе

крестьяне все зовут осокой,

мы видим шею, плечи, руки.

Мы видим маленькие груди,

но бедра дымкою сокрыты,

водой, что тяжелее ртути.

И бледной зеленью увиты.

***

С раннего утра звучала музыка –

песни композиторов советских,

и ловилась на крючок без грузика

рыбка в мутных водах москворецких.

Занимаясь утренней гимнастикой,

разом по две, по три, по четыре,

что казалось подлинной фантастикой,

силачи подбрасывали гири.

А когда роняли двухпудовую

гирю на пол, что случалось редко,

на плечи накинув шаль пуховую,

выбегала в коридор соседка.

***

Не зная, что нет счастья на земле,

я вечером вернусь к тебе на дачу

и вилкой ткну в селедку на столе,

и тяжело вздохну, но не заплачу.

Снег за окном пошел наперекор

метеосводке, в точности которой

я сомневаюсь с некоторых пор,

как в том, что быть могу тебе опорой.

***

Мы не заметили подмены,

которая произошла,

но стали хрупки наши вены,

как трубочки из химстекла.

Стекло подобное инертно

к среде кислотной,

но его,

как мне известно достоверно,

по глупости разбить легко.

***

Снег выпал, но по существу

дурного ничего не приключилось –

я удержался на плаву,

лишь сердце чаще прежнего забилось.

Мне удалось перенести

скитание во тьме благополучно,

но, словно Ною, взаперти

в хлеву плавучем сделалось вдруг скучно.

Жена в кастрюльке грела суп.

Кто коз кормил, а кто доил корову.

Кот влез на шкаф, поскольку глуп.

Природы дикой он поддался зову.

***

Существа, которое возможно

рассмотреть лишь только в микроскоп,

смысл понять порой настолько сложно,

что я поневоле хмурю лоб.

Сразу не понятно, сколь граница

призрачна меж малым и большим,

и элементарная частица

дышит с нами воздухом одним.

И когда палят по ней из пушки,

будто ей на раны сыплют соль,

потому что это не игрушки,

страшную испытывает боль.

***

Создатели сложнейших механизмов

в конечном счете выйдут из подполья.

Произойдет немало катаклизмов,

что нас наверняка лишит здоровья.

Ребенок плачет, если верить Блоку,

о нас с тобой, на ложный путь вступивших,

мы вынуждены слушать всю дорогу

ребенка крик и храп гвардейцев бывших.

Из чрева их горячее дыханье

наружу вырывается со свистом

в полях бескрайних где-то под Рязанью.

И месяц тусклый светит в небе мглистом.

***

Каждый день от звонка до звонка

нынче кажется мне бесконечным.

Вечер короток.

Ночь коротка

в нежной близости с другом сердечным.

Утром ранним, едва рассвело,

в пожелтевших кустах у колодца

мировое,

всемирное зло

меж камней змейкой узкою вьется.

***

Я, как истомленный ожиданьем

Нансен на краю земного диска,

вдаль смотрю с удвоенным вниманьем.

Облака плывут над полем низко.

Снежная пустыня подступает

к поселенью нашему вплотную.

Голый камень обледеневает,

превращаясь в глыбу ледяную.

Выглядит нелепо, даже глупо

человек, идущий с электрички,

когда лезет он в карман тулупа,

из него извлечь пытаясь спички.

Кажется, что человек танцует

посреди заснеженной равнины,

между тем как стылый ветер дует,

комья снега нам швыряя в спины.

***

Весенний ветер раздувает флаги.

Четыре длинных, узеньких флагштока,

как будто цифр таинственные знаки,

в Европу занесенные с Востока.

В их сочетанье смысл определенный

заложен кем-то,

так по крайней мере

мне кажется, когда я полусонный

иду-бреду в знакомый кафетерий.

***

Снег занимает противоположную

нам сторону бульвара,

где во мраке

оплакивают жизнь свою ничтожную,

усевшись в круг, бездомные собаки.

Уныние – грех смертный с точки зрения

Святых Отцов,

но у собак нет Бога.

Им не хватает воли и терпения.

Нет сил, чтоб потерпеть еще немного.

***

Не тронь меня, когда я ем в жару

мороженое на скамейке в парке,

иначе я немедленно умру,

так как твои объятья слишком жарки.

Сейчас зима.

Под коркой ледяной

в пруду, как рыбки в трехлитровой банке –

сапфир, рубин, карбункул голубой,

что тщательной не требует огранки.

Не тронь меня, когда над прудом я

склонюсь однажды, как завороженный.

Не тронь, когда, дыханье затая,

на дне пруда я вижу жемчуг черный.

***

У Императора карман

для браунинга под мундиром.

По-женски узкий, тонкий стан

вовсю цветочным пахнет мылом.

Как трудно царствовать, когда,

помимо льстивых царедворцев,

нет никого вокруг.

Беда!

Надежда лишь на диких горцев.

***

Я люблю, когда читают вслух

Лермонтова,

говорят о Блоке,

а когда под утро свет потух,

слушать, как в саду трещат сороки.

Обнажив картонные мечи,

юные горации клянутся

в чем-то столь значительном в ночи,

что от страха губы их трясутся.

***

Не думай, что одно и то же

я слышу, вижу, пью, курю,

и так стихи мои похожи,

как будто бы живу в раю.

Нет райских кущ на самом деле.

Но между тем дорогу в рай

твои две тапки у постели

мостят в ночи мне, так и знай.

***

Пенье птиц вселяет в нас надежду,

голоса детей, что на ходу

сбросивши тяжелую одежду,

голышом купаются в пруду.

Разве о культуре поведенья

время спорить, если у детей

тело все зудит от нетерпенья,

делается липким, словно клей.

***

Тень на стене, как профиль на монете.

Когда запахло в городе весной,

подумал я, что Ленина столетье

мы снова отмечаем всей страной.

На улицах Москвы столпотворенье.

Проглядывает солнце между туч

лишь только на короткое мгновенье.

Весенний ветер резок и колюч.

***

Нам поле кажется бескрайним,

хотя на самом деле есть

у поля край за лесом дальним,

где ягод и грибов не счесть.

Там всякой живности раздолье –

лисице, белке.

Под сосной

мы дятла пестрого застолье

с тобой обходим стороной.

Им раскуроченная шишка

торчит в расщелине пенька,

как от капусты кочерыжка,

как петушиная нога.

***

Столь высоченной выросла крапива,

что в ней видны одни коровьи спины.

Коровы вдаль бредут неторопливо,

как древние лесные исполины.

Последствия Большого взрыва или

какой-нибудь подобной катастрофы

так замысел Господень извратили,

что сделались бодливыми коровы?

Всю ночь пастух, вооружившись палкой,

пытался укротить буренок даром.

Он на заре, прижавшись к деве жаркой,

в лицо ей дышит винным перегаром.

***

Когда учитель, взявши мел,

нам сообщил, что дважды два – четыре,

он наше в меру сил хотел

расширить представление о мире.

Детей вниманьем завладев,

я тоже не теряю время даром –

читаю громко, нараспев

им Северянина стихи в изданьи старом.

***

Ничто не производит столько шума,

как столкновение воздушных масс,

они, как Государственная дума,

все больше отдаляются от нас.

Их очертанья сделались нечетки,

их контуры едва-едва видны,

как будто я лежу в рыбачьей лодке –

на дне, где сети, крючья, гарпуны.

***

Задувает изо всех углов.

Из двери, из окон тянет холодом.

Для произношенья бранных слов

климат наш прекрасным служит поводом.

Я ругаюсь, как глухонемой.

Вслух произношу одни согласные,

а иначе лились бы рекой

из меня ругательства ужасные.

***

Под утро мальчик с чувственным лицом,

бряцающий на лире сладкозвучной,

приснился мне.

Мир, созданный Творцом,

не объясним теорией научной.

Весной помимо мартовских котов,

что нынче не дает уснуть нам сладко?

Звон за зиму насквозь промерзших дров?

Давай скорей сожжем их без остатка.

***

Когда, привстав на цыпочки, в патрон

я потихоньку ввинчиваю лампочку,

волшебным образом впадаю в сон,

уснувшую напоминая бабочку.

Зависнув между небом и землей,

она едва перебирает лапками.

А человек уже немолодой,

как в анекдоте, грустно машет тапками.

***

Проходит заводская молодежь,

высокие и статные девицы,

давно которым замуж невтерпеж.

Спешат ученики и ученицы.

Как будто певчих птиц по голосам,

мы различаем их во тьме кромешной.

Молочницу, что в дверь стучится к нам,

по песне заунывной, безутешной.

У почтальонши красные глаза,

так много ей прочитано журналов.

И в голосе ее слышна слеза

по поводу недавних идеалов.

***

На кладбище погибших кораблей

открылся вид.

Прогулочные лодки

в руках у невнимательных людей

похожи стали на зубные щетки.

Облезла краска яркая с бортов,

и обнажилась грубая пластмасса,

и сделались видны следы зубов,

как будто на костюме водолаза.

***

Лес по обеим сторонам дороги.

Но справа – ельник.

Слева – березняк.

И чувство нескончаемой тревоги

подобный навевает кавардак.

Внушает ужас нам асимметричность

своей непредсказуемостью, как

довольно подозрительная личность,

что без нужды под нос сует кулак.

***

Померк в глазах небесный свет.

И стала голова седая.

А ты все режешь винегрет,

все режешь, не переставая.

Кромсаешь свеклу и морковь.

И между пальцами струится

не то чтоб алая, как кровь,

но ярко красная водица.

***

Отсутствие единой цели

привносит в нашу с тобой жизнь неразбериху,

хотя мы спим в одной постели,

одну и ту же в очередь читаем книгу.

Из чашки с золотой каемкой,

твоей по праву, утром ранним, размечтавшись,

пью чай, по музыке негромкой

стрекоз, жучков и мотыльков истосковавшись.

Все, как умеют, славят Бога,

как то бывает в сельском храме на рассвете,

когда народу в церкви много,

и вторят взрослым людям маленькие дети.

***

Я услышал, выйдя на террасу,

как кукует за рекой кукушка.

Облако увидев в небе, сразу

догадался, что пальнула пушка.

День был ясным, словно перед боем,

как перед сраженьем генеральным.

По полю полки ходили строем,

сообразно с планом гениальным.

Капитану Тушину все утро

мысль одна покоя не давала:

так ли поступил он нынче мудро,

выпивши для храбрости столь мало.

***

Отключенный мною от сети,

все еще работает мотор,

или это,

Господи прости,

вьюга заметает снегом двор?

Неужели красными должны

сапоги резиновые быть

непременно,

чтобы нам весны

самых первых дней не пропустить?

***

Как картошка в мундире горячая,

галька крупная на берегу.

Рядом с пристанью – лужа стоячая.

Лодка в луже лежит на боку.

Я бы выкупить рад у хозяина

дом с крыльцом, небольшой огород,

фото в рамке товарища Сталина

за гроши, так как Сталин – урод.

***

Заснеженные обнажились склоны,

и лыжников, стоящих на вершине,

клевали жадно хищные вороны,

как злые чайки рыбаков на льдине.

Тем и другим ничто не предвещало

спасенья: ни колючий дождь с рассвета,

ни ветер, от которого трещала

трава сухая с нами рядом где-то.

Циклон, пришедший с Балтики, столкнулся

с антициклоном здешним так некстати,

что от удара я тотчас проснулся

и в ужасе уселся на кровати.

***

Обнажилось нашей жизни дно

из-под снега, словно в час отлива

дно морское.

Холодно. Темно.

И к тому же страшно некрасиво.

Я однажды в жизни видел, как

переобувается калека,

и торчит ноги култышка так,

словно куст замерзший из-под снега.

***

Я вижу то, чего в помине нет,

или другие видеть не должны.

Мне в яблочке созревшем на просвет

коричневые семечки видны.

Их точит червь коварный изнутри.

Поодиночке каждое из них

он выедает за ночь – до зари –

при свете лампы на глазах моих.

***

Когда на волю выпускали птиц,

тепло их оставалось навсегда

у нас на пальцах,

как между страниц –

степной ковыль, полынь и резеда.

Щеглы, овсянки юркие, скворцы

без устали взмывали в небеса.

Как колокольчики,

как бубенцы,

звенели над землей их голоса.

***

Вдруг приоткрылась дверь настолько,

что нам соседку слышно стало.

Бог весть, перцовая настойка

язык соседке развязала?

Или не выдержала пытки

она имбирной и стрелецкой?

О, эти крепкие напитки –

наследие страны советской!

***

Как лицеистов с гимназистами,

помимо нашего желанья

нас сделали униформистами,

цирк – нашей сферой обитанья.

Костюмчик плохонький из подлости

враги назвали школьной формой,

но, преисполненные гордости,

мы посчитали форму нормой.

Победа единообразия

была пугающе короткой.

Тогда с ботинок пятна грязи я

навеки стер сапожной щеткой.

***

В полдень от асфальта пар струится,

и, когда иду я босиком,

чувствую, как плещется водица

теплая-претеплая кругом.

Я глаза на солнце сладко жмурю.

Кажется мне, будто не спеша,

аки посуху на Русь святую

за руку веду я малыша.

По морю мой сын идет за мною,

не боясь в пучине утонуть.

За него в ответе головою,

я не подкачаю как-нибудь.

***

Ты смеху ради специально

подол у юбки задрала,

и это было гениально,

как по воде удар весла.

Как крыльев шум, когда в тумане

кружится стая голубей,

добро со злом на поле брани

сошлись и спорят, кто сильней.

***

Зародыш мертв внутри яйца,

и даром курочка-несушка,

прислушиваясь без конца,

к нему прикладывает ушко.

Вселенский пульс в кромешной мгле

напрасно радиоастроном

нащупать хочет,

на земле

все звуки глушат шум и гомон.

Что во Вселенной жизни нет,

ты вывод делаешь печальный,

но прежде, чем погасишь свет,

мне даришь поцелуй прощальный.

***

Оттого ли, что в стране Советов

родился, но с некоторых пор

я смотрю на стены без портретов

в ужасе, как на больничный двор.

Мне на холм крутой взобраться трудно,

но в конце концов преодолел

все, что прежде было недоступно,

все я превозмог и претерпел.

***

Вертолет перебудил весь двор.

Эта винтокрылая машинка

тарахтела до недавних пор,

будто бы старинная пластинка.

В самом деле музыка была

мне слышна какая-то чудная,

а причиной этому игла,

судя по всему, была стальная.

Винтик, шпунтик, болтик небольшой

привести могли нас к катастрофе.

Папироса, булка с колбасой,

а в стакане чайном – черный кофе.

***

Взрослые еще лежат в постели,

а с рассвета грязно голубые

бьются об пол детские гантели,

бьются оземь капли дождевые.

День грядущий будет очень жарким,

будет душным он невыносимо,

и не то чтоб тусклым, но не ярким,

будто пеленой подернут дыма.

Вздумает, поправ в правах посконник,

посадить жена белокопытник.

Потому как есть я красный конник,

сирых и убогих я защитник!

***

Год от года, день за днем

ощущаю я острее,

даже если сладким сном

я засну, – петлю на шее.

Словно ворот свитерка,

горло мне петелька сжала.

Ночь темна. Ни ветерка.

На пол сбилось одеяло.

***

Застигнуты врасплох, как дети, мы.

И вижу я в глазах твоих испуг.

Как древние надгробия, холмы

пред нашим взором поднялись вокруг.

Равнина, простираясь широко,

была и ни жива, и ни мертва,

и делалось на сердце нелегко,

стесняло грудь, болела голова.

Подобного мне прежде испытать

не доводилось, разве что, когда

заплакал, увидав морскую гладь,

лицом в песок уткнувшись со стыда.

***

Сдал книги, как сдают друзей:

Дюма, Эжена Сю,

пособие минувших дней

по кройке и шитью.

Когда бы сто рублей имел,

я так не поступил,

друзей своих, уйдя от дел,

жалел, любил, ценил.

***

В воде отражается все без прикрас.

И в черном пруду торфяном,

и в озере том, что как будто алмаз,

сверкает в просвете лесном.

Цветные каменья я вижу в реке,

как будто бы в калейдоскоп

смотрю я, сжимая игрушку в руке,

раскрыв в изумлении рот.

Я так заигрался, что словно оглох.

Всем миром меня на обед

зовут, чтоб пропасть с голодухи не мог,

не сделался худ, как скелет.

***

Сочинения Анакреона

перечтя, окинул местность взором

и решил я, что во время оно

море простиралось за забором.

С моря дул на берег ветер нежный.

Зеленели горы и долины.

И впечатались в песок прибрежный

крепко чьи-то худенькие спины.

Словно дети малые лежали

на горячем розовом песочке,

юноши друг с дружкой в мяч играли,

старцы трудный спор вели в тенечке.

***

Разобрались попарно овцы, козы,

как будто при погрузке на ковчег.

В потемках под кустом ожившей розы

еще заметен мокрый, талый снег.

Поблескивает корка ледяная

на озере лесном, едва видна,

поскольку, словно пленка нефтяная,

как лягушачья кожа, зелена.

Задумав поутру бежать из дома,

мальчишки потихоньку строят плот.

О, как желанье это мне знакомо –

бежать, бежать от всех мирских забот!

***

Гурьбой по лугу шли подростки.

Желавший вырваться вперед,

одетый в драные обноски,

с тобой нас за душу берет.

Он нас с тобой до слез растрогал

и поведением своим,

и видом.

Он отмечен Богом,

он Им обласкан и любим.

Но Бог любимчикам особый

счет предъявляет всякий раз –

в кровоподтеках грудь под робой,

едва не выбит в драке глаз.

***

Отголоски чужих разговоров

ветер с поля доносит до нас.

Голоса из-за дачных заборов

раздаются в полуночный час.

Чай в стакане так черен, как будто

это вовсе не чай никакой,

а густая, густая цикута,

нам дарящая вечный покой.

Мы себе представляем немножко,

когда в реку заходим по грудь,

как хотела бы чайная ложка

в той отраве густой утонуть.

***

Нам с силами собраться нужно,

чтоб дальше без боязни жить,

и безмятежно, простодушно

остатком дней не дорожить.

Я с некоторых пор повсюду

лекарственные порошки

возил с собой – теперь не буду.

Пусть ноет зуб, болят кишки!

***

Шмель лезет розе алой в душу.

Так, невзирая ни на что,

сошедший с корабля на сушу

матрос лез даме под манто.

Он к мировой буржуазии

питал не праздный интерес.

О светлом будущем России

он думал, как про темный лес.

А шмель не думает и вовсе,

и вовсе ни о чем таком,

но лезет, лезет в душу к розе.

В кустах берет ее силком.

***

Достаточно проснуться среди ночи,

чтоб ощутить сколь часто сердце бьется,

что стало расстояние короче,

которое пройти мне остается.

Ты сладко спишь, прижав к груди подушку,

как будто это – общий наш ребенок.

Скорей же дай ребенку погремушку! –

я громко говорю себе спросонок.

***

Верх взяли воробьи над соловьями.

И многие остались не удел

из тех, кто был любим когда-то нами.

Наш дружеский союз не уцелел.

Мы на крыльцо во тьме кромешной вышли,

накинувши на плечи пиджаки,

и, чтобы отогнать дурные мысли,

друг другу стали полоскать мозги.

***

Земля уже давно остыла.

И в оброненный у реки

кусок хозяйственного мыла

носами тычутся мальки.

Я постарался еле слышно

ступать, чтоб рыбу не спугнуть.

Застыл в осоке неподвижно

я, как журавль какой-нибудь.

С природой слиться воедино

мне не составило труда,

поскольку кровь простолюдина

над прочей верх берет всегда.

***

Косу, как перевязь, в жару

через плечо повесил.

Стригущий траву, по утру

я был и бодр, и весел.

Смотри, – сказала мне жена, –

как труд мужчину красит,

когда не дует он вина,

не хлещет и не квасит.

***

Афанасий Фет вконец утратил

выправку военную,

старик

с виду заурядный обыватель –

ростом мал и силой невелик.

Но, чтоб ряской пруд не покрывался

и глухой травой не зарастал,

чтобы им помещик любовался,

глядя, как в магический кристалл,

дно пруда он вымостил дубовой,

набело отесанной доской.

К жизни приспособился суровой.

Глубоко – в провинции глухой.

***

Женщины томятся в ожидании,

обдуваемые ветерком,

место подобрав себе заранее

по душе на пляже городском.

Если к ним подкрасться неожиданно,

можно ненароком напугать,

это мной на них не раз испытано.

Их, как лошадей, не удержать.

Лошади со страху в воду бросятся,

разбегутся сдуру кто куда

и уже обратно не воротятся

к людям ни за что и никогда.

***

В птичьей иерархии они

занимают место невысокое

и охотно держатся в тени,

языком в кустах малины щелкая.

Это что за птица, – спросишь ты,

встретившись глазами с мухоловкою, –

от испуга прячется в кусты?

Серенькая с маленькой головкою?

***

По песчаным дорожкам метет, как метель,

суховей, суховей, суховей.

А когда мы ложимся под утро в постель,