Спасти красноармейца Райнова. Книга пятая. Интуит

О-о-о-о-у

А знаешь, за чёрной белая идёт полоса

А после тёмной ночи снова рассвет

И перед радугой будет гроза

Но только выстоять смогут не все

А за крутой высотой перевал

И там не принято что-то делить

Я ошибался, ведь думал, что знал

Как надо жить

И мне не страшно, и вроде есть, что терять

Но так важно, порой, своё отстоять

Жизнь покажет, и я назад ни ногой

Будь уверен, я до конца, брат, с тобой

И мне не страшно, и вроде есть, что терять

Но так важно, порой, своё отстоять

Жизнь покажет, и я назад ни ногой

Будь уверен, я до конца, брат, с тобой

И мне не страшно, и вроде есть, что терять

Но так важно, порой, своё отстоять

Жизнь покажет, и я назад ни ногой

Будь уверен, я до конца, брат, с тобой

О-о-о-о-у

Я до конца, брат, с тобой

О-о-о-о-у

(Я до конца, брат, с тобой)

Я до конца, брат, с тобой

О-о-о-о-у. (Засидкевич М., Засидкевич И.)

Замолчав, надо сказать, душу вложил в эту песню, она мне нравилась, и посмотрел на диктора, тот кинул, мол, продолжай, вот и сказал:

– Я написал больше двадцати песен, что вижу то и пою. Или по рассказам моих благодарных слушателей. До окончания нашей передачи осталось двадцать минут, думаю можно их потратить на эти песни, если никто не возражает, ну вот по жестам работникам студии, возражений нет. Следующая песня, называется, «Эти глаза напротив», посвящаю их всем девушкам и женщинам нашей необъятной страны. Первые аккорды и слова пришли мне в голову после боя, когда очнулся израненный в разбитом «ДОТе». В живот острой кромкой упирается бревно, а другой конец поддерживает бетонный свод, что почти разрушен после попадания авиабомбы. Я тогда подумал, всё равно шансов на выживание нет, столкнул бревно, выбил, но свод не обрушился, только ещё больше просел. А снаружи холодный дождь, ноги не слушаются, но я упорно полз, выбрался через пролом наружу, не хотел умирать среди тел своих погибших бойцов, да и чуял, что не очнусь, если снова сознание потеряю, а там дорога. Рядом подбитый немецкий танк, думал, под ним пережду. А танка не оказалось на месте, немцы его успели эвакуировать, пока я двое суток без сознания лежал, после налёта. Пришлось дальше ползти. Немцы наш противотанковый ров не закопали, с настил сбили, я под него заполз, там сухо, закутался в шинель и там в забытьё уснул. А разбудили меня путники, семья, тоже от дождя укрылись, и было две девушки. И вот когда я очнулся, увидел её глаза. Лица не помню, как зовут не знаю, а сейчас закрою глаза и они стоят передо мной. Самые красивые глаза, что я видел. Вот там и начались складывать первые слова песни и музыки. А женщины меня омыли, перевязали, и накормили, потом ушли, когда дождь закончился. Если бы их застали со мной, растеряли бы. Такие правила в немецком тылу. Правильно сделали что ушли. А через два дня и я смог встать на ноги, пища и вода помогли. Вот эта песня.

Я спел песню Ободзинского, часто пел её своим девушкам, отработана от и до. Дальше описал, как видел несколько истребительных боёв в воздухе, и спел две песни, якобы это один бой, описанный с двух сторон. Это идея Степана, я поддержал. Так что «Я Як-истребитель» и «Их восемь – нас двое», были мной исполнены, потом «Он не вернулся из боя». Побывать в это время и не исполнить песни Высоцкого? Да меня заклюют. Осталось чертежи «Калаша» передать, которых я к слову не знаю, и давать советы Сталину. Хм, а сейчас что я делаю? Исподволь, но если сам не слушает, письменный текст всей передачи наверняка ему подадут. Ну и под конец передачи, сказал:

– Наверное, это будет заключительной песней. Бойцам она очень нравится, мне эту историю рассказал наш пулемётчик, про его брата. А у меня сложились текст и музыка. Хотя один из бойцов назвал её блатной. Но другие отрицают, говоря, что песня жизненная, ничего блатного там нет. Называется, «Тот кто раньше с нею был».

Время эфира действительно заканчивалось, особо общаться мне не давали, явно стеной станут, а вот музыку и песни пропускали, видно, что как раз они вполне были приняты. Понравились. Так что и эту песню спел. Что ж, на этом эфир закончился, мы попрощались со слушателями, и вернув гитару, я в сопровождении серой мышки двинул на выход, никто меня не задерживал, да и вообще смотрели на меня как на будущего покойника. Как-то даже неприятно. Однако я всё сделал сознательно, и вполне понимал последствия. Про прорыв оттуда, где меня будут содержать, не факт, что это будет Лубянка, сообщил, предупредил, он будет мной проведён, факт, амулет личной защиты при мне. Накопитель полон, как и лекарского, запасных как не было, так и нет, тоже озаботиться надо, а то всё времени нет. Дальше, я что делаю? У меня есть лекарский амулет, им меняю внешность, отпечатки пальцев, делаю документы, возвращаюсь в Москву, меня призывают, молодого, кому исполнилось восемнадцать, и я снова воюю. А мне здорово, это нравиться, с головой окунаться в бои. С личной защитой это не так страшно, и те два месяца серьёзных боёв, моего интереса не поколебали. Также хотелось изучить, как живут местные жители, аутентичную жизнь аборигенов. Но оставил это на послевоенное время. Я всеми порами почти буквально впитывал это время. Я фанат, напомню, и не хочу упустить даже дня, чтобы не окунуться в местную действительность. Так что пусть ищут в немецких тылах, я с новыми данными и новым лицом буду воевать простым стрелком, или куда там направят, в рядах Красной Армии. И то что всё потеряю, мне безразлично.

Что по смене внешности, то конечно лекарский амулет это не косметический. Да, существуют и такие. Просто с помощью его диагноста можно взять внешность любого парня, и перенести на себя, отметив, что идеальна чужая внешность, а не моя, и амулет начнёт менять. Он тупой, что прикажут, так и делает. Прямое управление. Так что внешность сменить не сложно, я это знаю, поэтому и был спокоен, чему быть, тому не суждено миновать. Поэтому не удивился, выходя наружу, ледяной дождь уже закончился, всё во льду, что снаружи ждут. Нет, чёрная «эмка» со шторками на окнах и три сотрудника НКВД, лейтенант и два сержанта госбезопасности, особо моего внимания не привлекли, итак понятно, что я их интересую, а вот толпа местных жителей, что внимательно меня изучала, шинель я накинул, но не застёгивал, молча смотрела, как я подхожу к сотрудникам Лубянки. Значит туда? Что ж, тоже ожидаемо. Так что я спокойно подошёл в эти трём сотрудникам, поднял руки. Так ещё помахал правой рукой, улыбаясь толпе. Сержанты ловко взяли меня под локти, а когда усаживали в машину, освободили кобуру от пистолета, даже по карманам прошлись, документы не нашли, в хранилище, и все награды там. Снял, когда в гардеробе шинель получал и головной убор. Там стиснули с двух сторон, лейтенант рядом с шофёром сел, и повезли. Ну так и есть, на Лубянку. Ну а дальше даже не интересно, ну всё что я сообщил в радиоэфире, всё исполнилось почти в точности.

Это да, привезли, снова обыскали, забрали шинели и головной убор, якобы в гардероб, и сразу в допросную, а она в полуподвале, сырые стены, цепи висят, весь антураж пыточной. И зашедший майор, лейтенант где-то затерялся, меня сержанты удерживали, застегнув кандалы, вот майор и сказал:

– Ну что Струев, уже не смешно?

– А я смеялся? – по-настоящему удивился я.

– Я на улице был, когда ты этот бред понёс, слушал с жителями Москвы у уличного репродуктора. Из таксофона дозвонился до дежурного управления и сразу приказал тебя арестовать. Нужно отвечать за то, что языком треплешь.

– А, так это ваша личная инициатива, а не приказ сверху? Ну ладно, начинайте. Первый удар с вашей стороны. Не хочу бить первым, начинать, не желаю стать агрессором. В этой ситуации я жертва.

– Ты думаешь, у тебя есть шанс?

– То, что вы личного оружия не взяли, кобуры пустые, ничего не изменит, всё будет так, как я описал.

– Ну-ну. Начинайте.

Один из сержантов, чуть отойдя, и с разворота нанёс мне удар в солнечное сплетение. Да так, что я аж потерялся, повис на поднятых цепях.

– Ох, – наконец прохрипел я, когда смог говорить. – Это было сильно. Ну что, моя очередь бить. Насмерть.

Кандалы на руках пропали, я с трудом устоял на ногах, действительно удар был мощный, но избивать меня беспорядочно орудуя кулаками, не стали. Сержанты знали куда и как бить. Это был первый дар, сейчас идёт время, что мне дали для осознания. Поэтому когда в моей руке появился «ТТ», запасной ствол, и трижды грохнул в тесном помещении выстрелами, и те повалились, с прострелянными головами, Рубикон был пройден, пути назад нет. Да и слово нужно держать, я же перед миллионами слушателей сказал, будут бить, станут врагами, уничтожу и пойду на прорыв. А я держу слово. Причём, не стоить думать, что сержанты стояли истуканами. И если один отпрыгнул, тот что бил, то второй ко мне, пытаясь спеленать руками и боднуть лбом в лицо. Ему первая пуля и досталась и, прикрываясь его телом, двум остальным свинцовые пилюли выдал. Хотя майор успел поднять руку, то ли в защитном жесте, то ли пытаясь меня остановить. Дальше я действовал быстро, надел снятый ещё в здании всесоюзного радио амулет личной защиты, вооружился «ППД», и убрав часть железной двери, она снаружи заперта была, выкинул наружу, налево и направо, по ручной гранате «Ф-1». Раздались крики. Ну они приглушённо зазвучали после первых выстрелов, а тут сразу выбежав в коридор, стал короткими очередями работать по мельтешившим фигурам. Двигаясь к лестнице, по пути что меня ранее вели, шёл, я его запомнил. Да, не забывал одиночными выстрелами добивать подранков. Я слово держу. И сотрудники этой службы перестали мне быть своими, они стояли живым щитом между мной и путём к свободе.

Да я даже противотанковые гранаты кидал за углы. Все что были использовал, как и ручные гранаты, пока в фойе к дежурному прорывался, меньше минуты двигаюсь, а уже два десятка сотрудников Лубянки положил. Большая часть, как я понял, просто уходили с моего пути, и не преследовали. Что ж, разумное решение, мне тоже лишние жертвы не нужны. Так плечом толкая дверь, и вывалился наружу. В пистолет-пулемёт вставлен последний запасной диск, их всего два запасных, остальные опустошил, и кроткими очередями работая по тем, кто был военной форме и с оружием в руках, рванул к стоянке машин. Здание полыхало, и разбитых окон вырывался густой дым, а я там канистры с бензином раскидал, расстрелял их, и те полыхнули. Пусть тушат. Для отвлечения внимания сойдёт. Два шофёр на стоянке прятались за машинами. Если бы как другие сбежали, остались бы живыми, но у них оружие в руках было. Срезав этих двоих, прыгнул в ближайшую машину, движок тёплый, сразу схватился, и с разворотом задом развернув «эмку», с пробуксовкой разгоняясь, машина, сотрясаясь от множества пуль, что лупили по нам, и скрылся в улочках. Правда, уехал недалеко, повреждённая машина, дёргаясь, начала вставать метров через четыреста. Но ушёл в улочки, забежав в подъезд одного из многоквартирных домов. Вскоре я вышел в гражданской одежде, и подняв ворот пальто, поспешил прочь, пока этот квартал оцепляли. Быстро же бойцов столичного гарнизона нагнали. Вот и всё, как сказал, так и было. Да уж, смог, накопитель амулета личной защиты почти на нуле, всего три процента, по краешку прошёл, но смог.

Что важно, на площади у здания Лубянки, я обнаружил немалую толпу зрителей. Под тысячу точно было. Понятно меня видели, многие разбегались, чтобы случайными жертвами не стать, но часть осталась, занимая укрытия или банально залегая. Так что свидетелей моего прорыва, что я держу своё слово, хватало. Мне ведь не поверили, хотя у тех, кто был в пыточной, оружия при себе не было. Значит, услышали, но всё равно по-своему поступили. А пока я поспешил к трамваю, и покатил прочь, оплатив билет. Прятал лицо, чтобы не опознали, благодаря фотографиям из газет, его знали все. Даже смог покинуть столицу, не успели блокировать выезды, поэтому и рванул сразу к выезду, пусть город готовили к боям, улицы перекрыты заставами, но смог. Да банально взлетел на «Шторьхе», уже стемнело, а в городе затемнение, и потянул прочь, благо метель, что началась, позволила это сделать, скрыла от столичных зенитчиков. Хотя конечно погода очень даже не лётная, как бы не разбиться и не потерять машину. Быстро обледенеет и потяжелеет. Километров через тридцать, а летел в сторону Брянска, стало лучше, вышел из снежного фронта и уже уверенно потянул в сторону передовой. Знаете, вроде всё сделал правильно, но тяжесть на душе осела и осталась там, хотя разумом понимал, что всё сделал как надо. Пока летел, анализировал. И понял, мне жаль погибших сотрудников Лубянки. Чтобы я не говорил, но считал их своими, вот эта тяжесть и осела на моей совесть. Неправильно я поступил, тех трёх шлёпнуть без сомнений нужно было, но остальных не стило. Хотя те не дали бы мне уйти. Да уж. Да, это мой грех и мне нести этот крест.

С другой стороны порадовало, жестокость, на войне часто рядом со мной шла, не очерствел, всё же могу сострадать. Это хорошо, не хочу превратится в бездушную боевую машину, как Стёпка. Что не говори, а он таким и был. Вроде балагур, весельчак, отличные песни пел, душа компании, но иногда так взглянет, мурашки по коже. И я подозреваю, что теперь у меня иногда проскальзывает такой взгляд. Тут тряхнуло самолёт, да так сильно, и я, очнувшись, понял что сижу в салоне «эмки», и меня будит один из сержантов госбезопасности, убитых мной. Тряс за плечо. Чёрт, интуиция была и есть, подсказывала немало, но чтобы так красочно и ярко, с деталями, что во сне бывает, не бывало. Показало, что будет дальше, это… страшно, и я в восторге. Лейтенанта же, что с нетерпением стоял у открытой двери, хмыкнул:

– Удивил, пять минут ехать, успел уснуть, ещё рулады выводил. Железные нервы.

– Просто устал, – пожал я плечами, выбираясь наружу. – И простыл слегка под ледяным дождём, вон шинель ещё влажная, нос заложен, вот и похрапывал.

Так меня сопроводили в здание, первые зевками уже собирались, в нас тыкали пальцами, обсуждали увиденное. А вот когда шёл мой досмотр, вещи помощнику дежурному по описи сдавали, я затянул это. После первого обыска, показал ручную гранату «Ф-1», которую тут же отобрали и снова обыскали, уже тщательно. Даже сапоги сняли, и боты выдали на шнуровке. Тогда нож продемонстрировал, как будто случайно выпал из рукава, и новый обыск, так время и шло. Мне интересно, что будет. На полчаса задержались, я уже того майора увидел, хотя раньше эту рожу никогда не встречал, кроме сна. Но в пыточную меня не отвели, перехватило два других сотрудника, капитаны, одного, мордатого такого, узнал, во сне встал на моём пути и погиб, они и забрали меня, приказ сверху. Так вот что меня ждало, они просто не успели, я раньше начал, вот почему мне показали в картинках и в цвете, что могло быть. Правильно время затянул. Дальше отвели на второй этаж в нормальный кабинет местного сотрудника и усадили на стул. Капитан встал за спиной, а хозяин кабинета, по два ромба имел в петлицах, что означало, передо мной сидит старший майор госбезопасности. Осмотрев, меня, тот вздохнул, снял очки, устало протирая виски и спросил: