Я – истребитель

Насчет милиционеров я уже спросил у пограничников. Оказалось, они были из Гродненского райотдела милиции. Начали вывозить сейфы с какими-то материалами, но попали в окружение, прятались в лесу, где и повстречались с погранцами, дальше двинулись уже вместе, пока не наткнулись на нас.

– Ну что там, – нетерпеливо спросил старшина после моего возращения к телеге.

– Еще одну группу наших встретили, – пояснил я.

– Много?

– Да вроде больше ста человек.

– Ого, целая рота!

– Ну да! Рота. Это все, что от целого полка осталось, не считая погранзаставы.

– Прикрытие?

– Иванов так объяснил, – пожал я плечами и, отстегнув термос, напоил старшину и попил сам.

Разбудив Зимину, напоил и ее тоже.

– Пойду посмотрю, что там с уснувшими, должны уже проснуться, – сказала девушка, зевнув, аккуратно прикрыв ротик ладошкой, подхватила свою сумку и неторопливо направилась к машине.

Стоять нам долго не пришлось. Через десять минут мы продолжили движение.

Иванов был прав – их было больше сотни и очень много раненых.

– Как они сюда от границы дошли? – удивленно покачал я головой.

Теперь была понятна жестикуляция капитана: он не хотел бросать своих людей, но и очень торопился к фронту. Объяснение было простым. Вчера вечером на их дозор, который наблюдал за дорогой, выскочил бронетранспортер с солдатами и следовавшим за ним легковым автомобилем с генералом.

На дороге больше никого не было, и бойцы воспользовались такой удачей. В кузов гробообразного «Ганомага» полетела связка последних гранат, а кабриолет расстреляли из пулемета, стараясь не задеть ценную добычу. Однако генерал, подхватив лежавший на сиденье автомат адъютанта, открыл ответный огонь, убив одного и ранив двоих. Ответ был закономерен. Кроме документов погибшего генерала, толстого портфеля с картами и оружия ничего они не взяли. Вот как раз в содержимом портфеля, которое успел изучить командир одной из рот, знавший немецкий как свой родной, оказались карты с расписанным наступлением немцев на три дня вперед. Это и была их проблема. Потому-то капитан и метался. Бросить раненых он не мог, но и документы должны были оказаться в штабе округа как можно быстрее.

– Нужно уходить, и как можно быстрее. Где вы захватили документы? – спросил майор у капитана.

– Почти в двадцати километрах отсюда.

Капитан Климов был начальником штаба восемна-дцатого стрелкового полка и после боев стал старшим по званию, приняв командование на себя. Сейчас он стоял рядом с комиссаром полка, забинтованным по самые глаза, около которого уже крутилась Зимина, слушая санинструктора, делавшего перевязку. Прихватив обоих выживших медработников полка, она обходила раненых и осматривала их.

Телегу, за которую я отвечал, загнали на небольшую поляну и стали снимать с нее припасы. Командовал бойцами седоусый ротный старшина. Обрадовавшись такой удаче – мы все равно вливались в этот отряд, – я быстро сдал ему свое имущество, освободившись от своих недолгих обязанностей. Припасы были приняты на ура – с продуктами в полку было не ахти. Убедившись, что все принято по описи, и получив соответствующую бумагу, убрал ее в карман и направился на поиски командиров.

Сам лагерь походил на цыганский табор – все куда-то бегали, спешили, слышны были крики, стоны, даже смех.

Майора я нашел у полуторки, из которой уже вылезли наши «сонные» бойцы, и сейчас, усиленно зевая, они удивленно оглядывались вокруг, не понимая, где находятся. Заметив единственное знакомое лицо, то есть меня, сразу же накинулись с расспросами. Насмешливо осмотрев всех четырех вояк, я быстро и довольно сжато объяснил все, что случилось после их «усыпления». Объяснив, где устроились наши, обошел машину и подошел к командирам, собравшимся решать, что делать. Всего их было, это считая летчиков, аж одиннадцать человек. Начиная с младших лейтенантов, заканчивая майором Тониным.

– Товарищ майор, разрешите обратиться, – вытянулся я перед майором.

После кивка доложил о сдаче своего хабара местным старшинам, за что получил втык от майора, поскольку сделал это без разрешения. Отдав бумагу с актом приемки, получил приказ идти в группу лейтенанта Курмышева, которого Тонин назначил командиром пулеметного взвода, состоящего из трех трофейных пулеметов с довольно ограниченным боезапасом.

Еще раз козырнув, я развернулся и направился во взвод, где нашел Сашку Кириллова, который уже изучал незнакомую технику.

– О, в нашем полку прибыло! – весело оскалился он, увидев меня.

– Да, Тонин направил к вам! – согласно кивнул я и, бросив вещмешок, устроился рядом. – Ну давай, показывай что тут и как.

Тут я немного слукавил, так как прекрасно знал конструкцию пулемета. Как-то два года назад мы нашли тайник с оружием. То ли партизан, то ли, что было вероятнее, бандеровцев. Так что все, кто там был, успели пострелять из МГ, который вместе с другим оружием сохранился просто в превосходном состоянии. Да и патроны в цинковых коробках нареканий не вызывали, хотя и было несколько осечек. Оружие мы сдали, что уж там говорить, но без патронов – кончились они. Даже лейтеха, которого к нам приставили из милиции, тоже изрядно отметился в стрельбе, да еще и руку обжег, когда сгоряча схватился за ствол.

Для вида немного повозившись, я быстро разобрал пулемет и собрал.

– Ого!.. Ты что, уже держал такой в руках?

– Да нет, откуда? Просто оружие очень люблю, – ответил я.

Наше занятие прервал подошедший Курмышев, который привел остальных летчиков – из экипажа Тонина и еще четырех, прибившихся к группе капитана Климова. Причем один из них, судя по робе, был из механиков.

Быстро перезнакомившись с пополнением, я узнал, что новенькие – экипаж СБ, а механик – единственный уцелевший из истребительного полка, вооруженного И-16.

Курмышев достаточно быстро разбил расчеты и назначил первые номера. Я же стал подносчиком боеприпасов у третьего расчета, в который вторым номером входил Кириллов.

– Собираемся, уходим! – закричали командиры, вырывая меня из дремоты.

Вскочив, я надел вещмешок и накинул на плечи две ленты для пулемета. Все, готов к передвижению. На три телеги и полуторку погрузили раненых, остальных понесли на носилках, и мы медленно двинулись в сторону фронта.

– Сань, а что там слышно о другой группе, которая понесет документы?

– Решили, что до вечера двигаемся вместе, а потом капитан Климов с несколькими бойцами ночью пойдет дальше.

– Да? Понятно.

Какими бы ни были планы, но они столкнулись с жестокой реальностью.

Нас обнаружили. Не знаю, то ли с самолета-разведчика, который уже полтора часа барражировал над небольшим леском, где мы прятались, то ли из-за того патруля, что вырезал наш дозор, но нас нашли.

Этот маленький лес, в который отряд вошел, чтобы спрятаться от появившегося самолета, стал ловушкой. Я не знаю, сколько немецких солдат нас окружило и участвовало в нашем уничтожении, но перед окопчиком нашего расчета уже валялись два десятка трупов в серой форме.

– Приготовиться к прорыву! – пробежал по рядам уцелевших приказ командиров.

– Какой еще прорыв? У нас же раненые!!! – заорал я Курмышеву, лежащему неподалеку.

Однако все уже было решено. От лагеря ползком и короткими перебежками приближались раненые, оставленные там перед боем. Они должны были прикрыть наш прорыв. Я впервые столкнулся с таким самопожертвованием. Почти сорок раненых ложились в пулеметные и стрелковые окопчики и устраивались в них. К нашему подползло трое во главе с тем самым перебинтованным комиссаром. Прорываться решили как раз там, где была наша позиция – до соседнего леса тут было «всего» метров четыреста чистого поля. И их надо было как-то пробежать. Позади был отчетливо виден костер, где метались милиционеры, таская что-то к нему от машины.

– Уходите, мы задержим их, – сказал один из раненых. Комиссар говорить не мог, у него было повреждена челюсть.

– Прощайте, братки, – всхлипнул Курмышев.

– Вперед!!!

И почти пятьдесят человек рванули вперед. В атаку. В прорыв.

Я бежал следом за Курмышевым, который на ходу стрелял в кого-то из подобранной винтовки. Я был испуган, я был в реальном ужасе. Атака – это точно не для меня. Видеть, как падают твои товарищи и уже не поднимаются, это реально страшно.