
Храбрый воробей. Басни
– Конечно, ты готовься к блюду.
Я не буду тут голодным жить,
Радуйся, что счастьем я сумел удружить…
И как часто в мире, в жизни
Думает так иной там люд:
Он так будет счастлив даже в казни
И умрёт так с радостью ради властелина блюд.
Как часто думают иные,
Что счастлив умереть за них любой же ныне.
О, как тем обманывают себя!
Помни ты – не все любят тебя.
ВОРОНА И ОЛЕНЬ
Спросила раз ворона так оленя, -
Видно, так трепать ей языком не лень,-
Говорила – это высшего ума сужденье,
Расспросила так рогатоготам в день:
– Что, удрал ты от волка?
У тебя не ниже ведь медведя холка…
Раньше слава – сильный – о тебе летела…
Убежал, как говорится, сделал дело!
Не ответил, лёг он под сосну,
И на неё ворона села, думала: «Сосну».
И увидев у лося его, как листья,
Как татарника цветущего, рога,
Прошептала: «Волкам сделана«амнистья».
И прокаркала, как бабушка-яга:
– Ты ж олень – тызверь могучий,
Ты в лесу, как в небе тучи,
Ты силён, могуч, и бег же твой летуч.
Видела один я с тобою случай –
Ты огромного врага поверг.
Бык бежал, горнил, как в небе стерх.
Тут от волка ты бежал,
Самого себя не уважал.
А ведь мог ты волка так – на рога!
И зачем так сделал? Выручила тут нога.
– Эх, каркуша, ну твоим устам бы мёд пить,
И не надо так меня во всём винить.
Видела ты яростный рогатый бой,
Счастье и удача там была со мной.
Но не заметила, что я без рог, пустой,
Словно в жизни был, как холостой.
Видишь ты меня, что без рогов я не крутой.
Лучше я бы до паденья их уснул.
В жизни раз бывает так:
Тот, кто хоть раз обманул,
И не будет веры в жизни тем никак.
КАБАН И ТОТ ОСЕЛ
Раз увидел тут кабан осла –
Он в пустыне выполнял там роль посла.
Личность всем так известная,
Так умна, по-своему так интересная.
А ослу он лишь кивнул
И с усмешкою подковырнул:
– Умная, бездумная ты голова,
«Иа-иа-иа» – великие слова.
А известны все они на весь нам мир,
И среди профессоров по уму кумир.
– А насмешек – мне не надо так,
Но я, как ты думаешь тут, не дурак.
– И к чему, осёл, ты клонишь?
Докажи мне это или голову уронишь.
– Тут доказывать не нужно –
Землю рою я копытом, если нужно,
А ты роешь её тоже – так же дружно,
Но только носом послушно.
У земли он пользуется спросом,
Лезет нос не с вопросом.
Часто в глупости других мы обвиняем,
Их с собой мы даже не равняем.
Разобратьсякольсмелее –
Мы поймём – другие не глупее.
ЧЕЛОВЕК-ПЕНЕК
Раз пришёл в лес человек,
В нём не был он целый век.
Увидал высокий дуб –
Рот раскрыл – и дыра меж губ.
Птица в рот ему тут залетела,
Чуть язык ему не съела.
Но пернатая дело тут знает –
Вылезла и перья отрясает,
Говорит: «Наш дятел дело бает –
Свеж пенёк, но он воняет».
Человек, когда ты видишь чудеса,
Раскрывать тут нельзя рот.
Разные есть в мире чудные телеса,
А то во рту заведётся кит с огород.
Каждая в лесу птица там знает –
Гнилое дерево дятел долбает.
И принять могут враз тут тебя за пенёк,
Многим людям то намёк.
ЛИСА И ВОРОНА
Вечер, в небе месяц,
И в воде бодаются его рога.
Через всех же – перелесец,
У реки деревья, как стога.
Там лиса лежала
И поесть так сильно мечтала.
Думала: «Ума мне не занимать.
И когда мне подвернётся пища,
Надо всё всегда нам знать:
И зверей, и птицведьтыща.
Есть среди них нищие и знать.
Я всегда из знати.
Хоть судьба тут у меня не велика,
Захочу – и пищу подадут впалати».
Так мечтами тешила себя.
Это радует ведь не тебя.
Вот она, пища, на помин легка,
И явилась, как мысль, не мягка.
А над ней ворона тут летала
И подружка-сорока, которая всё знала.
– Лисонька, что здесь кукуешь?
И какие тут дела тымаракуешь?!
Её стрекотаньем предупреждала
И над лисонькой всё летала.
– Смотри, ума у ней на всё немало,
Ест всех, кого попало.
– Ты меня учить – цыц!
А то сделаю тебе бойню-блиц.
А та боком полетела
И где-то, любопытная, села.
– Да вот, жалко – тут такая весть –
Нечего мне стало есть.
Сыра круг я от судьбы раз получила.
И хотела мыть, да в воду уронила.
И теперь он плавает, как та луна,
Я тоской о нём полна.
Я б сама, да у меня болит спина –
Тут молодые ушли мои те времена.
Ты слетай, возьми и принеси,
Пополам поделим, ты смотри – не коси.
– Хорошо, я мигом обернусь,
Заодно в водичке окунусь.
Летит и думает: «Что, я дура?
Умная лиса – она надутая фигура.
Сейчас я его схвачу –
На тот берег улечу.
Всё до крохи съем,
И что лису я обманула,
Будет о том много поэм,
Хоть она свою тут линию так гнула,
Как говорят, сама себе в зад дула.
Не то что там басню написали,
Как у моего предка сыр украли.
Говорить теперь все будут: «Обманута лиса»,
Хохотать все горы эхом и шептать леса.
И поднимется у родичей всех голова,
И какие будут мне хвалебные слова…
И она тут сверху так нырнула в воду –
Потерялавоздух и свободу.
И намокла – стала там тонуть,
Но сумела прежде тут шумнуть:
«Караул! Вы спасите здесь меня!»
Телеса тут в воде, плеск и возня.
– Говорили вот, что, вроде, всё, поумнела,
Прежде чем так каркнуть, сыр в лапы там берёт,
Как пророк, всё знает наперёд.
А мне, с моим умишком,
Не разгуляешься тут слишком.
Но хоть в теле боль и ломота,
Плыть придётся к ней – какая скукота!
Хотела она мне отомстить,
Лучше бы то ей забыть.
Обмануть лису – меня!
Лучше б боялась, как огня.
ОБЕЗЬЯНА И КРАБ
Раз сидела у моря обезьяна,
Жизнь она прожила свою так рьяно.
И сейчас, тут взирая на волны,
В радости так счастьем груди были полны.
И тут краб её узрил,
И полз к ней, он не грозил:
– Ты завидуешь, что панцирь у меня ведь есть,
И горишь от зависти, как в огне.
И завидуешь ты даже во сне,
Так завидная для тебя весть.
Тут она его легонько оттолкнула,
Задремав, чуть не уснула.
И тут снова вразподполз он к ней:
– Завидуешь ты, что у меня есть десять ног.
И он речью удивил своей,
Только это он и мог.
И она тут сильней его так двинула,
Непечатный тут сказала слог,
Далеко его откинула,
Он не устыдился, нет, чуть не оглох.
Третий раз направил к ней свой путь
Разозлил её тем не чуть-чуть.
– Ты завидуешь, что у меня есть клешни
И глаза навыкат, как вишни?
Та схватила его там в ярости –
Появилась сила в старости!
Полетел он, совершая тут полёт,
Только не гудел он, словно вертолёт.
– Вот, теперь в полёте я смелею,
Все завидовать будут, что я летать умею.
Люди в этом мире,
Конечно, так умны, далеко не сиры,
И считают, что все завидуют им,
Даже если белый свет им не мил.
ЛИСА И СЫН
Весело идёт лиса с базара
И несёт тяжёлую там сумку в лапах.
Сын идёт – ест пирожок там с пыла-с жара,
Мать идёт – от тяжести вся в сапах.
Но сын матери тут не поможет,
Сзади он теперь конфеты гложет.
– Мама, ты маленькотутповремени,
Шаг убавь шаг и отдохни,
Перекинь авоську ты в другую руку –
Ты избавь её – пусть не испытывает муку.
И тут мать послушала совет,
Но слова не дала в ответ.
Молча – из одной руки в другой авоська –
Донесёт и не развалится небоська.
Тут спросил родной тот сын,
И вопросом разогнал он ей сплин.
– Ну что, маманя, тебе тут легче стало? –
Так сказало тут заботливое чадо.
– Сынок, сердце… Воздуха так мало,
И такой мне помощи не надо.
Дожила – мне вырослаотрада,
Это за труд мой мне награда.
Матери тебе не жаль.
У тебя не сердце – сталь.
Оттого на сердце тяжело,
Печально, грустно – невесело.
Лучше нам таких и не рожать.
Кабы всё то можно было знать?
ГОЛУБЬ И ГАЛКА
Раз мужичок с базара вёз кувшин,
Он упал – и сразу тут разбился.
На телеге ведь не было шин,
Он слышал звук – не остановился.
А в кусках кувшина было там вино,
И не первой свежести оно.
Недалеко птиц немало там летало,
Голубь там и галка увидала.
И они подлетели к черепку –
Повезло им так на их веку!
И голубка – носом в черепок,
И тянула товино, как насос,
И свалиласьвраз на бочок.
Галка пила там не в засос,
Так она по глотку всё пропускала.
Хоть и выпила не мало,
Но лишку не допускала
И голубке о том пеняла:
– Что ты выпила всё тут разом?
Не дыхнула, не моргнула глазом…
Пьяная лежишь ты на боку,
Песни пьяные орёшь.
Лучше б ты, хмельная, сидела на суку.
Ведь умрёшь, ядрёна вошь!
Посмотри ты на меня –
Я не падаю от пьяного огня.
Так пьют культурные все в свете.
Был такой друг у меня на примете.
– Что, умней людей ты хочешь быть,
Иль тебе их не по нраву быт?
– А причём здесь люди?
– А то – не закусывают те на блюде,
Пьют все и, не отрываясь, как верблюд,
И тем я на человека так похожа тут.
Не всегда у них много посуд,
Но среди них есть всегда там пересуды
И обычаи, традиции, мир их не хрупок,
Поступают плохо – говорит им их рассудок.
Человек, такпоступай, как велит разум.
Ты стыдись, чтоб не моргать тут глазом.
ЛИСА И ЛИСОВИН
Раз с охоты в дом пришёл тутлисовин,
А лисы ведь дома всегда тут нет.
И он кинулся к себе в овин –
Там лежит с лисой енот – он господин,
И так любил её в азарте.
Закричал: – Что ты там делаешь, лиса?
Вы ведь там не всёбазарите!
Разверзлись небеса!
Возмущённо кричал своей:
– Ты всегда была моей!
– Лисовин, голубчик мой!
Ты что, стукнулся так головой?
Веришь ты своим глазам.
Лучше ты поверь моей тут совести.
Разве я такое ему так дам?!
Мы всегда живём на скорости.
Ничего между нами не происходит,
Только он так вверх,внизтелом водит.
Так что в жизни верь своим ушам,
А не верь своим глазам.
ВОЛОСЫ И МОЗГИ
Заговорили раз волосы и мозги головы:
– Волосы, зачем вы ей нужны?
Для красивой молвы?
Волосы и мозги всегда должны дружны.
Меня должны они в черепе укрывать,
Согревать и спасать, дитя как мать.
Было мне чтоб комфортно, любо,
Не коснулся жар и холод грубо.
Вы становитесь там то короче,
Покидаете голову порой,
Словом одним, нас порочите.
Не равняться шапкою с горой.
– Ты послушай, – сказал тут один волос, -
Я всегда выслушивал твой голос.
Не к лицу тебе ко мне упрёк,
Это ты меня с себя сволок.
Ведь хозяин в теле ты всему,
Так пеняй себе ты самому.
Без вины находя виноватую,
Винят кого-то речью там витиеватою.
ЦАПЛЯ И ЛЯГУШКА
Цапля раз схватила есть лягушку,
Захватила с головы.
Так можно проглотить ведь только мушку,
Такую тут еду ты не лови.
Лягушку смерть припёрла,
Та схватила лапой цаплю за горло –
Не может цапля так проглотить,
И сжали там ей горло лапки-ноги.
Не говорить ей, не дышать, не выть,
И не может та позвать подмоги,
И скоро ей мёртвой быть.
Та не хочет дальше рта соваться.
И крик: «Мой принцип – не сдаваться!»
Махнула головой тут цапля –
Ляга полетела, как большая капля,
Остался на лягушку тут у цапли зуб,
А он у ней, как ледоруб.
В любой беде ты не сдавайся,
Не надо так соваться тут в беду.
Сама собой здесь оставайся,
Свободу береги ты даже и в бреду
.
МЕСТЬ ЛЬВЁНКА
Подрались два львёнка,
Это вам не два котёнка.
Дрались ведь будущие там цари –
Это вам не кое-что, ни говори.
Один был он не старый,
Другой совсем был малый.
А подрались из-за куска тут мяса,
При драке же не было гласа.
Большой так малого побил,
Что тот едва-едва тут жил.
Но львёнок по своей натуре –
Сердце там было в буре,
Сказал: – Тебя я всё ж подсижу
И местью так тебя я накажу.
– Как сделаешь ты, малёк,
А хочешь, я порву тебе ушей кулёк?
Не хочешь получить вновь взбучку?
И соберу твои я беды в кучку.
Себя слезами обольёшь,
Меня ты никогда же не побьёшь.
А к вечеру они легли тут спать,
Земля для них была кровать.
Спал лев большой,
Не спал меньшой.
Вдруг замахал тотлапкою-левшой,
Затрясся, сонный, в страхе,
Рвал себе грудь, как рвут пьяные рубахи.
Он выл, скулил во сне.
А младший не спал – радовался, как весне.
Когда увидел сонные он муки,
Не протянул ко льву он лапы-руки,
Чтоб тут толкнуть и разбудить.
Ему бы месть свою забыть.
Но он тихонько злобно хохотал
И чуть от радости тут не сплясал:
«Ну вот, тебе я отомстил,
И мучайся ты из последних сил».
Вот, наконец, большой проснулся,
Вокруг он оглянулся.
Весь мокрый он от страха,
Ведь в сне приснилась не плаха.
То были не огонь и не небес геенна,
То во сне нападала на него гиена.
Для нервов потрясающая та сцена,
Может лопнуть сердца вена.
Львёнок весь обмяк, лицом слинял:
Что тот не разбудил его, понял.
И если на тебя кто-то затаил там месть,
Она опасна не менее, чем та лесть.
О, сколько было мстителей –
Их же не счесть!
ПИЩА ДЛЯ ХУДЕЮЩЕЙ ЛИСЫ
Пришла лиса раз с лисовином –
Накрыли им, как говорится, враз поляну.
И сжарили им на дровах осиновых
Шашлык и сделали солянку.
Уплетает за обе щеки всё лисовин,
Лиса же облизывается – у ней губа суха.
Тут подошёл официант один,
И говорит: «Есть диетическая уха».
Лиса: «Неси, что за вопрос?!»
Пошёл официант, принёс,
Что носит каждый водонос:
В тарелке чуть воды и вилки,
В ней были плавники – не рыбки.
«С вас три, с неё – пять», – сказал он мужу.
«Как столько ей – за эту лужу?»
– «А для худеющих уха незаменима,
Поэтому цена у ней необозрима».
Идёт своим всё в жизни чередом.
Сейчас же голодает каждый дом.
Но потерять им здоровье потом,
А то будет жизни всей залом.
ОРЕЛ И ОБЕЗЬЯНА
Поймал орёл раз обезьяну –
Весёлый, словно покурил кальяну.
– Ты, орлик, дорогой, – она ему кричит, -
Меня ты отпусти – я же стара.
– А мне тебя же не варить
И не рубить же на тебя дрова.
– Эх, уважаемый, у меня одышка,
Не волнуйся, всё равно же будет крышка.
И я болезнями больна, яд приняла.
– Не волнуйся, не останутся и слова.
Умрут от яда ребятишки,
Яд – то ведь не пышки.
– Ну ладно, доживай свои денёчки
Мечтай, что принесут не веночки.
И бросил – перестала тут она же ныть,
И приземлилась так ловко там на ветку.
В прыгучести такую проявила прыть –
И прыгнула так, словно бы на сетку.
Орёл то увидал и закричал он ей:
– Отчего ты ожила и стала здоровей?
А где же болезнь твоя и стон?
Стонала, словно потеряла миллион,
Да в беге – чемпион, всех обгоняющий!
– Эх, орлик, коготки твои исцеляющие!
Они меня исцелили,
Болезни сердца, кровь забыли.
ЗЕБРА И ЛЬВИЦА
Однажды зебра так сказала львице,
Не как родной сестрице:
– И заруби себе же на носу,
А то тебя я на копытах пронесу!
Предупреждаю, оставь меня в покое,
А то тебе я сделаю такое!
Копыта у меня, как камень,
И выбью из глаз искры, пламень.
– Что? Угрожаешь мне?
Да чтоб гореть тебе в огне!
Умрёшь без покаянья у меня,
Я – львица, а не размазня,
Совсем не похожа я на коня!
А то займусь, тебя казня.
Она издала смерти рык –
Тот задрожит, к нему кто не привык.
Но зебра же не прикусила свой язык.
– Умею лягаться, я тебе не бык.
– Ах, ты так! Ну держись!
Недорого стоит твоя тут жисть!
Она от злости задрожала,
К ней кинулась, но та не побежала,
И – визг, когда хотела там свалить лапа.
Она – не будь в бою тут косолапа –
Лягнула львицу в две ноги.
Сказала львице: «Трогать не моги!»
Ударила она ей в пасть так, в зубы.
О подвиге трубили все слоновьи трубы,
И львица сразу уронила в землю пасть,
Шептала: «Зебра, да чтоб тебе пропасть!»
Ах, как же быстро понимает голова,
Когда копыта говорят опасные слова.
ДВА ВЕРБЛЮДА
Одногорбый жил верблюд,
Ходил везде, не выбирая там аллеи.
Неприхотлив был насчёт он блюд,
Ел колючку – и гнул длинную он шею.
У него там были, как мать, пустыри,
Ты плохо о них не говори.
Вчера то было, будет ныне.
Это запечатлено в природной там картине.
«Не хочу идти», – речей не рёк,
Покорно он тянул свою долю.
Барханы, бури и песок –
Он проявлял на них свою тут волю.
И раз был он на водопое.
Он, молодой, всегда так жил в покое.
На горб внимания не обращал,
Что делал он плохое – сам себе прощал.
Но горб бросил в голову тут мысль:
Как много он работал и тратил тех сил,
В работе он душою кривил.
И у хозяина он пенсию не получил,
А лишь от работы получил он горб.
И лежал он, как песчаный тот сугроб.
СТРЕКОЗА С СОВЕТОМ
Однажды стрекоза летала
И рыбе всё она пеняла:
– Ну что живёшь всегда в воде
И в страхе, большой беде?
И холод, голод, каменистое то дно…
Так мало доставляет радости оно.
Или рыба хищная, её малёк,
И все о смерти делают намёк.
А я теперь летаю
И по цветкам росистым я порхаю.
Тут комары да мошки –
Для еды совсем не крошки.
А ты в воде, словно в резеде,
И небогата жизнь везде.
И не дождёшься ты свободы,
И у тебя ведь только глубь и броды.
– Такая, видно, у меня судьба.
То у тебя – в воде и воздухе гульба.
– Но и ты можешь воздухом дыхнуть,
Я тебя наставлю на истинный путь.
Только надо глубоко нырнуть
И рыбьи силы развернуть,
И чтоб тебе не утонуть,
Скорость так большую там набрать –
И будешь в воздухе, как я, летать.
И рыба послушала той стрекозы совет –
Нырнула, вынырнула – явилась в свет.
Явилась, как торпеда иль как нож, –
Нет стрекозы – она же в пасти рыбы!
И словно по воде ударили так глыбы,
По виду был на судака похож.
Круги все от неё – по водной зыби.
Когда кому даёшь ты умные слова,
Смотри, осталась твоя чтоб голова.
ДВЕ ОБЕЗЬЯНКИ
Раз жаловалась обезьяна так соседу:
– Всегда в ворота я зайду, заеду.
Иногда бывает не то,
И не всегда выигрываешь и в лото.
Ворота до того порой сужаются –
И тело боком не влезает.
Меня так быстро распирает?
Со мной ворота дурака валяют,
И кто-то их всегда сужает?
А может, кто-то со мной играет?
И отвечала тут соседка обезьяне:
– Ты выпьешь – так мозги же у тебя в изъяне.
Леченья тут ради я к тебе заеду!
Ко мне ты лезешь утром и к обеду.
Совсем не в те ворота ты влезаешь,
На четвереньках ты въезжаешь.
Потом же долго так кричит там жена:
«Зачем такая тут ослятина нужна?!»
С тобой же у меня жизнь очень так сложна,
И лучше б ты не пил вина!
Пойми, что виноваты не ворота, –
Идёшь ты пьяный и не видишь поворота.
Во всех домах углы ты посшибал,
Ты на карачках шёл и шишки собирал.
Так могу я выйти из ресторана вон –
Прохожий мне наступит на ладонь.
ОБЕЗЬЯНА И ИНТЕНДАНТ
Вдалиже от родных там мест
Там обезьяны страшный бой вели –
Послали их туда на страшный крест.
Пустые были животы те – кошели –
Отстал от них обоз,
И то бездумье их начальника…
«Где он?» – сделал им живот вопрос.
Но каждый делал вид молчальника.
Был у них где-то там интендант,
Выполнял он роль печальника.
Или делал славный кегельбан,
Видели раз обезьяны много бань.
На этом деле проявлял он о солдатах все заботы,
Он доставлял ртам вкусные работы.
Но раз в еде они дошли до точки,
И стали те использовать там бабушкин тот аттестат.
Такая-то еда – то не родные дочки,
От такой еды они могли не встать.
Поели – есть хочется опять.
Согнутой стала у них тут стать.
Пришёл раз тыловой тут командир –
Сверкал весь орденами и медалями мундир,
Но, полный важности, отваги,
Сказал: «Есть надо травку, не пить браги.
Крапива так – трава целительна,
Здоровье укрепляет, хоть и мстительна.
Другие ведь солдаты варят суп из топора,
Едят его и в бой идут, крича «ура!».
– То-то ты весь от травы такой весь пухлый
И не спрячешь свой живот.
Иль ты бываешь на крапивной кухне,
Траву ты вместо мяса жрёшь?
Возьми – поешь крапивы,
Глаза ведь станут добрые, как сливы,
И будут все торчать везде мослы,
А на лице все щёки будут так кислы.
Мы знаем – ешь ты почки бычьи.
И не дай бог, что попадёт трава в навар, -
Всё выкинешь – в тылу такие ведь обычаи,
Чай пьёте – не один там самовар.
МЕЧТЫ ЗМЕИ И СОРОКИ
Сидела раз на дереве сорока,
А хвост трубой, в яичко – крылья.
С зерном прилетела издалёка,
Внизу – змейка, губы-брылья.
Она сейчас крысу всю глотала
И, проглотив её, верёвкою лежала.
И рядом ягоды – как серьги барбариса,
Выбрасывала там своё же жало.
Птица думала о тефтелях из риса,
Зло так сверху глядела на неё:
«Не принесла зря камень – бросила б в неё!
Как повезло-то этой глупой тут верёвке!
Поела – месяц ползать так без остановки,
Полгода так почти сыта.
И зубы – ведь клыки, а не подковки.
И не нужна о пище маета,
Едят они ведь мясо, а не морковки».
А змея, так глядя в синь на птицу:
«Счастливая, как ей везёт!
Съест что угодно – даже там синицу,
И много в сутки сладко ест и пьёт.
Язык и тело пищей услаждает,
Счастливая, не ползает – летает.
И за сорочье счастье – жизнь отдать,
Сейчас бы хоть мгновенье полетать!»
Не думали все те живые –
Природой это решено,
Кому есть редко – мясо,
Другой, хоть часто, но пшено.
ЛИСА И СОБАКИ
Бежит лиса-ракета,
И рыжий хвост – как пламя,
И две собаки, каждая – комета.
Закат в волнах, как полыхает знамя.
По полю там собачий лай,
И всем от них хоть уши затыкай.
Всё в природе тут – зелёный край.
У собаки мокрый нос. – Меня ты слушай:
Вы что – спятили с собачьего ума?
Так сделайте кульками вы ваши уши.
Я от вас схожу с ума сама.
Всё носитесь, как стрелы.
Я не пойму: хотите что поймать?
Так в этом деле очень смелы,
И в беге храбрости не занимать.
Вам досадили волки?
Я могу вам их показать.
Они в лесу – там, где растут иголки.
Хотите – можете поймать.
– Нет, нам бы воробья загнать!
– Как воробья? Зачем ловить его?
Ведь он летает – только и всего.
– Да, но нас двое, – речь они вели, -
И можно в поле воробья так загонять.
Пословица нам велит,
Вот мы решили – будет это верно.
А может, и поймаем так, наверно.
Так научи тут дурака молиться –
Во сне ему то будет сниться.
Он в молитве лоб расшибёт,
Но что он глупый – не поймёт.
Любая глупость так прикажет –
На глупое он дело там пойдёт.
ЛИСА И БЕЛКА
Бегает там белочка по ветке, верещит,
Лиса раз мимо тут бежит.
А за белкой – по дереву – куница,
И сразу хвост прижала тут лисица.
Но белка так была ловка,