Обреченный десант. Днепр течет кровью

Назначенные разведгруппы собрались быстро, и двинулась каждая по своему маршруту. Старшина обходил десантников, вооруженных карабинами, и собирал патроны для пулеметов. Бойцам поопытнее оставлял по пять-шесть обойм. Тем, кто помоложе, по паре-тройке. Если кто начинал спорить, терпеливо объяснял:

– Без пулеметов не обойдемся. Немцы ударят, только они смогут отход обеспечить.

Санинструктор Воробьев снова подошел к Морозову:

– Федор Николаевич, двое раненых умерли. У третьего гангрена на руке. Надо резать, иначе умрет, как те двое.

– Значит, будешь резать.

– Я не хирург.

– Я тоже. Но держать человека помогу. Пошли, покажешь.

Когда шагали к временной санчасти, лейтенант увидел, как санитары роют неглубокую яму. Рядом лежали два тела, с лицами, накрытыми чистыми тряпицами. Желтые руки были сложены на груди. Морозов снял шлем, на минуту остановился.

– Мы глубоко рыть не сможем, – сказал один из санитаров. – Земля корневищами переплетена, а лопатки у нас саперные. Гнутся. Авось не обидятся ребята. А, товарищ ротный?

– Как получится, – ответил Федор. – Метр с четвертью хватит.

– Мы тоже так думаем.

Никто из них не знал, что это не последние потери, которая понесет до ночи десантная рота, сумевшая провести два ожесточенных боя и вырваться из кольца.

Группа, которую возглавлял сержант Чередник, через пару часов добралась до хутора, отмеченного на карте. Занимавшийся с детства охотой, которая в зимнее и осеннее время кормила семью, Павел хорошо ориентировался на местности. Шел осторожно впереди и сумел заметить пост на окраине хутора.

Тяжелый мотоцикл «БМВ» был замаскирован ветками, но предательски отсвечивало зеркальце на руле. Да и по другим признакам забайкалец Чередник метров за триста определил присутствие людей. Поднимался легкий дымок небольшого костра, который он сразу почуял, как и услышал стрекотанье сорок.

Взад-вперед медленно пролетели несколько ворон, а пара птиц терпеливо сидела на тополе в надежде, что люди рано или поздно уйдут, оставив после себя, как всегда, что-то съедобное.

Через оптический прицел Павел разглядел пост, состоявший, как и его группа, из шести человек. Двое немецких солдат и четверо полицаев. Обычно посты выставляют меньшие по количеству, а здесь, считай, целое отделение с пулеметом «максим».

Это уже не пост, а засада. Хоть и не слишком умело скрытая, но хорошо вооруженная. Насколько Чередник знал, тяжелые пулеметы имелись в полицейских участках в небольшом количестве. Немецкие комендатуры повязали полицаев круговой порукой, заставив участвовать в карательных операциях и расстрелах заложников. В то же время, не слишком доверяя своим помощникам, ограничивали количество пулеметов и боеприпасов для полиции.

Чередник отвел группу подальше, а сам в течение часа наблюдал за хутором. Стало ясно, что попасть туда не удастся. Он разглядел еще два патруля, один из них конный. На возвышенности стоял бронетранспортер с крупнокалиберным пулеметом.

– Уходим, здесь делать нечего, – сказал Павел. – Поджидают они нас.

Возвращаясь кружным путем, набрели на пасеку. Чередник вместе с одним из бойцов зашел туда и смертельно напугал деда-пасечника. Он был из тех восточных украинцев, которые хорошо говорят по-русски и к Красной Армии относятся неплохо. Но общение с ним получилось не то, которое ожидал забайкалец Зима.

– Уходите… бога ради, уходите, – твердил старик. – Немцы и полицаи ни вас, ни меня не пощадят.

– Ладно, набери нам хоть меду с ведро. Или жалко?

– Да мне и бидона не жаль. Но обнаружат у вас мед, сразу догадаются, где его взяли. И мне, и бабке конец. Семью в хуторе тоже не пощадят, а у меня одних внуков четверо. Уходите! Я ведь обязан немедленно о вашем приходе полицию известить.

Павел Чередник, потерявший за годы войны брата, несколько родственников и почти всех друзей, встряхнул деда за шиворот, с трудом удержавшись, чтобы не ударить. Крепкий был старик, хоть и прикрывался спутанной полуседой бородой, линялой рубахой и ветхим пиджаком.

– Тебе сколько годков?

– Шестьдесят один…

– Силенка есть, и прожить лет до девяноста настроился. Войну в тихом месте пережду, пусть другие воюют и подыхают. Что, думаешь, ждать буду, пока ты нас закладывать побежишь? Прибьем, как паршивую овцу, и дом твой спалим. Мед фашисты да полицаи жрут небось.

– Заставляют сдавать, – выдавил дед, моргая и отводя взгляд в сторону.

– На меня смотри! – прикрикнул Павел.

В глазах деда плескался не только страх, но и скрытая злость. Пришли чужаки, грозят, харчи требуют, а ему расхлебывать. Все равно ведь докладывать придется. Обнаружат следы, повесят на воротах. Специально насчет парашютистов предупреждали, чтобы сообщали немедленно.

– Перекусите здесь, а с собой не берите. Старуха скоро вернется, разболтает языком. Медовухи нацежу, хлеб хороший есть.

С год назад Чередник, тогда еще новичок, попал в такую же ситуацию. Зашли к леснику, попросили поесть. Тот их хорошо угостил, налил выпить, рассказал про обстановку в округе. И командир их, лейтенант из молодых, кивал, сочувствуя леснику, страдающему под фашистом.

– Ничего, потерпите, – говорил подвыпивший лейтенант. – Скоро ударим как следует, побежит немец без оглядки.

– Дай-то бог, – вздыхал лесник.

А чем хвалиться было в октябре сорок второго? Сплошные неудачи и «котлы». Полстраны под немцем, в Сталинграде бои на кромке берега шли, вот-вот возьмут город. Многие ждали, что до зимы развалится Красная Армия и добьются немцы победы. Видимо, в этом был уверен и тот лесник.

Уходили от него выпившие, веселые, с харчами в запас. А через час догнали их полицаи на лошадях. Быстро и четко действовали. Это на плакатах полицаев в роли пьяных свиней изображали. Выглядывают из подворотни, морды небритые, трусливые, а винтовки в грязи валяются. На самом деле многие не за страх против своих воевали. И умели делать это неплохо.

В группе тогда пятеро десантников было. Смелые, отчаянные ребята, ничего не боялись. Подумаешь, десяток полицаев! А у нас автоматы и пуд презрения к предателям. Рассчитывали лихостью и бесстрашием «бобиков» припугнуть, пострелять всех и к своим прорваться.

Однако получилось по-другому. Десять или одиннадцать полицаев под командой опытного дядьки, хорошо повоевавшего в Гражданскую, взяли пятерых десантников в клещи. Прижали к земле огнем из «дегтярева», а сам дядька, рослый, быстрый, с седыми усами, стрелял из «трехлинейки», попадая точно в цель.

Наповал срезал дружка Паши Чередника, тяжело ранил лейтенанта. Ворочаясь, с перебитой ключицей, лейтенант клял себя за доверчивость и шептал троим парням: