Исследование дома. Новая версия. Притчи, рассказы, эссе

Я никогда не жаловался на свою реакцию. Стакан я поймал. Но что–то внутри надломилось.

– Огонь очищает, – неуклюже искал я примирения. – Наши отпускные фотокарточки тоже сгорели… И я увернулся от летящей кофемолки.

С тех пор болезнь стала прогрессировать.

Когда Марселина швырнула в меня Библию, подаренную тёщей–иеговисткой, я понял, что дальше тянуть нельзя. Я вспомнил, как в одной из телепередач целительница Джуна советовала опустить фотокарточку болящего в родниковую воду. Через двенадцать лет у Джуны умрёт любимый сын. Она оставит своё волхование. Если бы я знал, чем закончатся мои опыты!

На одном из снимков, который я малодушно уберёг от огня, Марселина улыбалась как–то по–особенному. Чуть неровные верхние зубы, приподнятый левый уголок рта придавали лицу небольшую асимметрию. И улыбка делала его совершенно доверчивым и беззащитным.

У нас было своё укромное место на берегу океана, куда мы выбирались в тёплые дни лета. Там, в песке, я закопал эту последнюю уцелевшую фотографию. Океанская вода, свежий ветер и чистый песок соединятся с изображением Марселины в животворный сплав, в симфонию! Так я думал. И у меня получилось. Почти всё…

Здоровье Марселины пошло на поправку. Она перестала бросать в меня предметы, прибавила в весе. Я потирал руки и собирался поставить дело на поток. Пусть Диомед завидует! – торжествовал я.

– Тебе гораздо лучше, – однажды не без самодовольства сказал я жене.

– Да, ты знаешь… – рассеянно ответила Марселина.

– Почему же не верила мне? – спросил я с обидой.

– Ты о нашем семейном альбоме, которым ты растопил печь?

– Нет, дорогая, – и я прищёлкнул пальцами, – речь о фотографии, которую я закопал на берегу.

Тень пробежала по лицу Марселины.

– Зачем ты сделал это? Он мне снится! – отчаяние было в её голосе.

– Кто? – я почувствовал себя последним дураком.

– Океан! – Марселина рассказывала и задыхалась. – Вода накатывает, давит. Я хочу разбить стеклянную воду, тону и просыпаюсь. Ты должен найти тот фотоснимок!

– Попробую, – сказал я неуверенно.

Это было начало конца.

Кто ступал на морской берег, прилежно всматриваясь вдаль, где начинают свой бег набирающие силу водяные холмы, кто ловил запах солёного ветра, слушал рокот прибоя, тот кое–что знает о времени. Он знает, как непостоянна береговая кромка.

Текущий песок, лёгкий, подвижный, прибитый упорной водой, словно рок, неуступчив. Неизменный и переменчивый, скрипящий на зубах, обжигающий стопы и послушно принимающий изгибы твоего тела, он вездесущ, он всегда здесь. И он в пути – уйдёт из ладони, беглец, набьётся в карманы, в ботинки, поднимется влажными башнями замка под рукою ребёнка, а придёт волна – и где же тот замок? Песку нельзя доверять, как нельзя доверяться рабу. И берег, который ты видел вчера, сегодня уже иной.

Я хотел вернуть Марселину, прежнюю Марселину, которую я любил, и которая помнила меня другим. И я продолжал искать фотографию.

У меня была система: я разбил береговую полосу на квадраты. Марселина отдалялась от меня, а я методично перекапывал серую массу песка. Я узнал все его свойства, все изъяны и достоинства. Берег стал похож на промышленный карьер, а фотография, где Марселина улыбалась своей особенной улыбкой, оставалась ненайденной.

Я не заметил, как Марселина ушла. И тогда я поселился на океанском берегу. Я не думал о кровле над головой, и во что я одет, и будет ли пища на моём столе. Я пересыпал, просеивал, перемещал береговые дюны. Моя плоть, подобно ветру, стала легка. А может быть, я сам превратился в ветер, в беспокойный дух? У ветра только и заботы – переметать песок с места на место.