Она опять мяукала

    Среда, 8 сентября

Старший следователь городской прокуратуры Михаил Юрьевич Меньков верил в приметы. Почти как пушкинская Татьяна Ларина – во всяком случае он верил снам. Карточным гаданьям, впрочем, тоже – хотя в последний раз на картах ему гадали больше десяти лет назад. Предсказаниям луны – то есть, астрологии – Меньков верил меньше всего, но все же не игнорировал их полностью по принципу «в этом что-то есть».

Вера Менькова в вещие сны основывалась, прежде всего, на каком-никаком жизненном опыте. Тридцать семь лет – это, как выражалась свояченица Менькова, возраст уже на рубеже вечности. Именно эта родственница – сестра жены старшего следователя – подвела научную основу под вещие сны. Свояченице Меньков верил – та была психологом не просто по образованию, но, едва ли не в первую очередь, и по призванию.

А сон, приснившийся Менькову накануне вызова его к прокурору, повторялся в том или ином варианте уже не один раз. И даже не один десяток раз. Приснился Менькову его дачный домик (проданный им года два назад вместе с дачным участком). Только у Менькова домик был хоть маленький, но очень аккуратный, ладный, уютненький. А тут увидал во сне старший следователь нечто вроде огромного барака – с зияющими дырами в крыше, с такими же дырами в стенах. В общем, так называемое незавершенное строительство.

Меньков и раньше читал о том, что дом или квартира во сне – это сам человек, его тело, его разум, его чувства. Меньков по опыту знал, что подобный сон вовсе не предвещает болезнь – в том числе в виде похмелья. А вот по службе или в отношениях с кем-то приятного ожидать не приходится.

И точно, сон, как оказалось, был в руку. Менькова вызвал к себе прокурор Ивантеев и, хмуро глядя в столешницу, сказал:

– В общем, навесили на нас одно дельце…

Толстый, рыхлый прокурор Приозерска внешне напоминал сильно раскормленного, аномально крупного сурка. Сурок, затянутый в тесную форму синего цвета, выглядел, конечно, очень смешно. Те, кто видел Ивантеева в первый раз, не могли сдержать улыбки. Зато коллеги и, тем более, подчиненные Ивантеева при взгляде на него об улыбке даже и не думали. Не только потому, что привыкли к внешности прокурора. Все знали, насколько злопамятен и мстителен Ивантеев. А еще Ивантеев отличался повышенной требовательностью к подчиненным – и настолько же пониженной требовательностью к себе. Меньков же – да и не он один – называл последнее качество Ивантеева умением прикрыть свою задницу чужой.

– Что за дельце? – осторожно спросил старший следователь.

– Ну, дело того идиота, который девочку изнасиловал и задушил. В Западном районе.

– А чего ж навесили? Там же вроде все предельно ясно.

– В том-то и весь фокус, что «вроде», – хмыкнул Ивантеев. – Вел его, если ты не знаешь, Коренев.

– Да слыхал, что Коренев, – Меньков тяжко вздохнул.

Коренев в общем-то, производил впечатление весьма неглупого молодого человека. Однако все силы, весь интеллект этого разгильдяя и лодыря тратился на изобретение приемов, с помощью которых можно сделать работу с минимальной затратой нервов и времени – то есть, в нормальном озвучивании, как можно более халтурно.

В городскую прокуратуру Валера Коренев попал по протекции – по очень влиятельной протекции. Хотя, по правде говоря, могущественной поддержкой сверху не злоупотреблял. И при постоянном давлении непосредственного начальства свои обязанности мог выполнять на твердую «тройку», а то и «четверку» с минусом – по пятибалльной системе. Меньков несколько раз оказывался непосредственным начальником Коренева, когда возглавлял оперативно-следственную группу. И знал, что за Валерой нужен постоянный присмотр – то есть, дополнительный расход собственных сил, нервов и времени. Единственный выход избавления от Валеры – сделать его большим начальником. Только ведь за один месяц или даже за год карьерный взлет осуществить невозможно. Для того, чтобы подниматься по служебной лестнице, надо последовательно занимать новые ступеньки. А выходило так, что в городской прокуратуре Приозерска эти самые ступеньки занимали люди либо компетентные и, можно сказать, незаменимые – вроде Менькова – либо тоже обладавшие солидными связями наверху – вроде зама Ивантеева.

А пока, пребывая на своей должности следователя прокуратуры старший лейтенант юстиции Валерий Коренев в очередной раз сотворил халтуру, начав заниматься делом об изнасиловании и убийстве несовершеннолетней.

А дело имело весьма нежелательные последствия – маньяка, якобы совершившего убийство и изнасилование, зеки в сизо замордовали, а родители маньяка написали прямиком в Генеральную прокуратуру. Причем, судя по всему, не просто написали, но передали в Москву с оказией – в областной прокуратуре получили пакет, в котором лежал конверт с двумя московскими штемпелями.

Но и на этом сюрпризы для Менькова не исчерпались. Как выяснилось, маньяка изуродовали и убили не обязательно в сизо. И очень даже может быть, что его убили вовсе не зеки.

– Свидетель нашелся, – бубнил Ивантеев, продолжавший глядеть на крышку стола, – который видел, как обвиняемого избивали.

– А где это происходило? – опять же осторожно спросил Меньков.

– Да там же, – Ивантеев махнул пухлой короткой рукой. – В Западном районе.

– Однако…

Ивантеев толкнул по гладкой поверхности стола в направлении Менькова довольно толстую папку.

– Тут все. Давай, разбирайся!

А там-то, в деле, и разбирательства особого не требовалось – ляп на ляпе, несостыковка на несостыковке.

В общем-то спокойный по натуре и редко выходящий из себя Меньков сейчас дал волю эмоциям. Позвав к себе Коренева, он поинтересовался:

– Валера, тебе никто не говорил, что ты чудак на другую букву?

– А в чем дело? – лицо Коренева слегка побледнело.

Игнорируя его вопрос, старший следователь продолжал:

– Ты выдающийся специалист по дискредитации следственного управления! Ты вредитель! Нету на тебя товарища Ежова и товарища Берии! Да вот тут, – он потряс несколькими листками бумаги, извлеченными из папки, – просто руководство под названием «Как не надо проводить судебно-медицинскую экспертизу». Почему ты не проследил за осмотром трупа?

– Почему не проследил? – недовольно проворчал Коренев.

– Ты мне Ровшана и Джамжуда переставай из себя корчить. Потому и не проследил, что разгильдяй ты. А если и проследил, то почему проигнорировал заключение судмедэксперта? Вот, читаем: «Смерть, предположительно, наступила в результате асфиксии. На шее потерпевшей ясно видны гематомы и посинение, указывающие на удушение. Четвертый и пятый шейные позвонки повреждены, их характерное смещение указывает на то, что потерпевшей мог быть нанесен удар справа в область шеи». Где ж такого грамотея откопали? «В область шеи». А почему не «в губернию шеи»?

Коренев молчал – знал, что Менькову лучше не перечить.

А Меньков продолжал, уже более спокойным тоном:

– Если хочешь знать мое мнение, то я больше склоняюсь к тому, что смерть как раз и наступила от удара по правой стороне шеи. Даже я сказал бы, что направление удара можно определить как «справа-сзади». Но об этом надо дополнительно говорить со специалистом – настоящим специалистом, а не таким, который это заключение писал. «Смещение позвонков», как же! Да они переломаны, судя по снимку. А вот протокол твоего допроса подозреваемого Алевтинова: «Подозреваемый признал, что при совершении полового акта зажимал рот потерпевшей одной рукой, но она вырывалась и несколько раз коротко вскрикнула». Хм, это тебе Алевтинов так сказал: «коротко вскрикнула»?

– Нет, конечно, – ухмыльнулся Коренев. – Это я по смыслу скорее записал. У него, у Алевтинова этого, с образностью речи не шибко хорошо дела обстояли.

– Ну да, что со слабоумного взять… А вот твоя запись с его слов дальше: «И тогда я схватил ее за горло обеими руками и сдавил горло. Она не могла кричать. Я не хотел ее задушить до смерти, просто не давал ей кричать. Потом я обнаружил, что она вся как-то обмякла и уже не сопротивляется». Шедевр, шедевр! У тебя, Валера, явно наличествуют литературные способности. Но из этого вот шедеврального фрагмента текста лично мне становится ясным, как дважды два, что смерть жертвы наступила от удушения.

– Правильно, – кивнул Коренев. – И в заключении судмедэксперта так написано.

– А как же быть со смещенными – а точнее говоря, сломанными – шейными позвонками? – ехидно вопросил Меньков.

Коренев и тут не замешкался с ответом:

– Он мог ее толкнуть, и она ударилась головой о стену кабины лифта. Вот так, правой рукой слева в голову толкает. Она летит и бьется правой стороной головы о стену, и шейные позвонки ломаются или смещаются – как в заключении написано.

– Валера, ты себя самого со стороны не слышишь? Я ведь ты явную отсебятину несешь. Если «она вся как-то обмякла», как записано тобой со слов несчастного олигофрена Алевтинова, то как он мог толкнуть труп – уже труп! – именно в голову?! Как мог труп удариться о стену кабины именно головой?! И как быть с заключением судмедэксперта относительно того, что «потерпевшей мог быть нанесен удар справа в область шеи»?

– Честно говоря, не знаю, – признался Коренев, – как быть с этим заключением судмедэксперта.

– Охотно верю, – кивнул Меньков. – А скажи мне, Валера, показался ли тебе этот Алевтинов похожим на преступника – на маньяка конкретно?

– Вообще-то не показался, – вздохнул Коренев. – Но ведь у него заболевание какое?

– Да, я видел в документах – синдром какой-то.

– Синдром Клайн-фел-те-ра, – отчеканил Коренев, и в его голосе почти что торжество звучало – уж не оттого ли, что такое слово смог запомнить. – А этот синдром, между прочим означает наличие лишней хромосомы игрек, «хромосомы преступления». Так вот, в Соединенных Штатах – в Чикаго, если совсем точно – лет сорок с лишним назад один хмырь убил восьмерых медсестер. Одну из них изнасиловал. А перед тем, как эти действия сотворить, он зашел в студенческую общагу и говорит: «Я, девушки, ничего плохого вам не сделаю, но мне деньги на билет куда-то там нужны». Там, в комнате, девять девушек находилось. Одной удалось спрятаться под кроватью. Она-то все и рассказала. А этот хмырь после всего, что натворил в общаге, пошел в кабак – бухать на полсотни долларов, которые он у своих жертв отобрал. Ну, что с него взять, – Валера покрутил пальцем у виска, – у него же синдром Клайнфелтера обнаружили.

– И ты решил, что Алевтинов очень похож на чикагского маньяка? – вопрос Менькова прозвучал почти грустно.

– Я же не сказал такого. По лицу ничего не скажешь – туповатое, в общем, лицо. Но ведь у него, у Алевтинова, все внешние признаки этого синдрома – рост высокий, толстый он, ручищи крупные…

3