Я тупо молчу и аккуратно кладу телефон, не сводя с него глаз. Дело в том, что там заявлен концерт группы «Гражданская оборона-2» во главе с Игорем Федоровичем Летовым.
Тайна вечеря
Я смотрю поочередно в уставшие Андрюхины глаза цвета пуэрториканского кофе и равнодушные Настины цвета позднего октябрьского неба. Я прокашливаюсь, давая понять всю важность момента, и важно произношу:
– Я иду в депутаты.
Андрей хватается за сердце, а Настюха обречённо произносит:
– Всё. Он подсел на наркотики.
Я достаю телефон и включаю его на полную громкость. Если вы живёте в Беларуси, то записывать разговоры с представителями власти как-то само собой входит в привычку. Либо это будет эксклюзив для телеграм-канала, либо не имеющее юридической силы доказательство для следственного комитета.
Мой лучший друг и моя подруга слушают наш с Михой диалог. Я в основном наблюдаю за их реакцией и отхлёбываю пивко. Настя ожидаемо реагирует на величину заработка в месяц и поднимает на меня глаза. Теперь я не кажусь ей таким уж неудачником. Андрей предсказуемо оживляется после паузы на записи, во время которой Миша показывал мне афишу.
– Это какой-то прикол? Кавер-группа во главе с однофамильцем?
– Я же сказал – у кандидатов есть неочевидные преимущества. На концерт Джениса или Курта я тебя провести не смогу, уровень не тот, но к некоторым ребятам – вэлкаме.
– Миша, что происходит?
– Обычный концерт Егора Летова. Ты же вроде как знаком с творчеством? Вот, сможешь пообщаться вживую.
– Какое на хрен вживую? Ничего что мужик умер больше десяти лет назад, когда ему было чуть за сорок?
– Рок-звёзды так просто не умирают. Большинство рок-звёзд после смерти попадает в Беларусь.
– Это как?
– Не знаю, не я же это придумал. Просто однажды они вдруг оказываются в каком-то незнакомом, но важном для них месте и ничего не понимают. Их нахожу я или кто-то из охраны, и отводит в гримёрку. Там они и живут, а когда приходит время, как правило раз в месяц, дают концерты в секретном зале Совета.
– И ты, что же, вживую видел?
– А как же! Я Игоря Федоровича большой поклонник. Помнишь это: «гордая свеча погасла, новой так и не зажглось»?
– Сумасшествие какое-то. А ты можешь меня так просто провести?
– Сколько раз повторять? Только для кандидатов в «палатку»! Так ты как, согласен?
Я выключаю запись. Смотрю на своих друзей.
– Что скажете, ребятки? Есть смысл в депутаты идти?
Первой оживляется Настюха:
– Конечно, соглашайся! Такие деньги, ох, такие деньги, мать моя новозеландский сурок.
Андрюха более прагматичен:
– Ты всё правильно возражаешь. Раскусят тебя сразу же, как пить дать. Сразу ведь ясно, что финансов на свою кампанию у тебя быть не может, значит, кто-то даёт. Раз власти никак на тебя не реагируют и ты про Европу ничего не говоришь, получается, сами власти и дают. Вот и выходит, что кандидат ты фиктивный. Попадёшь под пресс оппозиции, я тебя защитить не смогу.
– Да и плевать, – вступает Настюха. – Это ж шесть штук за три месяца, да ещё и концерты халявные.
– Если только ты вдруг не веришь в возможность победы над Ариной Арно и выхода в «палатку» по-настоящему, – пристально глядя на меня, спрашивает Андрей.
Веры у меня хоть отбавляй. Я охотнее поверю, что верблюд пройдёт сквозь игольное ушко, нежели что я попаду в депутаты. Но ведь целых два концерта с умершими звёздами. Не теми звёздами, что несут ложный аромат красной икры как сухарики на полке в магазине у дома, а реальными и чумовыми. Поговорить с самим Летовым!
– Андрей, ты должен будешь мне помогать.
– С чем?
– С правовой защитой. Вдруг со мной захотят что-то сделать.
– Боюсь, в этом случае я уже ничем не смогу помочь. Так ты не веришь в возможность реальной победы?
– Пока как-то не очень. Может время не пришло?
– Ты должен верить. Вопреки всему и несмотря ни на что. Я думаю, если соглашаться, то только для того, чтобы играть по-настоящему. Это и народ почувствует, и начальники твои довольны будут. А когда, то есть, если тебя не изберут, ты всегда сможешь вывести людей на улицу. И выиграешь вообще вдвойне. Станешь абсолютным любимцем и правдорубом.
Этой ночью я практически не спал.
Вершители судеб
Я сижу на одном из двадцати стульев в кабинете Миши. Его кабинет больше, чем две комнаты с кухней в Андрюхиной квартире. Миха очень рад моему решению. На столе уже лежит готовый приказ о моём приёме на работу, с датой, проставленной задним числом. Откуда-то из недр административного корпуса спешит к своему начальнику Марина Мескалина. Я помню её статьи в центристской некогда «Белорусской бизнес-газете». Хороший слог, минимум эмоций. У меня обычно в статьях всё наоборот. Спешно бегут по цехам сотрудники идеологического отдела, созывая коллектив на выдвижение.
Миха достаёт из нижней шуфлядки конверт и передаёт его мне.
– Здесь аванс.
Я не пересчитываю. В таких делах если всё до сих пор идёт хорошо, удачу лучше не пугать. Кто-то робко стучится в дверь и вот в неё входит невысокая, ладненькая, темноволосая и невероятно смущённая Мишина зам.
– Очень рада с вами познакомиться, Анатолий! – она протягивает детскую холодную узенькую ладошку и я окучиваю её своей теплой тонкопальцевой лапой.
– Взаимно, Марина. Давайте сразу на «ты»?
– Конечно, давайте, ой, то есть, давай.
Миша предлагает садиться и вкратце повторяет то, что говорил мне, добавляя новые детали. Избирательную кампанию проводим спокойно и доброжелательно. Позицию занимаем центристскую, то есть критикуем и власть, и оппозицию. Призываем молодёжь идти на выборы. Пенсионеров внимательно слушаем и обещаем не менять курс, но улучшать их соцобеспечение и повышать размер пенсий. На провокации оппозиционеров не поддаёмся. Меня выдвинул коллектив завода и дело с концом. Связь с Мишей нужно поддерживать регулярно и докладывать обо всём. Марина должна стать моей правой рукой. На всё отвечать с улыбкой и тонко шутить.
Вчера вечером я скачал из Интернета несколько готовых речей. В частности, речь Цукерберга перед выпускникам Гарварда, речь Эрдогана во время объявления в стране чрезвычайного положения и речь Джобса перед бакалаврами Стэнфордского университета. Вечером я кое-как состряпал собственное выступление и распечатал на старом Андрюхином принтере. За эти несколько часов листочки порядком помялись и уже не кажутся моими ступеньками к вершине политической карьеры. Пока Миша о чём-то беседует с Мариной, я понимаю, что придётся импровизировать.
Раздаётся звонок. Секретарь сообщает, что коллектив собрался в актовом зале. Вообще, «Трансельмаш» – хороший, современный, модернизированный завод. Это заметно даже пока идёшь по коридорам. Всюду ровный свет светодиодных ламп и запах свежепокрашенных стен. Мы идём какими-то запутанными дорогами и наконец резко выходим на сцену актового зала, на котором торчит неизменное пианино «Беларусь» и угрюмо нависают тёмно-бордовые занавески с лозунгом «За сильную и процветающую!». По залу проносится недовольный гул. Я понимаю работников – их оторвали от дел ради очередной обязаловки, да ещё и «политики» в которую они стараются не лезть.
Миша начинает свою агитационную проповедь голосом заправского комсомольца. Про то, как важно ходить выборы и иметь возможность выбирать из нескольких вариантов. Про демократию и права человека. Про социальное государство и то, какой замечательный завод оно построило. Про заботу о детях и экономическую стабильность. Миха умеет красиво постелить, но после него мне становится как-то совестно выдвигать свою кандидатуру. Однако перед глазами у меня мелькает сумма 6 000 долларов США и лицо Арины Арно. Она не супер-красавица, а лицо у неё такое, словно кто-то вдавил кулаком по комку из теста и так и оставил. Типичная девочка-андрогин. Или, если угодно, нечто среднее между «ой, какой симпатичный мальчик» и «ой, какая не очень девочка». Сейчас такие в моде во всем мире. Помогают сильным мира сего скрывать их гомосексуальные наклонности.
– Анатолий? – вопросительно говорит мне Миша.
Я выскакиваю из омута своих мыслей. Оказывается, официальная речь закончилась и теперь ждут меня. У многих включены телефоны. Я смущённо кашляю и нервно собираю листки с речью. В зале слышны басовитые смешки.