С МИРУ ПО НИТКЕ. Сборник рассказов

Мистика, да и только!..

Каждый из нас, без большого сомнения,

Жалкий субъект своего потрясения.

(Автор)

1.

В июне месяце текущего года Варфоломей Аборигенович Всевидящий был наглым образом похищен представителями внеземной цивилизации. Произошло это средь бела дня, у всех на виду. Событие, длившееся каких-нибудь минут пять, приняло широкую общественную огласку и имело большой международный резонанс.

По словам очевидцев и самого потерпевшего всё происходило следующим образом. Варфоломей – скромный рядовой служащий одного из госучреждений в тот день, как всегда находился на своём рабочем месте, за столом возле настежь распахнутого окна. Он производил несложные, элементарные расчёты, касающиеся вопросов сбора кедровых шишек в условиях непроходимой тайги на пологих берегах Енисея. И в тот самый момент, когда он брал очередной интеграл от «минус» до «плюс» бесконечности, город погрузился в кромешную тьму. Его будто кто-то накрыл чёрным покрывалом, заслонившим собой солнце и небо. То тут, то там засверкали молнии, сопровождавшиеся громовыми раскатами.

Вдруг в рабочее место, на котором располагался Варфоломей Аборигенович, откуда-то с небесной высоты, ударил мощный, яркий сноп света. И тут все с превеликим ужасом увидели, как в окно просунулось какое-то мерзкое, хоботообразное щупальце. Оно несколько раз обвилось вокруг тела несчастного и тут же исчезло вместе с ним в неизвестном направлении.

Женская половина сотрудников вмиг попадала в обморок, а мужская – остолбенела. Минуты через три люди потихоньку стали приходить в себя. Так как темень продолжалась, кто-то догадался включить свет. Все находились на своих рабочих местах за исключением Варфоломея Аборигеновича. В глазах присутствующих застыл большой знак вопроса. А спустя ещё какой-то короткий промежуток времени, всё повторилось заново, но в обратном порядке. Засверкали молнии, раздались раскаты грома и в окне показалась фигура похищенного, обвитая щупальцем.

Несчастный был вновь водворён на своё законное место. От этого женщины в очередной раз впали в обморочное состояние, а мужчин хватил столбняк. Объект нападения тут же исчез. Исчезла с неба и чёрная завеса. Вновь ярко засветило солнце. Защебетали птицы и зашумела листва. Воздух наполнился звуками работающей оргтехники. Жизнь продолжалась, войдя в обычное рабочее русло.

Освободившись от пут оцепенения, служащие со всех сторон обступили жертву чрезвычайного происшествия. «Где был? Что видел?», – сыпались вопросы. Но так как Варфоломей где-то был, но ничего не видел и не слышал, то и ответить что-либо вразумительного был не в состоянии. С его разрешения были произведены медицинское и психологическое освидетельствования. Однако никаких существенных отклонений ни в психике, ни в физиолого-анатомических показателях «пострадавшего» обнаружено не было.

Со всех уголков земного шара понаприехали разного рода уфологи, прорицатели, вещатели, колдуны и ведьмы, магистры оккультных наук и прочая околонаучная братия, журналисты, писатели. Но – увы: сведения о происшествии со стороны потерпевшего были до такой степени скудными, что интерес мировой общественности к состоявшемуся событию постепенно остыл, и через месяц-два о нём и вовсе забыли.

Но ещё не успело пройти и полгода, как в городе стали происходить странные вещи. Поползли невероятные слухи, что то тут, то там, в разных частях города, видели живых Иосифа Виссарионовича Джугашвили и Адольфа Шикльгрубера. Будто бы они степенно прогуливались в разное время суток и мирно о чём-то беседовали. Все попытки завязать с ними знакомство или беседу заканчивались неудачей. Одному очень настойчивому товарищу, пожелавшему во что бы то ни стало выяснить у двух знаменитых личностей суть дела, Иосиф Виссарионович в сердцах ткнул мундштуком курительной трубки прямо в глаз, оставив того без оного.

2.

Однако, вернёмся во времени несколько назад, до появления слухов о двух одиозных фигурах.

Варфоломей Аборигенович Всевидящий являл собой тип молодого раскрепощённого человека лет тридцати пяти-тридцати восьми, холостого. Привлекательной наружности, с изысканными манерами аристократа и утончённой натурой, он был принимаем во всех слоях общества, начиная от низшего и кончая высшим. Только к внешнему лоску он был равнодушен. Одевался как попало и во что попало, плохо следил за своей внешностью. А, в общем-то, это была весьма противоречивая, но добрейшая и доброжелательная личность.

Жил он бобылём в двухкомнатной квартире с видом на великую русскую реку. И вот, как-то раз, в один из воскресных дней, Варфоломей, от нечего делать, валялся на диване. Он мысленно перебирал в памяти события и лица давно минувших дней до тех пор, пока не задремал. И привиделся ему необычный сон. Будто подхватила его неведомая сила и перенесла в стены какого-то странного, ярко освещённого помещения. Утыкано оно было всевозможными приборами, тихо зуммерившими и издававшими равномерный, убаюкивающий гул. Тело его утопало в мягчайшей массе сверх эластичного вещества. Над ним неподвижно завис удивительных форм и очертаний живой объект, постоянно их менявший.

– Уважаемый Варфоломей Аборигенович Всевидящий! – зазвучало в ушах пленника, хотя он и не слышал никаких звуков, исходивших из уст захватчика. Видимо голосовая связь осуществлялась на уровне мысленной информации. – С целью проведения межпланетарного эксперимента с этого момента вы наделяетесь уникальной способностью вызывания духов усопших и здравствующих людей с последующей их материализацией. Сначала производите отмашку левой рукой «справа налево», например, с такими словами: «Дух Наполеона Бонапарта, явись!». Осуществляете одинарный прихлоп ладонями рук. Ждёте его появления. Как только это произойдёт, производите отмашку правой рукой «слева направо» со словами: «Дух Наполеона Бонапарта, материализуйся!» с последующим прихлопом. Каждый призыв в своём конце дозволяется дополнять словами любезности или неприязни. Материализация духа осуществляется в кратчайший промежуток времени, исчисляющийся долями секунды. Вызывание духа и его материализация сопровождаются громом и молнией сугубо локального характера. Сколь долго вы будете являться обладателем свыше дарованной вам способности, покажет время. А пока будьте здоровы!

С этими словами тело полонённого многократно обвилось чем-то гибким, холодным, слизистым, сдавило его. Стало трудно дышать, и… Варфоломей проснулся весь в холодном поту и с мелкой дрожью во всём теле. Он ещё долго лежал, не смыкая век и уставившись в одну точку. Видение было до такой степени ярким, образным, красочным, что казалось, будто всё происходило наяву. Варфоломей перебрал в уме все его мельчайшие подробности и проанализировал ход привидевшихся событий. Он сделал неожиданное и смелое для себя умозаключение: приснившееся – это закодированная в подсознании реальность. А явилась она отражением необычного происшествия, приключившегося с ним полгода назад. Озарившая Варфоломея догадка, заставила приподняться его с дивана и сделать глаза квадратными.

– А что? Чем чёрт не шутит? – вихрем пронеслось в голове. – Надо бы попробовать. Вот только с кого начать?

Немного поразмыслив и приняв какое-то только ему одному известное решение, Варфоломей Аборигенович встал с дивана. В глубочайшем раздумье прошёлся несколько раз вокруг стола и проследовал в дальний угол комнаты.

– Была ни была! – решительно заявил он в пространство, заняв выгодную позицию и воспроизведя отмашку левой рукой с последующим прихлопом. – Дух Владимира Ильича Ульянова, явись!

Под самым потолком противоположного угла бесшумно засверкало множество миниатюрных молний. В их сплетении возникло нечто эфирное, невесомое, но имеющее внешние, хотя и не очень-то ясные, очертания. В следующее мгновение, как это и полагалось, Варфоломей воспроизвёл отмашку правой рукой. Хлопнув в ладоши, он воскликнул:

– Дух Владимира Ильича Ульянова, материализуйся!

Под сводами комнаты разнеслись приглушённые звуки грома. «Нечто» мелко задрожало, опустилось ближе к поверхности пола и тут же материализовалось, воплотившись в образ Владимира Ильича Ульянова.

– А вот и я! – притопнув левой ногой, прихлопнув ладонями и разведя руки в разные стороны, радостно сообщил вождь пролетарской революции и хитро подмигнул. – Здравствуйте! Как у нас, батенька, обстоят дела с призраком коммунизма, а? Бродит ли он до сих пор по Европе или же сиганул далеко за пределы европейского континента?

– Приказал долго жить, дорогой вы наш и вечно живой Владимир Ильич! – выпалил с испуга Варфоломей первое, что пришло в голову.

– Что вы такое говорите? – возмутился товарищ Ленин. – Послушайте, голубчик! Как у вас обстоят дела с коробкой передач? Всё ли в порядке?

– У меня нет автомобиля, – разгубленно отозвался хозяин квартиры.

– Я не о том, я вот о чём! – раздосадованно постучал вождь себя пальцем по лбу. – Зимний, телеграф и почта, надеюсь, до сих пор в наших руках?

– В наших, – поддакнул Варфоломей, решившись принять игру.

– В таком случае соедините-ка меня, батенька, со Смольным. Пусть распорядятся подать броневичок к подъезду. – Картавил Владимир Ильич безбожно. Особенно это касалось буквы «р», что характерно для ротацизма. – Хочу на третьей скорости ворваться в революцию. Необходимо срочно смести с лица земли всех этих провокаторов «гапонов» и политических проституток. Ни капли послабления и потворства даже в малом. Они деморализуют массы, притупляют чувства справедливости и достоинства. А это, батенька вы мой, уже чистейшей воды оппортунизм с правоцентристским уклоном. Впрочем, отыщите-ка мне заодно и человека с ружьём… А Николашку, к чёртовой бабушке! К стенке его, к стенке, сукиного сына! Однозначно и бесповоротно! Всё, что касается буржуазии и разной там контры, то, как сказал я в одном из своих поэтических сборников, «ноги ударом метким в жопу отправим недругов в Европу»… Крутится, вертится шар голубой, – вдруг негромко затянул себе под нос неугомонный Владимир Ильич. – Впрочем, почему «голубой», а, например, не «красный»? Хотя, по правде говоря, по большому счёту, оба эти цвета мне как-то не импонируют, не мобилизуют, однако вселяют некоторую надежду. Кстати, дружок. Если вас не затруднит, то отыщите-ка мне мою Наденьку, а то у меня сильно упал КПД, по причине чего я временно не способен на происки интимного характера.

С этими словами Владимир Ильич плюхнулся на турецкий диван и изобразил на лице приятную улыбку с шаловливым прищуром.

– Бедная, несчастная моя Наденька! ПолЕвропы пропахала, бедолажная, в поисках оленьих рогов, которыми увешена вся наша нелегальная квартира. Я обожаю оленьи рога!

– Рога мужчину украшают, – польстил Варфоломей.

– Эх, сейчас бы ружьишко, пусть даже плохонькое, в руки, да этак по лесочку побродить, на дичь полюбоваться издали. Или, ещё лучше. С бредешком, да по озерцу, рыбки половить, ушицы наварить, как когда-то в Разливе, будучи пленником шалаша. Ну да ладно. Всё это в прошлом. А теперь, батенька, не дербалызнуть ли нам с вами по алюминиевой кружечке чайку? Как вы на это смотрите?

– На это я смотрю положительно, товарищ Ульянов, Владимир Ильич, – ответил Варфоломей. – Да вот беда: заварка вся кончилась и самого чаю в доме хоть шаром покати.

– Вот и прекрасно, батенька, вот и прекрасно. У меня появился лишний повод окунуться в самую гущу народных масс, ну и заодно чайку купить.

– Что вы, Владимир Ильич! Вам на улицу выходить нельзя ни в коем случае, – отозвался Варфоломей, натянув на лицо маску испуга и недоумения. Чего доброго наведёт шороху в округе, оправдывайся потом. – Там шпик на шпике сидит, ищейка на ищейке; повсюду жандармы и полиция рыщут, всё вас ищут, никак поймать не могут. Грозятся к стенке вас поставить.

– В таком случае я никуда не иду. Вот им! – и Владимир Ильич показал кукиш. – Идите сами, а я, так уж и быть, подожду.

Когда Варфоломей Аборигенович воротился из магазина с покупкой, то застал товарища Ленина погружённым в глубочайшее раздумье. Тот сидел, откинувшись на спинку вестфальского кресла, подперев пальцами огромный лоб, и бесшумно шевелил губами, уставившись в одну точку. Перед ним лежала высокая стопка газет и журналов, которые он, вероятно уже успел прочитать.

– А скажите-ка вы мне, любезный, – начал он, оторвавшись от огромной массы возникших вдруг вопросов и противоречивых мыслей.

Варфоломей Аборигенович понял, что Владимиру Ильичу всё известно. Это молодой человек прочёл прямым текстом в его глазах. Ильич только ищет подтверждения своим догадкам. Поэтому что-либо скрывать от проницательного ума вождя пролетарской революции было бы просто неуместно, да и глупо.

– Нынче календарь говорит нам о том, что на дворе стоит октябрь две тысячи седьмого года, – уже не прячась за выступы недомолвок и неправды, сообщил хозяин квартиры.

– Я так и знал! – в отчаянии хлопнул себя по ляжкам Владимир Ильич. – Ровно девяносто лет. Это вам не шухры-мухры! Тогда сколько же мне лет сейчас?

– Пятьдесят четыре, вечно вы наш живой и немеркнущий, – тут же последовал ответ.

– Но мне же столько лет было в тысяча девятьсот двадцать четвёртом году.

– Вам и сейчас столько же. Тогда вы почили, возлежав на смертном одре. А сейчас вы воскресли…

– То есть восстал из пепла, как Феникс, так надобно полагать?

– Именно так.

– Но позвольте! Что вы мне тут сказки рассказываете, мне, убеждённому, воинствующему атеисту? Это Христос воскрес…

– Во истину воскрес…

– Да я не о том, а совсем о другом. Как это можно взять, да и воскреснуть?!

– Очень даже просто. Современная наука и не до того дошла. Она людей в космос запускает.

– Как это запускает? Просто так берёт и запускает что ли?

– Не просто так, а с помощью ракет.

– Очень забавно, очень. То-то я думаю: механические экипажи какие-то странные внизу по дороге движутся. Аэропланы непонятные по небу шастают. Дома высокие, музыка откуда-то непонятная. Пароходы как кони насаются по речке туда-сюда. Да и солнце как будто бы больше в размерах стало. Чудеса-а! А в общем-то, ознакомился я тут по газетам и журналам с современной жизнью. Успел прочитать все ваши книги, что на полках стоят. Пришёл к единственно правильному выводу: пора уходить в подполье и всё начинать заново, по принципу «два шага вперёд, один шаг назад». На первых порах непременно воскресите-ка мне, батенька, «железного» Феликса. Мне ему необходимо сообщить, что мы пойдём другим путём. Это чрезвычайно архиважно! И ещё вот о чём хотелось бы мне спросить вас, батенька. Какое предназначение вот этой вот коробки с передним стёклышком?

– Это телевизор, – оживился Варфоломей и включил его.

На экране замелькало какое-то народное шествие, посвящённое какому-то знаменательному событию. Ильич, подбоченясь, долго смотрел на это зрелище, созерцал и вникал.

– Мо-ло-дцы! Ничего не скажешь! Сколько же у нас на Руси-матушке прекрасных народных умельцев? Ведь надо же, такую ораву людей впендючить в маленький ящик, да ещё и уменьшить их в размерах до такой степени! Это вам не блоху подковать. Прекрасно! На электричестве работает?

– Разумеется, товарищ Ленин.

– Что значит план ГОЭЛРО! А ну, загляну-ка я в ящик с обратной его стороны, – простонал Владимир Ильич и без разрешения хозяина смело запустил руку за заднюю стенку телевизора.

Яркая вспышка озарила комнату, и Ильича отбросило в сторону, только ноги его мелькнули над столом. Своими неадекватными, неумелыми действиями он способствовал возникновению ситуации короткого замыкания.

Первое, о чём он спросил, придя в себя и оправившись от испуга, было: «А фуражечку мою вы, случайно, не видели?»

– Нет! – признался Варфоломей, точно помня, что явление вождя происходило при отсутствии головного убора «а ля Ильич».

– А жаль кепчонку-то, ох как жаль! Мне её, помнится, Надежда Константиновна ко дню рождения в тысяча девятисотом году подарила. Я в ней речь на броневичке толкал, от шпиков скрывался и в революцию въезжал. Жаль! Куда она могла запропаститься, ума не приложу! Ну, ничего, новая купится… Так как насчёт чайку, а, батенька? Дербалызнем?

– Непременно, товарищ Ленин, – успокоил Варфоломей. – Иду, приготовлю.

– Идите, идите, дружок, – поторопил Ильич. – А я, всё-таки, как попьём чайку, спущусь вниз и окунусь в народные массы. Попробую сориентироваться на местности и установить тесный контакт с населением.

– Всё хорошо прекрасная маркиза, – попробовал успокоить себя Варфоломей, возясь на кухне. – Всё хорошо, одно плохо: натворит он тут дел, потом доказывай свою непричастность. Пока рядом со мной нет Ильича, надо попробовать отправить его на законное место во вселенной.

– Дух, в образе Владимира Ильича Ульянова, сгинь! – негромко вымолвил Варфоломей, хлопнул в ладоши и развёл обе руки в разные стороны.

За стеной раздался возглас: «Вперёд, к победе коммунизма!», затем что-то ахнуло, ойкнуло и всё стихло.

– Наверное полнейший пролёт, – подумалось, и он быстренько проследовал в гостиную.

Минуту спустя Варфоломей облегчённо вздохнул, убедившись, что товарищ Ленин исчез.

– Слава тебе, Господи! – с чувством огромного удовлетворения произнёс он. – Пронесло. Баба с воза, кобыле легче. Но какие перспективы открывает перед человечеством открывшаяся возможность общения с историческими личностями! Но вот вопрос: к добру ли это, или же к несчастью?

Однако, в скором времени этот вопрос перестал его волновать. Процесс явления личности оказался обратимым, а плюсы от общения с великими людьми налицо. Пусть даже, как говорил товарищ Ленин, они вольются в самую гущу народа. Его представители примут их просто за талантливых актёров.

3.

Вот тогда-то в скором времени и был материализован дух Иосифа Виссарионовича Джугашвили. В костюме полувоенного образца цвета хаки, в начищенных до блеска хромовых сапогах, с неизменной, ещё дымящейся трубкой в руке он предстал пред Варфоломеем во всей своей красе. Важный, степенный, величавый. Он исподволь вращал зрачками добрых глаз, сканируя окружающую обстановку.

Не говоря ни слова, товарищ Джугашвили – он же по партийной кличке Коба, он же дядюшка Джо, он же товарищ Сталин, – степенно прошёлся по квартире, заглянул в ванную, а так же в туалетную комнату, в которой задержался минут на двадцать. Потом молча, из угла в угол, побродил по гостиной. Вышел на балкон, глянул вниз, затем – вверх. Окинул взглядом красоты городского пейзажа. Снова воротился в комнату, создав за собой турбулентную зону свежего, прохладного воздуха. Вынул платок, громко высморкался.

Иосиф Виссарионович ещё долго приглядывался и приценивался к окружающей обстановке. Был он при этом бессловесен, как карась в озере, полностью, и частично, игнорируя присутствие в комнате её хозяина.

Однако и Варфоломей не лыком был шит. Он сидел на диване и в пику товарищу Сталину изображал на своём лице полное равнодушие и отсутствие какого-либо интереса к столь значимой, одиозной личности. Подобный факт, видимо, в равной степени смущал и озадачивал «явленца». Это было заметно по слегка подёргивавшемуся веку левого глаза и кривой, со смыслом, усмешке.

Так продолжалось где-то около двух часов. Удостоверившись, что от хозяина вряд ли дождёшься хоть какого-нибудь мало-мальского внимания, товарищ Сталин остановился перед сидящим Варфоломеем. Он насупил брови, многозначительно кашлянул.

– А скажите-ка мне, товарищ, – с едва уловимой от возмущения дрожью в голосе молвил он. – Почему вы выказываете всем своим видом полное безразличие и пренебрежение к личности вождя всех народов, к его присутствию?

Говорил он не торопясь, с расстановкой и длинными паузами в нужных и не нужных местах, с откровенным грузинским акцентом. Рука его, державшая курительную трубку, пребывала в постоянном движении. Чтобы придать своим словам определённые значимость и вес, Иосиф Виссарионович каждый раз стремился как бы утвердить свою мысль неторопливой жестикуляцией руки, державшей трубку, движением её «сверху-вниз» на чисто кавказский манер.

– Почему я стою перед вами, а вы сидите? – с плохо скрываемым раздражением в голосе молвил Иосиф Виссарионович и прищурил сначала левый глаз, потом правый, а затем уж и оба.

– Наверное вам так нравится, – ласково отозвался Варфоломей.

– Баланды лагерной захотелось? Знайте же: я страшен в своём гневе!

– Не так страшен чёрт, как его малюют, – дерзко отозвался Варфоломей.

– Вы, наверное, плохо себе представляете, товарищ.., – после затянувшейся паузы начал Коба.

– … Всевидящий, – последовала подсказка.

– … товарищ Всевидящий, с кем имеете дело, иначе бы вы не вели себя столь неосмотрительно.

Зазвонил телефон. Варфоломей снял трубку. Звонил школьный товарищ, приглашал на свой день рождения, через неделю.

– Это хорошо, что у вас есть телефон, – похвалил товарищ Сталин, воспроизводя утвердительный жест рукой, – и я бы даже сказал, это очень даже не плохо. А соедините-ка меня, товарищ Всевидящий, с политбюро ЦК КПСС и прежде всего с товарищем Лаврентием Берия. Пусть разберётся тут с некоторыми, кто порочит гордое имя – Сталин.

– Как бы не так, Иосиф Виссарионович. Учтите, что на дворе стоит ноябрь месяц 2007 года, а не тридцать седьмой или пятьдесят третий годы.

– Вам, товарищ Всевидящий, необходимо лечиться, – посоветовал вождь всех народов. – Постараюсь посодействовать вам в этом, с помощью товарища Лаврентия.

– Согласен, но уже поздно, товарищ Сталин, – решил поиграться в поддавки Варфоломей. – Второй час ночи. Давайте завтра.

– Будь по вашему. Завтра, так завтра, но спать я буду сидя на стуле, – заявил Иосиф Виссарионович. – Проявление давней привычки старого большевика: всё время быть начеку.

– Ваше право: хоть стоя, хоть на голове.

– Я бы не советовал вам иронизировать, товарищ Всеведущий…

– … Всевидящий, – поправил хозяин квартиры.

– Какая разница? Много шутников довелось мне повидать на этом свете. По разным причинам пришлось отправить их к праотцам. Пусть и там пошутят, повеселят публику.

– Спокойной ночи, мудрый вы наш, – вполне серьёзно высказался Варфоломей, – и приятных сновидений.

При включённом ночничке, не раздеваясь, он умостился на диване. Товарищ Сталин расположился в дальнем углу комнаты на стуле. Варфоломею не спалось. Он размышлял над тем, как отвлечь Иосифа Виссарионовича от навязчивых мыслей, направленных в русло возмездия своим же согражданам, и, в частности, против него самого. С этой целью он решил материализовать дух Адольфа Шикльгрубера, то есть – Гитлера.

Факт явления последнего не прошёл для товарища Сталина незамеченным. Он уже стоял на ногах в борцовской стойке «не подходи, хуже будет!», ещё не успев осознать что к чему. Варфоломей включил большой свет. Разделённые столом, напротив друг друга, маячили две фигуры представителей непримиримых классовых течений. Встречные взгляды, испепеляющие всё на своём пути, соприкоснувшись над столом, породили целый фейерверичный сноп искр, от которых огнём занялась скатерть стола. Каждый из трёх в отдельности, не сговариваясь, трижды плюнул на неё под прямым углом через левое плечо, чем и была предотвращена пожароопасная ситуация.

Встречный залповый огонь глазами длился минут десять. Исходя мелкой ненавистнической дрожью, оба вождя бешено вращали зрачками глаз, пытаясь, словно буравчиками, просверлить друг друга.

– Как этот козёл очутился здесь? – до крайности возмущённый обратился Иосиф Виссарионович невесть к кому. – Откуда он просочился?

– Сам козёл! – раздражённо отозвался Адольф, погрозил кулаком и показал язык.

– Ну что ж, господин хороший. Мы сейчас разберёмся, кто из нас козёл, а кто нет, – взяв себя в руки, рассудительно молвил товарищ Коба и сделал несколько шагов по периметру стола в сторону Адольфа.

Тот, не выдержав психологического натиска, сделал то же самое, стараясь избежать возмездия. Оба долго кружили вокруг стола. Адольф изо всех сил пытался соблюдать безопасную дистанцию, при этом движение его носило характер подтанцовки. Лицо товарища Сталина было полно решимости. То было не лицо, а откровение. Видимо, придя к выводу, что надо менять тактику, он решил пойти на военную хитрость, изменив направление своего движения на противоположное. Адольф Шикльгрубер быстро разгадал тактическую уловку соперника, взяв её на своё вооружение.