Литературные тайны Петербурга. Писатели, судьбы, книги

Что на Парнасе ты цыган,
Что в свете ты Видок Фиглярин:
Беда, что скучен твой роман.

Однако газета «Северная пчела», которую издавал Булгарин, была самой популярной газетой в России. Ее тираж составлял 9 тысяч – огромную по тем временам цифру. Пушкинская же «Литературная газета» имела всего 100 подписчиков. А роман Булгарина «Иван Выжигин», ныне прочно забытый, очень понравился императору, который подарил автору бриллиантовый перстень.

В советские времена Пушкина изображали как непримиримого борца с царизмом. Однако перед смертью он говорил об императоре иначе.

«Что сказать от тебя царю?» – спросил Жуковский у смертного одра поэта.

«Скажи, жаль, что умираю, весь бы был его», – тихо отвечал Пушкин.

В высшем свете его ненавидели

В высшем свете Петербурга многие его вообще ненавидели, что и послужило, как считают, поводом для коварной интриги и привело к убийству поэта. Ряд исследователей утверждает, будто поэт стал жертвой «голубого заговора». В Париже, да и в других европейских столицах, содомский грех тогда был в моде в высших кругах. В Петербурге «бугром» слыл министр просвещения граф Уваров, который на пару со своей «любовницей» уже упомянутым князем Дондуковым-Корсаковым и стал, как полагают, главным гонителем пушкинского таланта.

«В публике очень бранят моего Пугачева, а что еще хуже – не покупают, – раздраженно писал Пушкин в дневнике в 1835 году: «Уваров большой подлец. Он кричит о моей книге как о возмутительном сочинении. Его клеврет Дондуков (дурак и бардаш) преследует меня своим цензурным комитетом. Он не соглашается, чтобы я печатал свои сочинения с одного согласия государя. Царь любит, да псарь не любит». Зная вспыльчивый характер поэта, его враги стали били по самому больному – жене-красавице. И тут в Петербурге, откуда ни возьмись, и появился белокурый француз Дантес. Его приемный отец голландский посланник барон Геккерн устроил его в гвардию, ввел в лучшие дома. Геккерн никогда не был женат. Князь А. Трубецкой потом писал: «Не знаю, как сказать: он ли жил с Геккерном или Геккерн жил с ним… Судя по тому, что Дантес постоянно ухаживал за дамами, надо полагать, что в отношениях с Геккерном он играл только пассивную роль. Он был очень красив». Вскоре залетный французишка стал публично волочиться за Натальей Николаевной Пушкиной. Не давал ей проходу, а барон-«отец» всячески поощрял эти ухаживания. Вскоре оскорбительный для поэта пасквиль – диплом ордена рогоносцев был разослан ему самому, его друзьям и знакомым. Пушкин тут же вызвал Дантеса на дуэль.

Сам Пушкин считал автором пасквиля Геккерна. Но окончательно так и не удалось установить, кто же именно сфабриковал гнусный «диплом». Подозрение пало также на дружков «голубого барона», князей И. Гагарина и П. Долгорукова, живших в одной квартире. Ряд советских исследователей-криминалистов утверждал, что именно они приложили руку к гнусной фальшивке. Это подтвердила и почерковедческая экспертиза. Есть подозрение, что это Долгоруков с сожителем изготовил и разослал по го адресам пасквиль по указанию своего «голубого» министра Уварова. Пушкин пришел в ярость и был убит на дуэли. На это и рассчитывали организаторы гнусной инсценировки.

Вдохновителями подлой кампании против Пушкина были также граф и графиня Нессельроде. Граф Карл Нессельроде, друг Геккерна, был немцем, ненавистником русских, но и ловким интриганом, который сумел стать в России министром иностранных дел. Он и его жена играли виднейшую роль в свете и при дворе. Графиня Нессельроде яростно ненавидела Пушкина, и не могла простить ему эпиграммы на ее отца, графа Гурьева, масона, бывшего министра финансов, зарекомендовавшего себя служебными преступлениями. «…Встарь Голицын мудрость весил, Гурьев грабил весь народ» – написал Пушкин.

Графиня Нессельроде подталкивала Геккерна и подогревала скандал, распускала гнусные слухи, что будто бы у Пушкина связь с сестрой Наталии Николаевны Александриной, у Наталии Николаевны – с царем и Дантесом.

Жертва политического заговора?

В то время в правительстве России соперничали две партии. Одна – так называемая русская, а другая – «немецкая». К первой принадлежали Орлов и Перовский, ко второй – Нессельроде. Некоторые исследователи прямо утверждают, что Пушкин стал жертвой политического заговора, организованного Геккерном при поддержке Нессельроде. В его исполнении помогала «веселая шайка» (однополчане Дантеса). Они распространяли по городу слухи, мутили воду. У дома умирающего Пушкина толпились согнанные неизвестно кем простолюдины-«чуйки», как их назвал Данзас. Даже потребовалось вызвать караул для охраны дома. Отпевание было назначено сначала в Исаакиевском соборе, к прихожанам которого и принадлежал Пушкин, но по информации, пущенной заговорщиками, на отпевание по льду через Неву должны были толпой прибыть студенты Петербургского университета, а затем, впрягшись в траурный катафалк, везти тело в Александро-Невскую лавру, устраивая по ходу процессии битье стекол в голландском посольстве и избиение всех встречаемых на пути иностранцев.

Говорили, что во время похорон «русская партия» собирается устроить чуть ли не мятеж. В центре города днем и ночью дежурили армейские патрули. Были арестованы «ораторы» из толпы у дома Пушкина. Попал под горячую руку и молодой поэт Михаил Лермонтов. Сначала его знаменитое стихотворение «На смерть поэта» кончалось строкой «И на устах его печать». И было доброжелательно принято в обществе. Но в начале февраля член «шайки Геккерна», родственник Лермонтова, чиновник Министерства иностранных дел Николай Столыпин посетил поэта и «натравил» его на «русскую партию». Так появились заключительные шестнадцать строк, в тот же день с помощью «шайки» попавшие во дворец с припиской: «Воззвание к революции». Лермонтова в результате отправили под пули горцев на Кавказ.

И вот, что еще любопытно. Если в России успело появиться только одно печатное сообщение на смерть Пушкина – знаменитое «Солнце русской поэзии закатилось», то на Западе о дуэли сообщили все центральные газеты. В газетных сообщениях Пушкин фигурировал не как великий поэт, а как «глава русской национальной партии». Вот это определение и выдает, как считают некоторые историки, тайный умысел организаторов провокационной дуэли.

«Казак Луганский»

Исторический парадокс, но создатель лучшего и самого знаменитого словаря русского языка был из семьи выходцев из Дании. Отец Даля принял российское подданство в 1799 году вместе с именем Иван Матвеевич. Он знал множество языков и одно время работал у Екатерины придворным библиотекарем, а позднее стал врачом.

Его сын Владимир, который родился в местечке Луганский Завод (ныне Луганск), сначала не пошел по стопам отца. Получив прекрасное домашнее образование, он в 13 лет поступил в Петербургский морской кадетский корпус, о чем и сегодня напоминает мемориальная доска на его фасаде. Служил мичманом сначала на Черноморском, а потом на Балтийском флоте. Но позднее все же решил стать врачом и поступил на медицинский факультет Дерптского университета. Учился отлично и получил серебряную медаль.

Вскоре началась Русско-турецкая война, и Даль оказался в действующей армии в должности военного врача. Он оперировал в палаточных госпиталях и прямо на полях сражений и показал себя блестящим хирургом. «Я видел тысячу, другую раненых, которыми покрылось поле… резал, перевязывал, вынимал пули», – вспоминал он потом. С марта 1832 года, после окончания боевых действий, он, награжденный боевыми орденами и медалями, служил ординатором Петербургского военно-сухопутного госпиталя, стал прекрасным хирургом-офтальмологом, и вскоре – медицинской знаменитостью столицы. Но тут маститым уже врачом овладела новая страсть – любовь к литературе, он начал собирать народный фольклор, пословицы, поговорки. Свои первые произведения он публиковал под псевдонимом Казак Луганский.

Плачевный опыт

Впрочем, первые опыты в литературе он делал и раньше. Один из них закончился плачевно. В сентябре 1823 года Даль оказался под арестом по подозрению в сочинении эпиграммы на главнокомандующего Черноморским флотом Грейга. Но был оправдан судом. Славу, как литератору, ему принесли «Русские сказки из предания народного изустного на грамоту гражданскую переложенные, к быту житейскому принаровленные и поговорками ходячими разукрашенные Казаком Владимиром Луганским. Пяток первый».

Современные дети, засыпая под сказку о Курочке-Рябе, не знают, что ее автором был Владимир Даль. Но власти сочли это произведение неблагонадежным, писателю грозили большие неприятности, он оказался в тюрьме. Выручил Василий Жуковский, который был наставником сына наследника Николая I. Он описал наследнику случившееся в анекдотическом виде и обрисовал Даля, как вполне достойного гражданина и кавалера боевых орденов. В результате император приказал освободить Даля.

Главное детище

Главное его детище, которое мы ценим до сих пор, – его знаменитый «Толковый словарь живого великорусского языка». Ничего подобного в России не создано до сих пор. Когда этот словарь был собран до буквы П, Даль ушел в отставку, поселился в Москве и решил посвятить оставшуюся жизнь своему детищу.

В это время он познакомился с Пушкиным. Тот подарил Владимиру Ивановичу свою сказку «О попе и о работнике его Балде» с примечательным автографом «Твоя от твоих!». А узнав о его страсти к собирательству слов, воскликнул: «Так сделайте словарь! Позарез нужен словарь живого разговорного языка!». Восторженно отозвался поэт и о собранных Далем пословицах и поговорках. «Что за роскошь, что за смысл, какой толк в каждой поговорке нашей», что за золото!» А потом добавил: «Ваше собрание не простая затея, не увлечение. Это совершенно новое у нас дело. Вам можно позавидовать – у вас есть цель. Годами копить сокровища и вдруг открыть сундуки перед изумленными современниками и потомками!».

Как и его отец, Владимир Даль владел множеством языков. Он был не только искусным врачом и замечательным лингвистом. Он был и членом-корреспондентом Петербургской академии наук по физико-математическому отделению, и членом-корреспондентом по естественным наукам. Написал два учебника – «Ботаника» и «Зоология». Прославился как этнограф, собрал лучшую в России коллекцию русского лубка. Составил этнографические описания народов Нижнего Урала и Казахстана. Увы, этот гениальный человек стал жертвой злого навета. Даля обвинили, что будто бы он составил мракобесную «Записку о ритуальных убийствах», обвиняя в этом евреев. Однако потом выяснилось, что Даль такой записки никогда не составлял и никакого отношения к ней не имел.

Православный христианин

До сих пор многие поражаются, как этот датчанин по происхождению сумел составить такой великолепный словарь русского языка. Однако сам Владимир Иванович никаким иностранцем себя никогда не считал. Еще в молодости он побывал в Дании, а потом вспоминал: «Когда я плыл к берегам Дании, меня сильно занимало то, что я увижу отечество моих предков, мое отечество. Ступив на берег Дании, я на первых же порах окончательно убедился, что отечество мое Россия, что у меня нет ничего общего с отчизной моих предков». О труде же своей жизни, «Толковом словаре», он сказал еще проще: «Я любил отчизну свою и принес ей должную мною крупицу по силам».

Писатель Мельников-Печерский после смерти Даля вспоминал, что однажды они прогуливались недалеко от Пресни по полю Ваганьковского кладбища.

– Вот здесь я и лягу, – сказал Даль, указывая на кладбище.

– Да вас туда не пустят, – ответил Мельников-Печерский, имея в виду, что Даль был родом из лютеранской семьи.

– Пустят, – отвечал он, – я умру православным по форме, хотя с юности православен по верованиям.

Так и произошло. Когда осенью 1871 года с ним случился легкий удар, Даль призвал православного священника и принял православное крещение. 22 сентября он скончался и был похоронен на православном Ваганьковском кладбище. Так что не случайно, что именно ему, как своему наследнику, Пушкин передал перстень. Не в поэзии, конечно, а наследнику в деле пропаганды и прославления «великого и могучего» русского языка, изучению которого Владимир Даль посвятил всю свою жизнь.

Дом «Пиковой дамы»

На этом доме в Петербурге нет мемориальной доски. Однако именно в нем, как полагают, жил персонаж, имя которого связано с одной из самых таинственных историй северной столицы. Речь идет о «Пиковой даме» Пушкина. Этот дом на Малой Морской ул., 10 в XIX веке принадлежал знаменитой княгине Наталье Петровне Голицыной, которая, как считают литературоведы, и послужила для Пушкина прообразом старухи-графини, сообщившей Германну мистическую тайну трех карт. В нем она прожила до глубокой старости, в нем и умерла в 1837 году в возрасте 94 лет.

Как описывает один автор, побывавший внутри исторического дома, его внешний, и внутренний облик в основном сохранился. Просторный вестибюль. Парадная мраморная лестница ведет к камину на площадке. Над ним высокое полуциркульное зеркало, а в нем небольшие круглые часы. Полустершиеся римские цифры на циферблате. Внизу надпись: Leroy Paris. Интересно, что Германну, когда он шел по дому графини, повстречались столовые часы работы «славного Leroy». Есть в доме и альков, две маленькие двери, узкий коридор, внутренняя винтовая лестница (в повести она названа витой), наконец, анфиладная дверь. В чем же секрет такого сходства? Может быть, Пушкин бывал в доме Голицыной?

История из жизни

История с тремя картами взята из жизни. Внук Голицыной Сергей Григорьевич Голицын (по прозвищу Фире) был в приятельских отношениях с Пушкиным. Фире любил поэзию, музыку. Но, пожалуй, больше всего любил карты. Однажды после крупного проигрыша он пришел просить денег у своей богатой бабки. Скупая Наталья Петровна вместо денег дала внуку совет поставить на три карты и таким образом отыграться. Что это были за карты, неизвестно. Каково же было удивление Фирса, когда он, шутя, поставил на три карты, названные Голицыной, и неожиданно с лихвой вернул проигрыш. Эта история стала известна Пушкину. Но ученые-пушкинисты подвергают сомнению тот факт, что Голицына была знакома со знаменитым авантюристом Сен-Жерменом и от него узнала тайну трех карт.

Тройка. Семерка. Туз. Отчего возникли в повести именно эти карты? Прежде всего, тройка. Она связывается в нашем представлении с тремя заповедями Германна. Всю жизнь он ставил на три верные карты: расчет, умеренность, трудолюбие.

Страстный картежник

Пушкин, как известно, и сам был страстным картежником. В полицейском списке карточных игроков от 1829 года поэт значился в одном ряду с графом Федором Толстым и «буяном» Нащокиным. «Пушкин – известный в Москве банкомет», – бесстрастно отметил полицейский чиновник. Да и сам поэт признавался в своих стихах:

Что до меня, то мне на часть
Досталась пламенная страсть.

* * *

Страсть к банку! Ни дары свободы,
Ни Феб, ни слава, ни пиры
Не отвлекли б в минувши годы
Меня от карточной игры;
Задумчивый, всю ночь до света
Бывал готов я в прежни лета
Допрашивать судьбы завет:
Налево ляжет ли валет?

Азартная игра