Фустанелла

Лишнего никто из деревенских себе не позволял. Горцы еще помнили и чтили законы. Нечаянно выроненное слово в этих краях могло стать причиной больших проблем.

Необдуманный поступок мог послужить поводом для суровой мести. А кровная месть как снежный ком! Когда вендетта поглощает горы, деревням вроде этой несдобровать перед неминуемым камнепадом.

Правда, наезжавшие из города к отцу Катерины, кириосу* Ксенофонту, самому образованному человеку в здешних местах, торговцы, что представляли себя знатоками жизни, в отличие от деревенщины не особо расшаркивались перед старостой, не забывая намекнуть, что за такую красавицу отец мог бы получить немалую выгоду. Хоть стадо коз «кри-кри», а то и табун лошадей! Ну, может и не табун. Но двух кобыл уж точно, гнедой и пегой масти, не говоря уж о трех мулах и с десяток овец в придачу…

*Ном – то же, что «префектура» (Здесь и далее примечание автора).

*Эвзон – военнослужащий элитного подразделения пехоты греческой армии, сформированного в основном из горцев.

*Кириос – почтенное обращение к мужчине, эквивалентное «господину».

Ксенофонт супился, хмурил густые черные брови, втягивал щеки, набирал воздух в легкие. Его ноздри раздувались словно у быка, но не проронив ни слова, он наливал себе чарку критской раки и осушал ее залпом до дна. А затем закусывал свежей россыпью овечьего сыра и

выдыхал воздух, игнорируя все эти скабрезности и намеки.

– Вы мне голову не дурите! – крутил ус староста Ксенофонт, переводя разговор в иную плоскость, – Лучше говорите, с чем явились? Неужто скоро война?!

И все гости мгновенно забывали о прелестях дочери уважаемого Ксенофонта, начиная сыпать версиями о предполагаемой измене генералов в Афинах, и о том, начнется ли в ближайший год война с дуче Муссолини, этим прохвостом, который возомнил себя римским Цезарем и хочет расширить свою недоделанную империю за счет свободолюбивой Эллады.

– Ничего! – уверял приезжих самый уважаемый из присутствующих, отец-настоятель горного монастыря, черный монах Георгиос. – Справились с османами. С дуче справимся и подавно!

Все одобрительно кивали, соглашаясь с настоятелем, недавно вернувшимся с Карье, столицы Афона, где игумен был допущен к заседанию Священного Кинота. Там правящие монахи недвусмысленно дали понять, что «войне быть и Элладе в этой войне придется ой как туго, но она все же выстоит и победит с помощью Господа…»

Эта уверенность мудрых мужей окрылила отца Георгиоса и теперь, давая прогнозы, он говорил о неминуемой войне и предстоящей в ней славной победе греков с экзальтированным видом, граничащим с воодушевлением безумца.

Катерина знала, что эти разговоры продлятся до глубокого вечера. За это время она успеет наведаться к тетке Зое в Ретимно, передать ей клубки пряжи, сколько она просила взамен свитера для отца, заплести с ее помощью косы, вернуться в деревню, посудачить с подружками, чтобы потом с наслаждением послушать «англоса» – археолога из далекой страны, вот уже больше года копошащегося в островной земле с лопаткой и смешными щеточками. Он избороздил горные кряжи, каменистые теснины и непролазные пещеры в поисках руин Минойской цивилизации и великолепно разговаривал по-гречески.

Сэр Том, рыжий и светлоликий джентльмен, бледнокожий с вытянутым как у орла носом, выставленным вперед подбородком и крохотными глазами, цвет которых из-за их небольшого размера был трудно уловим, а значит, скорее всего был серым. Он очень много знал, и охотно шел на контакт.

Он так просто и увлекательно рассказывал о том, чего она совершенно не ведала о своей сказочной стране, утратившей былое величие, что Катерина с удовольствием вызвалась помогать археологу в бытовых вопросах: сносить в стирку своей тетке его вещи и постельное белье, готовить ему еду, и, когда требовалось, привлекать своего младшего братишку к разгребанию грунта и выскабливанию плотно засевших в нем валунов.

Сэр Том платил четверть фунта в день. И это были огромные по тем временам деньги, которые можно было обменять на драхмы у любого лавочника и накупить в Ханье или Ретимно всякой нужной в хозяйстве всячины.

Поэтому отец не возражал, к тому же Катерина была под присмотром какого-никакого, а мужчины – своего младшего брата Линоса. Тому уже исполнилось шестнадцать.

Линос не был таким любопытным, как сестра. Мифы и легенды интересовали его гораздо меньше, чем возможность приработка. Он чувствовал себя взрослым, когда хвастался полученными шиллингами перед ровесниками и старшими парнями.

Один из них, именем Адонис, слушал внимательнее других. Возможно потому, что Катерина снилась ему каждую ночь, а с пробуждением вместо утренней зари ему мерещилось ее загорелое на критском солнце лицо, ее шелковистые каштановые волосы, которые тетка Катерины из Ретимно так искусно заплетала в косы и глаза, эти дивные угольки, что сжигали все его нутро, как только он осмеливался взглянуть в них прямо.

Он отводил свой взор всякий раз даже во сне, но утром, справившись с укладкой рыбацких снастей, багра и гарпуна в готовую к отплытию лодку, Адонис мчался к общему на две деревни колодцу, где надеялся встретить предмет своего вожделения и снова отвести глаза, чтобы потом проводить ее смелым взглядом, уже не таясь.

Дом старосты был неподалеку.

– Калимера*, Адонис! – звонко здоровалась Катерина, спешащая к месту раскопок сэра Тома вместе с заспанным братом, – Ты опять встал ни свет ни заря, чтобы поймать для меня рыбу!?

– Калимера, Катерина, – покраснев, отвечал юноша, – Если хочешь, я поймаю для тебя целый косяк !

– Он в тебя втрескался не на шутку! – беспардонно открыл тайну приятеля Линос, и Катерина замедлила шаг, подошла вплотную, чтобы со всей суровостью вглядеться в бесстыжие глаза своего воздыхателя.

– Это правда!? – надменно спросила девушка, – Сперва ты свалишь на меня пуд лангустов с ливийского моря, а потом пришлешь сватов?

Адонис молчал, ему нечего было сказать в свое оправдание.

– Тогда вот что… – смерив Адониса оценивающим взглядом с головы до пят, продолжила девушка. То ли подтрунивая, то ли на полном серьезе она приказывала, – Налови много рыбы и отправляйся с ней в гавань Ханьи, продай свой улов как можно дороже и купи себе новые сапоги вместо этих истертых сандалий! Иначе мой отец на порог тебя не пустит. Ты должен одеваться как сэр Том. Англос элегантен даже на раскопках. Он орудует киркой в пыли, но его сапоги после работы всегда начищены до блеска! И эта жилетка в клетку из плотного сукна! Шик! Она безупречна.

*Калимера – греческое приветствие «Доброе утро».

Адонис оценил сам себя критическим взглядом и понял, что она права. Он действительно похож на замухрышку! И это надо было срочно исправить…

…Он обязательно наловит целую кучу рыбы, навьючит ею своего немного исхудавшего мула и отвезет улов в гавань. Там, у венецианского арсенала он знает доброго торговца, который даст хорошую цену.

А сапоги в Ханье шьют бесподобные. Из выделанной мягкой кожи. Не такой ороговелой и трескучей, что используют для бурдюков. Он оденется как этот английский дэнди по имени Том и будет достоин того, чтобы предстать перед глазами Катерины и ее отца кириоса Ксенофонта.

Девушка заразительно рассмеялась, вызвав улыбку на лице своего визави, и побежала дальше, дразнить соседок и их мужей по дороге

к руинам, которые по выражению сэра Тома «представляли из себя артефакт»…

– Дурак! Она над тобой издевается, а ты поверил! – бросил на последок своему другу оглянувшийся Линос и побежал вслед за сестрой.

– Сам ты дурак… – тихо прошептал Адонис, замкнувшись в себе и вынашивая какой-то план.

Спустя неделю они пересеклись у того же колодца. Адонис стоял в новых черных, до блеска начищенных яловых сапогах из мягкой дубленой кожи, пропитанной дегтем, но Катерина этого даже не заметила. Поэтому ему пришлось покашлять и обронить платок, чтобы опустившись на колено, поднять его, и заодно, обратить внимание девушки на его обновку.

Первым разительную перемену заметил Линос.

– Ух ты! У тебя теперь сапоги!

– Купил по случаю в Ханье! – как бы между прочим проронил «хитрец» Адонис.

– Надо же! – удивилась девушка, – Сколько же рыбы тебе пришлось выловить и продать? Теперь в Ливийском море и ловить нечего! Надо сказать отцу. Пусть предупредит всех в округе и даже клерков в префектуре, чтоб разнесли новость по весям! Чтоб рыбаки не тратили время! И отправлялись сразу в залив Суда! Да, пока Адонис до туда не добрался! И, кстати, где обещанные лангусты?

– Астакос!* – гордо выпалил Адонис и, словно маг из бродячего шапито, сбросил ветошь с кольца, на которое через глазные яблоки были продеты несколько свежих омаров и парочка довольно крупной кефали.

Катерина покачала головой, выразив восхищение, а Линос просто открыл рот, будто его старший друг показал ему не просто свой увесистый улов, а настоящее чудо.

– А как ты раздобыл на южной стороне лодку? – открыл он рот, не веря своим глазам.

– И там живут добрые люди. Арендовал у одного старика со смешным именем Агапайос* за треть улова.

* Агапайос – мужское греческое имя (от греч. ????? – любовь)

– Так-так! – многозначительно изрекла Катерина, выхватила протянутую связку и, передав кольцо с дарами моря брату, побежала на раскопки. Линос помчался вслед.

– Эвхаристо*!!! – кричала она оставшемуся у колодца воздыхателю, снова не обернувшись.

Радости ее не было предела. У предусмотрительного сэра Тома имелся походный котелок и спички…

С дровами в ущелье нет проблем! Щепотка соли, две картофелины и лук в плетенном лукошке она как раз прихватила с собой. Это предвещало грандиозный обед.