Корсары. Легенда о Черном Капитане

– Клянусь осьминогом, ты прав, парень!

– Посмотрите туда, сэр! – закричал один из марсовых на грота-pee, махнув рукой в южном направлении.

С головы у него сорвало шляпу и отнесло далеко в море, где она еще долго прыгала с гребня на гребень, пока не затонула. Он попытался добавить что-то еще, но слова его подхватило налетевшим шквалом и разметало на отдельные звуки. С каждым мгновением ветер усиливался, заунывно завывая в снастях сонмищем злобных духов. Чтобы не сорваться, марсовый уцепился одной рукой за ванты, другой же продолжал указывать на юг, где через весь горизонт пролегла черная полоса, схожая с береговой линией, которой там не могло быть.

– Эй, наверху! – рявкнул капитан во всю глотку, стараясь перекричать шум ветра. – Взять все рифы и приготовиться к оверштагу.

– Боцман! Живее! – Джон наклонился над поручнями и крикнул рулевому у штурвала: – Держись крепче на развороте! А вы, парни, молитесь всем своим богам, у кого какие имеются, – повернулся он в сторону налегающих на брасы матросов. – Сейчас мы попробуем от него оторваться. Заодно и посмотрим, на что годится наш красавец!

В тот день Джон доказал всем, что по праву считается одним из лучших пиратских капитанов. Как у любого человека, у него были свои недостатки, но в умении управлять кораблем в критической ситуации ему не было равных. Люди ворчали и ругались, стонали и плакали, надрываясь из последних сил, но никто ни на миг не усомнился в своем капитане. Все его команды и распоряжения исполнялись немедленно и беспрекословно. Будь это обычный шторм, Джон и вся команда встретили бы его лицом к лицу и потягались на равных со свойственной корсарам бесшабашностью и слепой верой в удачу. Но то, что надвигалось на них, вынудив развернуться в обратном направлении и улепетывать во все лопатки, принадлежало к категории таких природных явлений, к которым неприменимы привычные человеческие мерки. Их нельзя предвидеть или предотвратить, и противостоять им простому смертному так же бессмысленно и бесполезно, как пытаться вычерпать море ложкой.

Ветер то и дело менял направление, и обессилевшим матросам снова и снова приходилось наваливаться на брасы, чтобы положить корабль на другой галс.

– Кэп держит курс на Багамы! – крикнул Питеру в ухо Джаспер. – Хочет укрыться за островами с подветренной стороны.

Блейк кивнул, не имея особого желания надрывать глотку понапрасну. Рев ветра заглушал и перекрывал все остальные звуки. Сгустившаяся в небе тьма окутала «Обрученного с ветрами» мглистым саваном. Видимость сократилась до двух шагов. Море сплошь покрылось белыми барашками пены. Порывами ветра ее клочья срывало с гребней и швыряло в лица матросам вперемешку с солеными брызгами. Перечеркивая змеевидными зигзагами клубящиеся над головами черные тучи, вспышки молний выхватывали из мрака перевернутый вверх тормашками мир. Палуба то и дело уходила из-под ног, вертикально кренясь с носа на корму и обратно, когда корабль переваливался с волны на волну, сначала натужно взбираясь наверх и зависая горизонтально в неустойчивом равновесии, а затем стремительно, как на салазках с горы, скатываясь вниз по противоположному склону.

С высоты гребня зияющая под днищем пропасть казалась бездонным провалом, ведущим прямиком в преисподнюю. Волны окружали корабль со всех сторон, возвышаясь стеной за кормой, нависая хищным клювом над бушпритом и смыкаясь справа и слева исполинскими клещами. Достигнув нижней точки провала, шхуна глубоко зарывалась носом, и всех, кто находился на палубе, окатывало с ног до головы бурным потоком, подхватывающим и уносящим в пучину все, что осталось незакрепленным: полные и пустые бочки, короба и ящики, инструменты и свернутую рулонами парусину.

Мачты гнулись под натиском ветра, угрожая переломиться или вырваться из степсов.

Питер старался не думать, каково сейчас приходится Уильяму, оставшейся наверху с марсовыми, чтобы маневрировать парусами. Он сам прошел всю школу от юнги до шкипера, и знал – каково это передвигаться по скользким реям, управляться с отяжелевшими от воды парусами и удерживать равновесие в противостоянии с качкой, то и дело меняющим угол креном и порывами ветра, ежесекундно угрожающими сбросить вниз человека как жалкую мошку…

Но не было времени боятся – ибо сейчас требовалось отдавать команды.

– Взять два рифа у марселей! – крикнул он появившемуся боцману. – Трави булиня, брасопить к ветру, марселя долой, подтянуть тали на реях!

– Не хочу сомневаться в твоих талантах, дружище – но я взял бы четыре рифа и убрал бы грот.

– Давай!

Через десять минут они по команде подоспевшего с бака Джона взяли на гитовы контрбизань и повернули через фордевинд, чтобы идти вместе с бурей. А еще какое-то время спустя взяли на гитовы все марселя и пошли под одними снастями. И тут гигантская шальная волна, вынырнув откуда-то сбоку, нанесла предательский удар по правому борту. Корабль так сильно дал левый крен, что поручни фальшборта скрылись под водой. Повиснув на снастях параллельно вставшей под прямым углом палубе, Питер в неподдельном страхе зажмурился и приготовился к смерти, нисколько не сомневаясь, что сейчас шхуна перевернется вверх килем и накроет всех, кто еще остался в живых. Сердце перестало биться, дыхание прервалось, истекали последние секунды и… Неизвестно, откликнулся ли Господь на их молитвы – молитвы пиратов и головорезов, или просто испанские корабелы потрудились на славу, но когда он снова открыл глаза, корабль уже начал медленно выправляться… Левый борт пробкой вынырнул из воды, и «Обрученный с ветрами» вновь обрел вертикальное положение.

Питер с трепетом ожидал повторения только что пережитого кошмара, однако следующая волна оказалась слабее первой, и шхуна только сильно накренилась, но бортом не зачерпнула. Шторм продолжал бушевать и яриться, но вскоре он подметил, что волнение начинает постепенно стихать. Корабль по-прежнему швыряло из стороны в сторону, но теперь он гораздо лучше сохранял остойчивость и перестал зарываться носом, проваливаясь в промежуток между накатывающими один за другим валами. Даже вой ветра в снастях сделался не таким зловещим и уже не так безнадежно перекрывал человеческие голоса.

* * *

На пятый день плавания потрепанный «Обрученный с ветрами» отдал якорь в порту Тортуги.

Народ радостно принаряжался – надевая лучшее что было в сундуках и мешках. Смотрелось иногда это очень смешно – например флотский мундир с кружевной оторочкой, на который еще было нашито неумелыми стежками побольше золотого шитья – при этом одевший его был в ветхих штанах и босиком. Или шляпа шириной с тележное колесо по последней парижской моде а ниже – шелковый жилет с двумя рядами золотых пуговиц на голое тело. Или кавалерийские брюки с позументами, ботфорты, и бархатная треуголка с пышным павлиньим пером – но вот только на нарядившемся так помощнике парусного мастера Джессопе не было даже сорочки. Дубленные шеи и мозолистые пальцы с навечно въевшейся смолой от канатов украсили массивные цепи с медальонами и перстни, искрившиеся самоцветами.

Так что Питер в своем кое-как отстиранном капитанском одеянии выглядел довольно бледно среди расфуфыренных товарищей – поэтому решил украсить свой камзол брошью д’Аяллы – сойдет за пиратскую добычу. И вот вместе с прочей командой Блейк сошел на берег. Идти ему было некуда – точнее он не знал – где обычно проводят время пираты. Поэтому двинулся туда же куда и все.

По пути от них отделялись группки по три, по пять человек – кто-то вспоминал про друзей, кто-то – про знакомых девчонок…

Но дорога большей части команды брига завершилась у таверны «Золотой якорь», названной, как впоследствии выяснил моряк, в честь одной из легенд о Моргане – что якобы бросив собратьев по ремеслу в бухте Чагрес и увезя панамские сокровища, он подвесил вместо якорей большие золотые слитки.

– Добро пожаловать, господа! – Разбитная молодая женщина лет двадцати с небольшим окинула их оценивающим взглядом и уверенно повторила: – Добро пожаловать!

Бесцеремонно подталкивая в спину, она провела их в глубь зала и усадила за свободный столик. Высокая и темноволосая, с изящно очерченным личиком, она поначалу произвела на него благоприятное впечатление, но позже он подметил, что в глубине ее глаз цвета морской лазури таится холодная расчетливость, а в играющей на чувственных губах приветливой улыбке проскальзывает что-то ехидное.

Похоже перед ним была разбогатевшая и вовремя ушедшая с панели продажная девица… А как может разбогатеть проститутка? Либо подцепив какого-то старого распутника, либо наловчившись хорошо очищать кошельки пьяных клиентов…