Полное собрание сочинений. Том 37. Июль 1918 – март 1919

Товарищи! Почтим же память октябрьских борцов тем, что перед их памятником дадим себе клятву идти по их следам, подражать их бесстрашию, их героизму. Пусть их лозунг станет лозунгом нашим, лозунгом восставших рабочих всех стран. Этот лозунг – «победа или смерть».

И с этим лозунгом борцы международной социалистической революции пролетариата будут непобедимы.

Краткий отчет напечатан 8 ноября 1918 г. в газете «Вечерние Известия Московского Совета» № 93

Впервые полностью напечатано 3 апреля 1924 г. в газете «Правда» № 76

Печатается по рукописи

Речь на митинге-концерте сотрудников Всероссийской Чрезвычайной Комиссии 7 ноября 1918 г.

(Буря аплодисментов.) Товарищи, чествуя годовщину нашей революции, мне хочется остановиться на тяжелой деятельности чрезвычайных комиссий.

Нет ничего удивительного в том, что не только от врагов, но часто и от друзей мы слышим нападки на деятельность ЧК. Тяжелую задачу мы взяли на себя. Когда мы взяли управление страной, нам, естественно, пришлось сделать много ошибок и естественно, что ошибки чрезвычайных комиссий больше всего бросаются в глаза. Обывательская интеллигенция подхватывает эти ошибки, не желая вникнуть глубже в сущность дела. Что удивляет меня в воплях об ошибках ЧК, – это неумение поставить вопрос в большом масштабе. У нас выхватывают отдельные ошибки ЧК, плачут и носятся с ними.

Мы же говорим: на ошибках мы учимся. Как во всех областях, так и в этой мы говорим, что самокритикой мы научимся. Дело, конечно, не в составе работников ЧК, а в характере деятельности их, где требуется решительность, быстрота, а главное – верность. Когда я гляжу на деятельность ЧК и сопоставляю ее с нападками, я говорю: это обывательские толки, ничего не стоящие. Это напоминает мне проповедь Каутского о диктатуре, равняющуюся поддержке буржуазии. Мы же говорим из опыта, что экспроприация буржуазии достается тяжелой борьбой – диктатурой.

Маркс говорил: между капитализмом и коммунизмом лежит революционная диктатура пролетариата. Чем больше он, пролетариат, будет давить буржуазию, тем бешенее будет ее отпор. Мы знаем, как во Франции в 1848 году расправлялись с пролетариями, и когда нас упрекают в жестокости, мы недоумеваем, как люди забывают элементарнейший марксизм. Мы не забыли восстания юнкеров в Октябре, мы не должны забывать про ряд подготовляющихся восстаний. Нам приходится, с одной стороны, учиться творческой работе, а с другой – сломить сопротивление буржуазии. Финляндская белая гвардия не постеснялась расстреливать рабочих, несмотря на ее «демократичность». В глубоких массах укрепилась мысль о необходимости диктатуры, несмотря на ее тяжесть и трудность. Вполне понятно примазывание к ЧК чуждых элементов. Самокритикой мы их отшибем. Для нас важно, что ЧК осуществляют непосредственно диктатуру пролетариата, и в этом отношении их роль неоценима. Иного пути к освобождению масс, кроме подавления путем насилия эксплуататоров, – нет. Этим и занимаются ЧК, в этом их заслуга перед пролетариатом.

Краткий отчет напечатан 9 ноября 1918 г. в газете «Известия ВЦИК» № 244

Печатается по машинописному экземпляру протокольной записи

Речь на совещании делегатов комитетов бедноты центральных губерний 8 ноября 1918 г.[74 - Совещание делегатов комитетов бедноты центральных губерний, на котором 8 ноября 1918 года выступал В. И. Ленин с речью о задачах деревенской бедноты в революции, было созвано редакцией газеты «Беднота» и состоялось в Москве, в здании Коммерческого института (ныне Московский институт народного хозяйства имени Г. В. Плеханова). На совещании присутствовало свыше 450 делегатов от комитетов бедноты Московской, Тульской, Орловской, Калужской, Владимирской, Тверской, Смоленской, Рязанской, Нижегородской, Иваново-Вознесенской, Симбирской, Тамбовской, Костромской, Черниговской и других губерний. О газете «Беднота» см. примечание 172.]

Организация деревенской бедноты, товарищи, стоит перед нами как самый важный вопрос нашего внутреннего строительства и даже как самый главный вопрос всей нашей революции.

Октябрьская революция поставила себе задачу вырвать из рук капиталистов фабрики и заводы, чтобы сделать орудия производства общенародными и, передав всю землю крестьянам, перестроить сельское хозяйство на социалистических началах.

Первую часть задачи было гораздо легче выполнить, чем вторую. В городах революция имела дело с крупным производством, на котором заняты десятки и сотни тысяч рабочих. Фабрики и заводы принадлежали небольшому числу капиталистов, с которыми рабочим нетрудно было справиться. Рабочие имели уже долгий опыт от прежней борьбы с капиталистами, которая научила их действовать дружно, решительно и организованно. Кроме того, фабрику или завод делить не нужно, важно лишь, чтобы все производство строилось в интересах рабочего класса и крестьянства, чтобы продукты труда не попадали в руки капиталистов.

Совсем иначе обстоит дело с землей. Здесь для победы социализма необходим был ряд переходных мер. Сразу из множества мелких крестьянских хозяйств сделать крупное невозможно. Сразу добиться того, чтобы сельское хозяйство, которое велось вразброд, стало общественным и приняло формы крупного, общегосударственного производства, при котором продукты труда переходили бы в равномерное и справедливое пользование всего трудового народа при всеобщей и равномерной трудовой повинности, – сразу этого добиться, в короткий срок, конечно, невозможно.

В то время, как фабрично-заводские рабочие в городах уже успели окончательно скинуть капиталистов и сбросить с себя ярмо эксплуатации, в деревне только начиналась настоящая борьба с эксплуатацией.

После Октябрьской революции мы добили помещика, мы отняли у него землю, но этим борьба в деревне еще не закончилась. Завоевание земли, как и всякое завоевание трудящихся, прочно только тогда, когда оно опирается на самодеятельность самих трудящихся, на их собственную организацию, на их выдержку и революционную стойкость.

Была ли эта организация у трудящихся крестьян?

К сожалению, нет, и в этом корень, причина всей трудности борьбы.

Крестьяне, не пользующиеся чужим трудом, не наживающиеся за счет других, разумеется, всегда будут поддерживать то, чтобы земля досталась всем поровну, чтобы все трудились, чтобы из владения землей не делать эксплуатации и для этого не прибирать к своим рукам как можно больше участков. Другое дело кулаки и мироеды, которые на войне разжились, которые пользовались голодом, чтобы продавать за баснословную цену хлеб, прятали его, выжидая нового повышения цен, и всячески стараются теперь разбогатеть на народном несчастье, на голоде бедняков деревни и городских рабочих.

Они, кулаки и мироеды, – не менее страшные враги, чем капиталисты и помещики. И если кулак останется нетронутым, если мироедов мы не победим, то неминуемо будет опять царь и капиталист.

Опыт всех революций, которые до сих пор были в Европе, наглядно подтверждает, что революция неизбежно терпит поражение, если крестьянство не побеждает кулацкого засилья.

Все европейские революции кончались ничем именно потому, что деревня не умела справляться с своими врагами. Рабочие в городах свергали царей (в Англии и Франции царей казнили еще несколько сот лет тому назад, это мы только опоздали с нашим царем), и, однако, после некоторого времени воцарялись старые порядки. Это потому, что тогда не было еще даже в городах крупного производства, которое объединяло бы на фабриках и заводах миллионы рабочих и сплачивало их в такую сильную рать, которая без поддержки крестьян смогла бы устоять против натиска и капиталистов и кулаков.

А беднейшее крестьянство не было организовано, само оно с кулаками плохо боролось, и вследствие этого революция терпела поражение также и в городах.

Теперь положение иное. За последние двести лет крупное производство настолько сильно развилось и покрыло все страны такой сетью громадных фабрик и заводов с тысячами и десятками тысяч рабочих, что теперь всюду в городах уже создался большой кадр организованных рабочих, пролетариата, которые представляют достаточную силу для окончательной победы над буржуазией, над капиталистами.

В прежних революциях крестьянской бедноте в ее тяжелой борьбе с кулаками не на кого было опереться.

Организованный пролетариат – более сильный и более опытный, чем крестьянство (этот опыт дала ему прежняя борьба) – теперь стоит в России у власти, владея всеми орудиями производства, всеми фабриками и заводами, железными дорогами, судами и т. д.

Теперь беднейшее крестьянство имеет надежного и сильного союзника в борьбе против кулачья. Беднейшее крестьянство знает, что город стоит за него, что пролетариат ему поможет всем, чем может, – и уже помогает на деле. Это показали недавние события.

Все вы помните, товарищи, в каком опасном положении находилась революция в июле этого года. Чехословацкое восстание разрасталось, голод в городах усиливался, а кулаки в деревне становились все наглее, все яростнее нападали на город, на Советскую власть, на бедняков.

Мы призвали деревенскую бедноту к организации, мы приступили к строительству комитетов бедноты и организации продовольственных рабочих отрядов. Левые эсеры подняли восстание. Они говорили, что в комитетах бедноты сидят лодыри, что рабочие грабят хлеб у трудовых крестьян.

А мы им отвечали, что они защищают кулачье, которое поняло, что в борьбе с Советской властью, кроме оружия, можно еще действовать измором. Они говорили: «лодыри», – а мы спрашивали, да почему тот или иной стал «лодырем», почему он опустился, почему он обнищал, почему он спился? не из-за кулаков разве? Кулаки вместе с левыми эсерами кричали о «лодырях», а сами загребали хлеб, прятали его, спекулировали, желая разбогатеть на голоде и страданиях рабочих.

Кулаки выжимали все соки из бедняков, они пользовались чужим трудом, и в то же время кричали: «лодыри»!

Кулаки с нетерпением ждали чехословаков, они охотно посадили бы нового царя, чтобы безнаказанно продолжать эксплуатацию, чтобы по-прежнему стоять над батраком, по-прежнему наживаться.

И все спасение было в том, что деревня объединилась с городом, что пролетарские и полупролетарские – не пользующиеся чужим трудом – элементы деревни вместе с городскими рабочими открыли поход на кулаков и мироедов.

В деле этого объединения особенно много пришлось сделать на почве продовольствия. Рабочее население в городах неимоверно страдало от голода, а кулаки говорили себе:

– Еще немного подержу свой хлеб, авось, дороже заплатят.

Кулакам не к спеху, конечно: денег у них достаточно; они сами рассказывают, что керенки у них накопились целыми фунтами.

Но такие люди, которые могут во время голода прятать и накапливать хлеб, – злейшие преступники. С ними надо бороться, как с худшими врагами народа.

И эту борьбу в деревне мы начали.

Меньшевики и эсеры пугали нас расколом, который мы внесем в деревню организацией комитетов бедноты. Но что значит не расколоть деревню? Это значит – оставить ее под кулаком. Но этого-то мы и не хотим, и потому решили деревню расколоть. Мы говорили: мы потеряем кулаков, это правда, этого несчастья не скроешь (смех), но мы выиграем тысячи и миллионы бедняков, которые станут на сторону рабочих. (Аплодисменты.)

Так и выходит. Раскол в деревне только яснее показал, где бедняки, где средние крестьяне, не пользующиеся чужим трудом, а где мироеды и кулаки.

Рабочие приносили и приносят бедноте свою помощь в борьбе с кулаками. В гражданской войне, разгоревшейся в деревне, рабочие стоят на стороне беднейшего крестьянства, как стояли они и тогда, когда проводили эсеровский закон о социализации земли.

Мы, большевики, были противниками закона о социализации земли. Но все же мы его подписывали, потому что мы не хотели идти против воли большинства крестьянства. Воля большинства для нас всегда обязательна, и идти против этой воли – значит совершать измену революции.

Мы не хотели навязывать крестьянству чуждой ему мысли о никчемности уравнительного разделения земли. Мы считали, что лучше, если сами трудящиеся крестьяне собственным горбом, на собственной шкуре увидят, что уравнительная дележка – вздор. Только тогда мы бы могли их спросить, где же выход из того разорения, из того кулацкого засилья, что происходит на почве дележки земли?

Дележка хороша была только для начала. Она должна была показать, что земля отходит от помещиков, что она переходит к крестьянам. Но этого недостаточно. Выход только в общественной обработке земли.

Этого сознания у вас не было, но жизнь сама приводит вас к этому убеждению. Коммуны, артельная обработка, товарищества крестьян – вот где спасение от невыгод мелкого хозяйства, вот в чем средство поднятия и улучшения хозяйства, экономии сил и борьбы с кулачеством, тунеядством и эксплуатацией.

Мы хорошо знали, что крестьяне живут, точно вросшие в землю: крестьяне боятся новшеств, они упорно держатся старины. Мы знали, что крестьяне только тогда поверят в пользу той или иной меры, когда они собственным умом дойдут до понимания, до сознания этой пользы. И потому мы помогали разделу земли, хотя и сознавали, что не в этом выход.

Но теперь бедняки сами начинают с нами соглашаться. Жизнь показывает им, что там, где нужно, скажем, 10 плугов, потому что земля разделена на 100 участков, при коммунальном хозяйстве можно обойтись меньшим количеством плугов, ибо земля не дробится так сильно. Коммуна позволяет целой артели, целому товариществу сделать такие улучшения в хозяйстве, какие недоступны отдельным мелким собственникам, и так далее.