Полное собрание сочинений. Том 19. Июнь 1909 ~ октябрь 1910

Недавние выступления господствующей в Думе партии октябристов, в связи с думскими и внедумскими речами правых кадетов, имеют, несомненно, крупное симптоматическое значение. «Мы изолированы в стране и в Думе», – жаловался глава партии контрреволюционных капиталистов, г. Гучков. А веховец, г. Булгаков, как бы вторит ему в «Московском Еженедельнике»: «…и реакция, и революция отрицают «неприкосновенность личности»; напротив, телом и душой исповедуют ее «прикосновенность», – совершенно одинаково Марков 2-ой, с травлей инородцев и погромной моралью, и с.-д. Гегечкори, во имя неприкосновенности личности апеллирующий ко «второй великой русской революции»» (№ 8, 20 февраля 1910 г., стр. 25).

«Мы ждем», обращался г. Гучков в Думе к царскому правительству, констатируя этим, что до сих пор буржуазия, душой и телом отдавшаяся контрреволюции, не может признать свои интересы обеспеченными, не может видеть ничего действительно прочного и устойчивого в смысле создания пресловутого «обновленного» строя.

А веховец Булгаков вторит: «…я с неутихающей болью думаю старую, горькую и больную думу: да ведь это одно и то же (т. е. и реакция и революция все то же, именно – )… тот же насильственно осуществляемый максимализм… Ведь в последнее время иные опять уже начинают вздыхать о новой революции, как будто теперь, после пережитого опыта, можно от нее ожидать чего-либо, кроме окончательного развала России» (стр. 32).

И думский вождь самой крупной буржуазной партии и популярный в либеральном «обществе» правокадетский публицист («Вехи» выходят пятым изданием) – оба жалуются, оба стонут, оба констатируют, что они изолированы. Изолированы идейно среди максималистов реакции и «максималистов» революции, среди героев черной сотни и «вздыхающих о новой революции» (либералов?), – «изолированы в Думе и в стране».

Это изолирование «центра», изолирование буржуазии, желающей изменения старого режима, но не желающей борьбы с ним, желающей «обновления» царизма, по боящейся свержения его, – явление не новое в истории русской революции. В 1905 году, когда неуклонно росло массовое революционное движение, нанося удар за ударом царизму, «изолированными» чувствовали себя и кадеты и октябристы. Кадеты (тогдашние «освобожденцы»[94 - «Освобождении» – представители либеральной буржуазии, группировавшиеся вокруг журнала «Освобождение».«Освобождение» – двухнедельный журнал, издававшийся за границей с 18 июня (1 июля) 1902 года по 5 (18) октября 1905 года под редакцией П. Б. Струве. Зародившись в недрах оппозиционного земского движения, «Освобождение» фактически являлось органом русской либеральной буржуазии и проводило идеи умеренно-монархического либерализма. В 1903 году вокруг журнала сложился (и в январе 1904 года оформился) «Союз освобождения», просуществовавший до октября 1905 года. Наряду с земцами-конституционалистами «освобожденцы» составили ядро образовавшейся в октябре 1905 года партии кадетов – главной буржуазной партии в России.]) начали упираться уже после б августа 1905 г., высказываясь против бойкота булыгинской Думы. Октябристы окончательно «уперлись» после 17 октября. В 1906–1907 гг. кадеты были «изолированы» в обеих Думах, бессильны использовать свое большинство, беспомощны в метаниях между царизмом и революцией, между черносотенными помещиками и пролетарски-крестьянским натиском. Несмотря на большинство в обеих Думах, кадеты были все время изолированы, были сжаты между Треповым и подлинным революционным движением и бесславно сошли со сцены, не одержав ни единой победы. В 1908–1909 гг. октябристы были в большинстве в III Думе, шли рука об руку с правительством, поддерживали его не за страх, а за совесть, – и они вынуждены признать теперь, что на деле командовали не они, а черносотенцы, что октябристская буржуазия изолирована.

Таковы итоги относительно исторической роли буржуазии в русской буржуазной революции. Опыт пятилетия (1905–1909 годы), наиболее богатого событиями и наиболее открыто развернувшего борьбу масс, борьбу классов в России, доказал фактически, что оба крыла нашей буржуазии, и кадетское и октябристское, оказались на деле нейтрализованными борьбой революции и контрреволюции, оказались бессильными, беспомощными, жалкими, мечущимися между враждебными лагерями.

Своими беспрерывными изменами революции буржуазия вполне заслужила те грубые пинки, те надругательства, то оплевание, которые достаются ей в течение столь долгого времени от черносотенного царизма, от царско-помещичьей черной сотни. И, конечно, не какие-нибудь особые моральные свойства вызвали эти измены со стороны буржуазии и это историческое возмездие, полученное ею, а противоречивое экономическое положение капиталистического класса в нашей революции. Этот класс боялся революции больше, чем реакции, победы народа – больше, чем сохранения царизма, конфискации помещичьих земель – больше, чем сохранения власти крепостников. Буржуазия не принадлежала к тем элементам, которым нечего было терять в великой революционной битве. Таким элементом в нашей буржуазной революции был только пролетариат, а за ним миллионы разоренного крестьянства.

Русская революция подтвердила тот вывод, который сделан был Энгельсом из истории великих буржуазных революций Запада, именно: чтобы добиться даже только того, что непосредственно необходимо буржуазии, революции надо было зайти дальше требований буржуазии[95 - См. введение Ф. Энгельса к английскому изданию его брошюры «Развитие социализма от утопии к науке», в котором он писал в 1892 году: «Для того чтобы буржуазия могла заполучить хотя бы те только плоды победы, которые тогда уже вполне созрели для сбора, необходимо было довести революцию значительно дальше этой цели…» (К. Маркс и Ф. Энгельс. Избранные произведения в двух томах, т. II, 1955, стр. 95).]. И пролетариат России вел, ведет и поведет нашу революцию вперед, толкая события дальше того, где бы их хотели остановить капиталисты и либералы.

В банкетной кампании 1904 года либералы всячески удерживали с.-д., боясь их бурного вмешательства. Рабочие не дали себя запугать призраком запуганного либерала и повели движение вперед, к 9-му января, к всероссийской волне непрерывных стачек.

Либеральная буржуазия, вплоть до «нелегальных» в ту пору «освобожденцев», звала пролетариат к участию в булыгинской Думе. Пролетариат не дал себя запугать призраком запуганного либерала и повел движение вперед, к октябрьской великой стачке, к первой народной победе.

Буржуазия раскололась после 17 октября. Октябристы решительно встали на сторону контрреволюции. Кадеты отстранились от народа и метнулись в переднюю к Витте. Пролетариат пошел вперед. Он мобилизовал, встав во главе народа, такие миллионные массы к самостоятельному историческому действию, что несколько недель настоящей свободы раз навсегда положили неизгладимую грань между старой и новой Россией. Пролетариат поднял движение до высшей возможной формы борьбы, – до вооруженного восстания в декабре 1905 г. Он потерпел поражение в этой борьбе, но он не был разбит. Его восстание подавили, но он достиг того, что сплотил в бою все революционные силы народа, не дал деморализовать себя отступлением, показал массам, – впервые в новейшей истории России показал массам, – возможность и необходимость борьбы до конца. Пролетариат был отброшен назад, но он не выпустил из рук великого знамени революции, и в то время, когда кадетское большинство I и II Думы отрекалось от революции, старалось потушить ее, уверяло Трепова и Столыпиных в своей готовности и способности потушить ее, – пролетариат открыто поднимал это знамя, продолжал звать к борьбе, воспитывать, сплачивать, организовывать силы для борьбы.

Советы рабочих депутатов во всех крупных промышленных центрах, ряд экономических завоеваний, вырванных у капитала, Советы солдатских депутатов в армии, крестьянские комитеты в Гурии и в других местах, наконец, мимолетные «республики» в нескольких городах России, – все это было началом завоевания политической власти пролетариатом, опирающимся на революционную мелкую буржуазию, в особенности на крестьянство.

Декабрьское движение 1905 г. велико потому, что оно в первый раз превратило «жалкую нацию, нацию рабов» (как говорил Н. Г. Чернышевский в начале 60 годов[96 - В. И. Ленин приводит слова Волгина, героя романа Н. Г. Чернышевского «Пролог» (см. Н. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений, том XIII, 1949, стр. 197).]) в нацию, способную под руководством пролетариата довести до конца борьбу с гадиной самодержавия и потянуть к этой борьбе массы. Это движение велико потому, что пролетариат показал здесь на опыте возможность завоевания власти демократическими массами, возможность республики в России, показал, «как это делается», показал практический приступ масс к конкретному выполнению этой задачи. Декабрьской борьбой пролетариат оставил народу одно из тех наследств, которые способны идейно-политически быть маяком для работы нескольких поколений.

И чем темнее теперь сгущаются тучи бешеной реакции, чем больше зверства контрреволюционной царской черной сотни, чем чаще приходится видеть, как даже октябристы качают головой, говоря, что «они ждут» реформ и не могут дождаться, чем чаще «вздыхают о новой революции» либералы и демократы, чем подлее речи веховцев («нужно сознательно не хотеть революции»: Булгаков, там же, стр. 32), – тем энергичнее должна рабочая партия напоминать народу, за что бороться.

О том, что бороться за цели, поставленные 1905 годом, за задачи, к осуществлению которых вплотную подошло тогдашнее движение, необходимо теперь в иных формах, в силу изменившихся условий, в силу иной обстановки данного исторического момента, об этом мы говорили уже неоднократно. Попытки самодержавия перестроиться по типу буржуазной монархии, длительные сговоры его с помещиками и буржуазией в III Думе, новая буржуазная аграрная политика и т. д., – все это ввело Россию в своеобразную полосу развития, поставило перед рабочим классом на очередь длительные задачи подготовки новой пролетарской армии – и новой революционной армии, – задачи воспитания и организации сил, использования думской трибуны и всех возможностей полуоткрытой легальной деятельности.

Надо уметь вести нашу тактическую линию, надо уметь построить нашу организацию таким образом, чтобы, учитывая изменившуюся обстановку, не умалять задач борьбы, не укорачивать их, не принижать идейно-политического содержания даже самой скромной, неяркой, мелкой на первый взгляд работы. Было бы именно таким умалением задач и выхолащиванием идейно-политического содержания борьбы, если бы мы поставили, напр., перед социал-демократической партией лозунг борьбы за открытое рабочее движение.

Как самостоятельный лозунг, это – не социал-демократический, а кадетский лозунг, ибо только либералы мечтают о возможности открытого рабочего движения без новой революции (и, мечтая об этом, проповедуют народу фальшивые учения). Только либералы ограничивают свои задачи подсобной целью, рассчитывая – как и либералы Западной Европы – примирить пролетариат с «реформированным», подчищенным, «улучшенным» буржуазным обществом.

Социал-демократический пролетариат не только не боится такого исхода, а, напротив, он уверен в том, что всякая заслуживающая этого названия реформа, всякое расширение рамок его деятельности, базы его организации, свободы его движения удесятерит его силы и увеличит революционную массовидность его борьбы. Но как раз для того, чтобы добиться действительного расширения рамок своего движения, чтобы добиться частичного улучшения, как раз для этого нужно ставить перед пролетарскими массами неурезанные, неукороченные лозунги борьбы. Частичные улучшения могут быть (и всегда бывали в истории) лишь побочным результатом революционной классовой борьбы. Только ставя перед рабочими массами во всей их широте, во всем их величии те задачи, которые завещал нашему поколению 1905 год, мы в состоянии на деле расширить основу движения, втянуть в него большие массы, вдохнуть в них то настроение беззаветной революционной борьбы, которое всегда вело угнетенные классы к победе над их врагами.

Не пренебрегать ни малейшей, ни единой возможностью открытого действия, открытого выступления, расширения базы движения, вовлечения в него новых и новых слоев пролетариата, использования всякого слабого пункта в позиции капиталистов для нападения на нее и завоевания улучшений быта, – и в то же время наполнение всей этой деятельности духом революционной борьбы, разъяснение на каждом шагу движения и при каждом повороте его всей полноты задач, к которым мы подошли в 1905 году и которых мы не решили тогда, – вот какова должна быть политика и тактика Российской социал-демократической рабочей партии.

«Социал-Демократ» № 12, 23 марта (5 апреля) 1910 г.

Печатается по тексту газеты «Социал-Демократ»

Поход на Финляндию

17 марта 1910 г. Столыпин внес в Государственную думу проект «о порядке издания касающихся Финляндии законов и постановлений общегосударственного значения». Под этим казенно-бюрократическим заглавием кроется самый наглый поход самодержавия против свободы и самостоятельности Финляндии.

Речь идет в законопроекте Столыпина о том, чтобы передать на решение Государственной думы, Государственного совета и Николая II все те финляндские дела, которые «относятся не к одним только внутренним делам этого края». Финляндскому сейму предоставляется только давать «заключения» по этим делам, причем заключения эти не обязательны ни для кого: финляндский сейм сводится в его отношении к империи на положение булыгинской Думы.

Что понимается при этом под «законами и постановлениями, которые относятся не к одним только внутренним делам» Финляндии? Не приводя всего перечня, занимающего в проекте Столыпина 17 пунктов, мы отметим, что сюда входят и отношения между Финляндией и др. местами империи по таможенной части, и изъятия из финляндских уголовных законов, и железнодорожное дело, и денежная система в Финляндии, и правила о публичных собраниях, и законы о печати в Финляндии, и проч.

На решение черносотенно-октябристской Думы передать все вопросы подобного рода! Полное разрушение финляндской свободы – вот что предпринимает самодержавие, рассчитывая опереться на представителей помещиков и купеческих верхов, объединенных третье-июньской конституцией.

Расчет безошибочный, конечно, поскольку речь идет только о тех, кто легализован этой «конституцией»: пятьдесят крайних правых, сто националистов и «правых октябристов», сто двадцать пять октябристов – вот та черная рать, которая собрана уже в Думе и подготовлена долгой травлей правительственной печати к проведению любой меры насилия против Финляндии.

Старый национализм самодержавия, давящего всех «инородцев», подкреплен теперь, во-первых, ненавистью всех контрреволюционных элементов к народу, сумевшему воспользоваться октябрьской кратковременной победой российского пролетариата для того, чтобы создать под боком у черносотенного царя одну из самых демократических конституций всего мира, создать свободные условия для организации рабочих масс Финляндии, неуклонно стоящих на стороне социал-демократии. Финляндия воспользовалась российской революцией, чтобы обеспечить себе несколько лет свободы и мирного развития. Контрреволюция в России спешит воспользоваться полным затишьем у «себя дома», чтобы возможно больше отнять из финляндских завоеваний.

История как бы демонстрирует на примере Финляндии, что пресловутый «мирный» прогресс, из которого делают себе божка все филистеры, представляет из себя как раз такое кратковременное, непрочное, эфемерное исключение, которое вполне подтверждает правило. А правило это состоит в том, что только революционное движение масс и пролетариата во главе их, только победоносная революция в состоянии внести прочные изменения в жизнь народов, в состоянии серьезно подорвать господство средневековья и полуазиатские формы капитализма.

Только тогда вздохнула свободно Финляндия, когда российский рабочий класс поднялся гигантской массой и тряхнул русским самодержавием. И только в соединении с революционной борьбой масс в России может искать теперь финляндский рабочий путь к избавлению от нашествия черносотенных башибузуков.

Буржуазия Финляндии обнаружила свои контрреволюционные свойства даже в этой мирной стране, проделавшей революцию за счет русских октябрьских дней, отстоявшей свободу за спиной декабрьской борьбы и двух оппозиционных Дум в России. Буржуазия Финляндии травила красную гвардию финских рабочих и обвиняла их в революционизме; она делала все, что могла, чтобы тормозить полную свободу социалистических организаций в Финляндии; она думала услужливостью (вроде выдач политиков в 1907 году) уберечь себя от насилий царизма; она обвиняла социалистов своей страны в том, что их испортили русские социалисты, заразив их своей революционностью.

Теперь и буржуазия в Финляндии может видеть, к чему приводит политика уступок, услужливости, «угоды», политика прямого или косвенного предавания социализма. Вне борьбы социалистически обученных и социалистами организованных масс финский народ не найдет выхода из своего положения; вне пролетарской революции нет средства для отпора Николаю П.

Другое подкрепление старого национализма, как политики нашего самодержавия, дал рост классового сознания и сознательной контрреволюционности нашей российской буржуазии. Шовинизм вырос в ней вместе с ростом ненависти к пролетариату, как международной силе. Шовинизм усиливался в ней параллельно росту и обострению конкуренции международного капитала. Шовинизм явился как реванш за поражение в войне с японцами, за бессилие против привилегированных помещиков. Шовинизм нашел себе поддержку в аппетитах истинно русского промышленника и купца, который рад «завоевать» Финляндию, если не удалось урвать кусок пирога на Балканах. Поэтому организация представительства помещиков и крупнейшей буржуазии дает царизму верных союзников для расправы с свободной Финляндией.

Но если расширилась база контрреволюционных «операций» над свободной окраиной, то расширилась и база отпора этим операциям. Если вместо одной бюрократии и горстки тузов мы имеем организованное в третьедумском представительстве поместное дворянство и богатейшее купечество на стороне врагов Финляндии, то на стороне ее друзей мы имеем все те миллионные массы, которые создали движение 1905 г., которые выдвинули революционное крыло и I и II Думы. И как бы ни велико было в данный момент политическое затишье, а эти массы живут и растут, несмотря ни на что. Растет и новый мститель за новое поражение российской революции, ибо поражение финляндской свободы есть поражение российской революции.

Наша русская либеральная буржуазия тоже изобличается теперь – паки и паки – в своей трусости и бесхарактерности. Кадеты, конечно, против похода на Финляндию. Они, конечно, подадут голоса не с октябристами. Но не они ли сделали больше всего для подрыва сочувствия в «публике» к той непосредственной революционной борьбе, к той октябрьско-декабрьской «тактике», которая одна только и дала родиться финляндской свободе? – дала продержаться ей вот уже свыше 4-х лет? Не кадеты ли объединили русскую буржуазную интеллигенцию на отречении от такой борьбы и от такой тактики? Не кадеты ли из кожи лезли вон, чтобы поднять националистские чувства и настроения во всем русском образованном «обществе»?

Как оправдались слова с.-д. резолюции (декабрь 1908 г.), что своей националистской агитацией кадеты на деле служат службу именно царизму и никому иному![97 - См. резолюцию «О современном моменте и задачах партии», принятую Пятой конференцией РСДРП (Общероссийской 1908 г.) («КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК», ч. I, 1954, стр. 195–197).] Та «оппозиция», которую хотели чинить самодержавию кадеты по случаю дипломатических поражений России на Балканах, оказалась – как и следовало ожидать – мизерной, беспринципной, лакейской оппозицией, льстившей черносотенцам, разжигавшей аппетиты черносотенцев, журившей черносотенного царя за то, что он, черносотенный царь, недостаточно силен.

Ну, вот, жните теперь, господа «гуманные» кадеты, то, что вы посеяли. Вы доказали царизму, что он слаб в отстаивании «национальных» задач: царизм показывает вам свою силу в националистической травле инородца. В вашем национализме, неославизме и т. п. была корыстная, узкоклассовая буржуазная сущность и звонкая либеральная фраза. Фраза осталась фразой, а сущность пошла на пользу человеконенавистнической политике самодержавия.

Так всегда бывало, так всегда будет с либеральными фразами. Они только прикрашивают узкую корысть и грубое насилие буржуазии; они только украшают фальшивыми цветами народные цепи; они только одурманивают народное сознание, мешая ему распознать его настоящего врага.

Но каждый шаг царской политики, каждый месяц существования третьей Думы все беспощаднее разрушает либеральные иллюзии, все больше обнажает бессилье и гнилость либерализма, все шире и обильнее бросает семена новой революции пролетариата.

Придет время – за свободу Финляндии, за демократическую республику в России поднимется российский пролетариат.

«Социал-Демократ» № 13, 26 апреля (9 мая) 1910 г.

Печатается по тексту газеты «Социал-Демократ»

Боятся за армию

Думские прения по запросу социал-демократов и трудовиков о нарушении царским правительством статьи 96 основных законов еще не закончены. Но они настолько уже обрисовали положение дела, газеты столько уже накричали о пресловутой столыпинской «декларации 31 марта»[98 - «Декларацией 31 марта» было названо в газетах выступление председателя Совета министров П. А. Столыпина при обсуждении запроса социал-демократической фракции Думы, подписанного 32 депутатами, относительно «Правил» 24 августа (6 сентября) 1909 года. Этими «Правилами» изымались из ведения Государственной думы все вопросы, касавшиеся военного и военно-морского ведомств.], что вполне уместно будет остановиться на этом поучительном эпизоде в истории третьеиюньского режима.

Наша думская фракция была вполне права, предъявляя запрос правительству о нарушении им статьи 96 основных законов и выступая постольку как бы «в защиту» законности, «в защиту права», «в защиту третьеиюньской легальности» и т. д. и т. п. Говорим: «постольку», ибо с.-д. брались здесь, несомненно, за сложную задачу, за которую надо уметь взяться; – пускали в ход оружие, несомненно, обоюдоострое, способное при малейшей ошибке или даже при неловкости употребляющих его поранить самого носителя оружия, – говоря без метафор: способное незаметно отвести с.-д. в сторону от позиции классовой борьбы на позицию либерализма.

Социал-демократы сделали бы такую ошибку, если бы они говорили просто-напросто о «защите» ими основных законов, без пояснения особого характера этой «защиты». Социал-демократы сделали бы еще большую ошибку, если бы они из защиты основных законов или законности вообще сделали своего рода лозунг вроде «борьбы за легальность», – это было бы по-кадетски.

К счастью, наши думские товарищи не сделали ни того, ни другого. Первый оратор по запросу, Гегечкори, специально начал с выяснения особого характера социал-демократического выступления за основные законы. Гегечкори чрезвычайно удачно начал с доноса графа Бобринского, который на съезде объединенного дворянства вопил, намекая более чем прозрачно на социал-демократов, о необходимости «изъять этих смутьянов из недр Государственной думы»[99 - Имеется в виду доклад графа А. А. Бобринского о «допущенных в Государственной думе нападках на общественный строй и дворянство» на VI съезде объединенного дворянства, состоявшемся 14–20 марта (27 марта – 2 апреля) 1910 года в Петербурге. Совет объединенного дворянства – контрреволюционная организация крепостников-помещиков, оформившаяся в мае 1906 года на первом съезде уполномоченных губернских дворянских обществ; существовал до октября 1917 года. Ленин называл Совет объединенного дворянства «советом объединенных крепостников».]. «Я заявляю, – ответил Гегечкори, – что, несмотря на донос, несмотря на насилия и угрозы, фракция, которая заседает в этих стенах, ни на йоту не отступит от предначертанных ею задач и целей защиты интересов рабочего класса».

Бобринский приглашал правительство выгнать из Думы тех, кто систематически агитирует против третье-июньской законности. Гегечкори начал с заявления, что ни насилия, ни угрозы не заставят с.-д. отступить от ее деятельности.

Гегечкори подчеркнул специально: «Мы, конечно, меньше, чем кто-либо другой, заботимся о поддержании авторитета, если таковой имеется, третьей Государственной думы»… «именно мы, принципиальные противники существующего политического строя, протестовали всякий раз, когда реакция стремилась в свою пользу урезать права народного представительства»… «когда открыто делаются посягательства на основные законы, то мы, принципиальные противники основных законов, принуждены взять их под свою защиту». И в заключение своей речи Гегечкори, отделяя себя от фетишистов легальности, сказал: «… Если мы вносим этот запрос, если мы пускаемся в экскурсии или в область юридических толкований, то это только для того, чтобы лишний раз раскрыть лицемерие правительства…» (стр. 1988 стенографического отчета).

Гегечкори выразил последовательно демократические, республиканские взгляды социалистов, сказав: «наши законы только тогда будут соответствовать интересам и потребностям масс населения, когда они будут продиктованы непосредственной волей народа», и «шум справа», отмеченный в этом месте стенографическим отчетом, особо подчеркнул, что стрела попала в цель.