Полное собрание сочинений. Том 18. Материализм и эмпириокритицизм

Тут мы подошли к одному из курьезнейших эпизодов всей нашей «махиады», всего похода российских махистов против Энгельса и Маркса. Новейшее открытие Богданова и Базарова, Юшкевича и Валентинова, о котором они трубят на тысячи ладов, состоит в том, что Плеханов делает «злосчастную попытку помирить Энгельса с Кантом при помощи компромиссной, чуть-чуть познаваемой, вещи в себе» («Очерки», стр. 67 и мн. др.)· Это открытие наших махистов открывает перед нами поистине бездонную пропасть самой безбожной путаницы, самого чудовищного непонимания и Канта и всего хода развития немецкой классической философии.

Основная черта философии Канта есть примирение материализма с идеализмом, компромисс между тем и другим, сочетание в одной системе разнородных, противоположных философских направлений. Когда Кант допускает, что нашим представлениям соответствует нечто вне нас, какая-то вещь в себе, – то тут Кант материалист. Когда он объявляет эту вещь в себе непознаваемой, трансцендентной, потусторонней, – Кант выступает как идеалист. Признавая единственным источником наших знаний опыт, ощущения, Кант направляет свою философию по линии сенсуализма, а через сенсуализм, при известных условиях, и материализма. Признавая априорность пространства, времени, причинности и т. д., Кант направляет свою философию в сторону идеализма. За эту половинчатость Канта с ним беспощадно вели борьбу и последовательные материалисты и последовательные идеалисты (а также «чистые» агностики, юмисты). Материалисты ставили Канту в вину его идеализм, опровергали идеалистические черты его системы, доказывали познаваемость, посюсторонность вещи в себе, отсутствие принципиальной разницы между ней и явлением, необходимость выводить причинность и т. п. не из априорных законов мысли, а из объективной действительности. Агностики и идеалисты ставили Канту в вину его допущение вещи в себе, как уступку материализму, «реализму» или «наивному реализму», причем агностики отбрасывали, кроме вещи в себе, и априоризм, а идеалисты требовали последовательного выведения из чистой мысли не только априорных форм созерцания, а всего мира вообще (растягивая мышление человека до абстрактного Я или до «абсолютной идеи» или до универсальной воли и т. д. и т. п.). И вот наши махисты, «не заметив» того, что они взяли себе в учителя людей, критиковавших Канта с точки зрения скептицизма и идеализма, принялись раздирать на себе ризы своя и посыпать головы пеплом, когда увидели чудовищных людей, критикующих Канта с диаметрально противоположной точки зрения, отвергающих в системе Канта самомалейшие элементы агностицизма (скептицизма) и идеализма, доказывающих, что вещь в себе объективно реальна, вполне познаваема, посюстороння, ничем принципиально не отличается от явления, превращается в явление на каждом шагу развития индивидуального сознания человека и коллективного сознания человечества. Караул! – закричали они, – это незаконное смешение материализма с кантианством!

Когда я читаю уверения наших махистов, что они гораздо последовательнее и решительнее, чем какие-то устарелые материалисты, критикуют Канта, мне всегда кажется, что в нашу компанию зашел Пуришкевич и кричит: я гораздо последовательнее и решительнее критиковал кадетов[57 - Кадеты – члены конституционно-демократической партии, ведущей партии либерально-монархической буржуазии в России. Партия кадетов была создана в октябре 1905 года; в состав ее входили представители буржуазии, земские деятели из помещиков и буржуазные интеллигенты. Видными деятелями кадетов были П. Н. Милюков, С. А. Муромцев, В. А. Маклаков, А. И. Шингарев, П. Б. Струве, Ф. И. Родичев и др. Для обмана трудящихся масс кадеты присвоили себе фальшивое название «партия народной свободы», на самом деле они не шли дальше требования конституционной монархии. Своей главной целью кадеты считали борьбу с революционным движением и стремились поделить власть с царем и помещиками-крепостниками. В годы первой мировой войны кадеты активно поддерживали захватническую внешнюю политику царского правительства. В период Февральской буржуазно-демократической революции они старались спасти монархию. Занимая руководящее положение в буржуазном Временном правительстве, кадеты проводили антинародную, контрреволюционную политику, угодную американо-англо-французским империалистам. После победы Октябрьской социалистической революции кадеты выступали непримиримыми врагами Советской власти, принимали активное участие во всех вооруженных контрреволюционных выступлениях и походах интервентов. Находясь после разгрома интервентов и белогвардейцев в эмиграции, кадеты не прекращали своей антисоветской контрреволюционной деятельности.], чем вы, господа марксисты! Слов нет, г. Пуришкевич, последовательные в политике люди могут и всегда будут критиковать кадетов с диаметрально противоположных точек зрения, но не следует все-таки забывать, что вы критиковали кадетов за то, что они – чересчур демократы, а мы их – за то, что они недостаточно демократы. Махисты критикуют Канта за то, что он чересчур материалист, а мы его критикуем за то, что он – недостаточно материалист. Махисты критикуют Канта справа, а мы – слева.

Образчиками первого рода критики служат в истории классической немецкой философии юмист Шульце и субъективный идеалист Фихте. Как мы уже видели, они стараются вытравить «реалистические» элементы кантианства. Точно так же, как самого Канта критиковали Шульце и Фихте, – так немецких неокантианцев второй половины XIX века критиковали юмисты-эмпириокритики и субъективные идеалисты-имманенты. Та же линия Юма и Беркли выступала в чуточку подновленном словесном облачении. Мах и Авенариус упрекали Канта не за то, что он недостаточно реально, недостаточно материалистично смотрит на вещь в себе, а за то, что он допускает ее существование; – не за то, что он отказывается выводить причинность и необходимость природы из объективной действительности, а за то, что он вообще допускает какую бы то ни было причинность и необходимость (кроме разве чисто «логической»). Имманенты шли в ногу с эмпириокритиками, критикуя Канта тоже с юмистской и берклианской точки зрения. Например, Леклер в 1879 году в том самом сочинении, в котором он расхваливал Маха, как замечательного философа, упрекал Канта за «непоследовательность и податливость (Conni-venz) в сторону реализма», выразившиеся в понятии «вещи в себе», этого «номинального остатка (Residuum) от вульгарного реализма» («Der Real, der mod. Nat. etc.», S. 9[117 - «Der Realismus der modernen Naturwissenschaft im Lichte der von Berkeley und Kant angebahnten Erkenntniskritik», S. 9 («Реализм современного естествознания в свете данной Беркли и Кантом критики познания», стр. 9). Ред.]). Вульгарным реализмом называет Леклер материализм, – «чтобы покрепче было». «По нашему мнению, – писал Леклер, – должны быть устранены все те составные части кантовой теории, которые тяготеют в сторону realismus vulgaris, как непоследовательность и ублюдочный (zwitterhaft) продукт с точки зрения идеализма» (41). «Непоследовательности и противоречия» в учении Канта проистекают «из смешения (Verquikkung) идеалистического критицизма с непревзойденными остатками реалистической догматики» (170). Реалистической догматикой называет Леклер материализм.

Другой имманент, Иоганнес Ремке, упрекал Канта за то, что он вещью в себе реалистически отгораживается от Беркли (Johannes Rehmke. «Die Welt als Wahrnehmung und Begriff», Brl., 1880, S. 9[118 - Иоганнес Ремке. «Мир как восприятие и понятие», Берлин, 1880, стр. 9. Ред.]). «Философская деятельность Канта имела по существу полемический характер: посредством вещи в себе он направлял свою философию против немецкого рационализма» (т. е. против старого фидеизма XVIII века), «а посредством чистого созерцания против английского эмпиризма» (25). «Я бы сравнил кантов-скую вещь в себе с подвижной западней, поставленной над ямой: вещичка высмотрит невинно и безопасно, а ступишь на нее – и внезапно падаешь в пропасть мира в себе» (27). Вот за что не любят Канта соратники Маха и Авенариуса, имманенты: за то, что он приближается кое в чем к «пропасти» материализма!

А вот вам образчики критики Канта слева. Фейербах упрекает Канта не за «реализм», а за идеализм, называя его систему «идеализмом на базе эмпиризма» (Werke, II, 296).

Вот особенно важное рассуждение Фейербаха о Канте. «Кант говорит: «Если мы рассматриваем предметы наших чувств, как простые явления, – как и следует их рассматривать, – то мы тем самым признаем, что в основе явлений лежит вещь в себе, хотя мы и не знаем, как она устроена сама по себе, а знаем только ее явления, т. е. тот способ, каким на наши чувства влияет (affiziert) это неизвестное нечто. Следовательно, наш разум тем самым, что он принимает бытие явлений, признает также бытие вещей в себе; и постольку мы можем сказать, что представлять себе такие сущности, которые лежат в основе явлений, т. е. которые суть лишь мысленные сущности, не только позволительно, но и необходимо»»… Выбрав такое место из Канта, где вещь в себе рассматривается просто как мысленная вещь, мысленная сущность, а не реальность, Фейербах на это и направляет всю свою критику. «…Следовательно, – говорит он, – предметы чувств, предметы опыта суть для разума только явления, а не истина…». «Мысленные сущности, видите ли, не представляют из себя действительных объектов для разума! Кантовская философия есть противоречие между субъектом и объектом, сущностью и существованием, мышлением и бытием. Сущность достается здесь разуму, существование – чувствам. Существование без сущности» (т. е. существование явлений без объективной реальности) «есть простое явление – это чувственные вещи; сущность без существования – это мысленные сущности, ноумены; их можно и должно мыслить, но им недостает существования – по крайней мере для нас – недостает объективности; они суть вещи в себе, истинные вещи, но они не суть действительные вещи… Какое противоречие: отделять истину от действительности, действительность от истины!» (Werke, II, S. 302–303). Фейербах упрекает Канта не за то, что он допускает вещи в себе, а за то, что он не допускает их действительности, т. е. объективной реальности, за то, что он считает их простой мыслью, «мысленными сущностями», а не «сущностями, обладающими существованием», т. е. реальными, действительно существующими. Фейербах упрекает Канта за отступление от материализма.

«Кантовская философия есть противоречие, – писал Фейербах 26 марта 1858 г. к Болину, – она ведет с неизбежной необходимостью к фихтевскому идеализму или к сенсуализму»; первый вывод «принадлежит прошлому», второй – «настоящему и будущему» (Gr?n, 1. с.[119 - Грюн, в цитированном месте. Ред.], II, 49). Мы уже видели, что Фейербах защищает объективный сенсуализм, т. е. материализм. Новый поворот от Канта к агностицизму и идеализму, к Юму и Беркли, несомненно, реакционен даже с точки зрения Фейербаха. И его горячий последователь, Альбрехт Pay, перенявший вместе с достоинствами Фейербаха недостатки его, превзойденные Марксом и Энгельсом, критиковал Канта всецело в духе своего учителя: «Философия Канта есть амфиболия (двусмысленность), она – и материализм, и идеализм, и в этой ее двойственной натуре заключается ключ к ее сущности. В качестве материалиста или эмпириста Кант не может уклониться от того, чтобы признать за вещами вне нас бытие (Wesenheit). Но в качестве идеалиста, он не мог избавиться от предрассудка, что душа есть нечто совершенно отличное от чувственных вещей. Существуют действительные вещи и человеческий дух, который постигает эти вещи. Каким же образом этот дух приближается к совершенно отличным от него вещам? Увертка у Канта следующая: дух имеет известные познания a priori, благодаря которым вещи должны являться ему так, как они ему являются. Следовательно, то обстоятельство, что мы понимаем вещи так, как мы их понимаем, есть наше творение. Ибо дух, живущий в нас, есть не что иное, как дух божий, и подобно тому, как бог создал мир из ничего, так и дух человека создает из вещей нечто такое, чем эти вещи сами по себе не состоят. Таким образом действительным вещам Кант гарантирует их бытие, как «вещам в себе». Душа необходима Канту, ибо бессмертие есть для него нравственный постулат. «Вещь в себе», господа, – говорит Pay по адресу неокантианцев вообще и путаника А. Ланге, фальсифицировавшего «Историю материализма», в особенности, – есть то, что отделяет идеализм Канта от идеализма Беркли: она образует мост от идеализма к материализму. – Такова моя критика кантовской философии, и пусть опровергнет эту критику, кто может… Для материалиста различение познаний a priori от «вещи в себе» совершенно излишне: он нигде не прерывает постоянных связей в природе, не считает материю и дух в корне различными между собой вещами, а только сторонами одной и той же вещи, и поэтому не нуждается ни в каких особых кунштюках, чтобы приблизить дух к вещам»[120 - Albrecht Rau. «Ludwig Feuerbach's Philosophie, die Naturforschung und die philosophische Kritik der Gegenwart», Leipzig, 1882, SS. 87–89 (Альбрехт Pay. «Философия Людвига Фейербаха, современное естествознание и современная философская критика», Лейпциг, 1882, стр. 87–89. Ред.).].

Далее, Энгельс, как мы видели, упрекает Канта за то, что он агностик, а не за то, что он отступает от последовательного агностицизма. Ученик Энгельса, Лафарг в 1900 году следующим образом полемизировал против кантианцев (к числу которых принадлежал тогда Шарль Раппопорт):

«…В начале XIX века наша буржуазия, покончив дело революционного разрушения, принялась отрицать свою вольтерианскую философию; в моду опять вошел католицизм, который Шатобриан размалевывал (peinturlurait) романтическими красками, и Себастиан Мерсье импортировал идеализм Канта, чтобы добить материализм энциклопедистов, пропагандисты которого были гильотинированы Робеспьером.

В конце XIX века, который будет носить в истории название века буржуазии, интеллигенты пытаются раздавить при помощи философии Канта материализм Маркса и Энгельса. Это реакционное движение началось в Германии – не в обиду будь сказано нашим социалистам-интегралистам, которые хотели бы приписать всю честь основателю их школы, Малону. Малон на самом деле сам вышел из школы Хёхберга, Бернштейна и других учеников Дюринга, начавших реформировать марксизм в Цюрихе». (Лафарг говорит об известном идейном движении в немецком социализме во второй половине 70-х годов прошлого века[58 - Имеется в виду оппортунистическое течение, сложившееся внутри Германской социал-демократической партии во второй половине 70-х годов XIX века. Главными идеологами этого течения были К. Хёхберг, Э. Бернштейн, К. А. Шрамм, находившиеся под влиянием дюрингианства. Бернштейн и Л. Фирек – наряду с И. Мостом и др. – активно способствовали распространению эклектических взглядов Е. Дюринга в рядах германской социал-демократии. Хёхберг, «вкупившийся», по выражению К. Маркса, в партию благодаря своим деньгам, призывал сделать социализм «общечеловеческим» движением, основанным на «чувстве справедливости» как угнетенных, так и представителей «высших классов». По инициативе Фирека в Берлине был создан «Мавританский клуб», в котором господствовало дюрингианство и который ставил своей целью приобщать «образованных лиц» к «социализму», добиваться классового сотрудничества рабочих с буржуазией. После введения в Германии исключительного закона против социалистов (1878) руководители «Мавританского клуба», переехав в Цюрих, продолжали свои попытки привлечения буржуазии на сторону «социализма».Оппортунистический, антимарксистский характер группы Хёхберга ярко проявился в вопросе о создании в Цюрихе центрального органа Германской социал-демократической партии. Хёхберг и его единомышленники считали, что газета не должна проводить революционную политику партии, что ей следует ограничиться абстрактной проповедью социалистических идеалов. Партийное руководство – А. Бебель, В. Либкнехт и др. – недооценило оппортунистическую опасность, по существу, доверив цюрихской группе издание газеты.В июле 1879 года в редактируемом Хёхбергом журнале «Jahrbuch f?r Sozialwissenschaft und Sozialpolitik» («Ежегодник Социальной Науки и Социальной Политики») была опубликована статья «Ретроспективный обзор социалистического движения в Германии», в которой осуждалась революционная тактика партии. Авторы статьи – Хёхберг, Шрамм и Бернштейн – обвиняли партию в том, что она спровоцировала исключительный закон своими нападками на буржуазию, призывали к союзу с буржуазией и подчинению ей, считая, что рабочий класс не в состоянии добиться своего освобождения собственными силами. Эти оппортунистические, реформистские взгляды вызвали резкий протест со стороны К. Маркса и Ф. Энгельса, справедливо увидевших в них предательство партии и выступивших в сентябре 1879 года с знаменитым «Циркулярным письмом» (см. К. Маркс и Ф. Энгельс. Избранные письма, 1953, стр. 324–331). ««Бешеная» атака Маркса, – писал В. И. Ленин, давая характеристику борьбы основоположников марксизма против оппортунизма, – привела к тому, что оппортунисты отступили и… стушевались. В письме от 19 ноября 1879 г. Маркс извещает, что Хёхберга из редакционной комиссии удалили, а от его идей отреклись все влиятельные вожаки партии, Бебель, Либкнехт, Бракке и т. д.» (Сочинения, 5 изд., том 15, стр. 237).Впоследствии Хёхберг и Шрамм отошли от рабочего движения. Бернштейн же, временно отказавшись от проповеди оппортунизма, стал одним из лидеров германской социал-демократии. Однако теоретическая путаница и оппортунистическая позиция, занятая Бернштейном в конце 70-х годов, оказались не случайными: после смерти Ф. Энгельса он открыто выступил с ревизией марксизма, выдвинув оппортунистический лозунг «движение – все, конечная цель – ничто», явившийся дальнейшим развитием основных положений статьи 1879 года.].) «Следует ожидать, что Жорес, Фурньер и наши интеллигенты тоже преподнесут нам Канта, когда они освоятся с его терминологией… Раппопорт ошибается, когда он уверяет, что для Маркса «существует тождество идеи и реальности». Прежде всего мы не употребляем никогда подобной метафизической фразеологии. Идея так же реальна, как объект, отражением которого в мозгу она является… Чтобы немножко развлечь (rеcrеer) товарищей, которым приходится знакомиться с буржуазной философией, я изложу, в чем состоит эта знаменитая проблема, столь сильно занимавшая спиритуалистические умы…

Рабочий, который ест колбасу и который получает 5 франков в день, знает очень хорошо, что хозяин его обкрадывает и что он питается свиным мясом; что хозяин – вор и что колбаса приятна на вкус и питательна для тела. – Ничего подобного, – говорит буржуазный софист, все равно, зовут ли его Пирроном, Юмом или Кантом, – мнение рабочего на этот счет есть его личное, т. е. субъективное, мнение; он мог бы с таким же правом думать, что хозяин – его благодетель и что колбаса состоит из рубленой кожи, ибо он не может знать вещи в себе…

Вопрос неверно поставлен, и в этом и состоит его трудность… Чтобы познать объект, человек должен сначала проверить, не обманывают ли его его чувства… Химики пошли дальше, проникли внутрь тел, анализировали их, разложили на их элементы, потом произвели обратную процедуру, т. е. синтез, составили тела из их элементов: с того момента, как человек оказывается в состоянии из этих элементов производить вещи для своего употребления, он может, – как говорит Энгельс, – считать, что знает вещи в себе. Бог христиан, если бы он существовал и если бы он создал мир, не сделал бы ничего бо?льшего»[121 - Paul Lafargue. «Le matеrialisme de Marx et l'idеalisme de Kant» в «Le Socialiste»[113 - «Le Socialiste» («Социалист») – еженедельная газета, выходила с 1885 года как теоретический орган Французской рабочей партии, с 1902 года являлась органом Социалистической партии Франции, а с 1905 – Французской социалистической партии. В газете печатались выдержки из работ К. Маркса и Ф. Энгельса, публиковались статьи и письма видных деятелей французского и международного рабочего движения конца XIX – начала XX века: П. Лафарга, В. Либкнехта, К. Цеткин, Г. В. Плеханова и других; издание газеты было прекращено в 1915 году.] от 25 февраля 1900 г. (Поль Лафарг. «Материализм Маркса и идеализм Канта» в газете «Социалист». Ред.).].

Мы позволили себе привести эту длинную выписку, чтобы показать, как понял Энгельса Лафарг, и как он критиковал Канта слева не за те стороны кантианства, которыми оно отличается от юмизма, а за те, которые общи и Канту и Юму, не за допущение вещи в себе, а за недостаточно материалистичный взгляд на нее.

Наконец и К. Каутский в своей «Этике» критикует Канта тоже с точки зрения, диаметрально противоположной юмизму и берклианству. «В свойствах моей зрительной способности, – пишет он против гносеологии Канта, – лежит то, что я вижу зеленое, красное, белое. Но то, что зеленое есть нечто иное, чем красное, свидетельствует о чем-то, лежащем вне меня, о действительном различии вещей… Соотношения и различия самих вещей, указываемые мне отдельными представлениями в пространстве и времени…, суть действительные соотношения и различия внешнего мира; они не обусловливаются характером моей познавательной способности… в таком случае» (если бы верно было учение Канта об идеальности времени и пространства) «о мире вне нас мы не могли бы знать ничего, не могли бы знать даже того, что он существует» (стр. 33–34 русск. перевода).

Итак, вся школа Фейербаха, Маркса и Энгельса пошла от Канта влево, к полному отрицанию всякого идеализма и всякого агностицизма. А наши махисты пошли за реакционным направлением в философии, за Махом и Авенариусом, критиковавшими Канта с юмистской и берклианской точки зрения. Конечно, идти за каким угодно идейным реакционером – святое право всякого гражданина и в особенности всякого интеллигента. Но если люди, порвавшие радикальным образом с самыми основами марксизма в философии, начинают потом вертеться, путать, вилять, уверять, что они «тоже» марксисты в философии, что они «почти» согласны с Марксом и чуточку только его «дополнили», – это уже зрелище совсем неприятное.

2. О том, как «эмпириосимволист» Юшкевич посмеялся над «эмпириокритиком» Черновым

«Смешно, конечно, видеть, – пишет г. П. Юшкевич, – как г. Чернов из агностического позитивиста-контиста и спенсерианца – Михайловского хочет сделать предтечу Маха и Авенариуса» (1. с, стр. 73).

Смешно тут прежде всего поразительное невежество г. Юшкевича. Как и все Ворошиловы, он прикрывает это невежество набором ученых слов и имен. Цитированная фраза стоит в параграфе, посвященном отношению махизма к марксизму. И, взявшись толковать об этом, г. Юшкевич не знает, что для Энгельса (как и для всякого материалиста) и сторонники линии Юма и сторонники линии Канта одинаково агностики. Поэтому противополагать агностицизм вообще махизму, когда Мах даже сам признает себя сторонником Юма, значит быть просто философски безграмотным. Слова: «агностический позитивизм» тоже нелепы, ибо позитивистами и называют себя сторонники Юма. Г. Юшкевич, взявший себе в учителя Петцольдта, должен был знать, что Петцольдт прямо относит эмпириокритицизм к позитивизму. Наконец, приплетать имена Огюста Конта и Герберта Спенсера опять-таки нелепо, ибо марксизм отвергает не то, чем отличается один позитивист от другого, а то, что есть у них общего, то, что делает философа позитивистом в отличие от материалиста.

Весь этот набор слов понадобился нашему Ворошилову для того, чтобы «заговорить» читателя, оглушить его звоном слов, отвлечь внимание к ничтожным пустякам от сути дела. А эта суть дела состоит в коренном расхождении материализма со всем широким течением позитивизма, внутри которого находятся и Ог. Конт, и Г. Спенсер, и Михайловский, и ряд неокантианцев, и Мах с Авенариусом. Эту суть дела с полнейшей определенностью выразил Энгельс в своем «Л. Фейербахе», когда он всех кантианцев и юмистов того времени (т. е. 80-х годов прошлого века) отнес к лагерю жалких эклектиков, крохоборов (Flohknacker, буквально: ущемитель блохи) и т. п.[59 - См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Избранные произведения в двух томах, т. II, 1955, стр. 356.] К кому могут и к кому должны относиться эти характеристики, – об этом наши Ворошиловы подумать не пожелали. И так как они не умеют думать, то мы им приведем одно наглядное сопоставление. Энгельс не приводит никаких имен, говоря и в 1888 и 1892 гг. о кантианцах и юмистах вообще[60 - В. И. Ленин имеет в виду работы Ф. Энгельса «Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии» (1888) и «Введение к английскому изданию» (1892) работы «Развитие социализма от утопии к науке» (см. К. Маркс и Ф. Энгельс. Избранные произведения в двух томах, т. II, 1955, стр. 351–352, 89–92).]. Единственная ссылка на книжку у Энгельса, это – ссылка на сочинение Штарке о Фейербахе, которое разбирал Энгельс. «Штарке, – говорит Энгельс, – усердно старается защитить Фейербаха от нападений и учений тех доцентов, которые шумят теперь в Германии под именем философов. Для людей, интересующихся выродившимся потомством классической немецкой философии, это, конечно, важно; для самого Штарке это могло казаться необходимым. Но мы пощадим читателя» («Ludwig Feuerbach», S. 25[61 - См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Избранные произведения в двух томах, т. II, 1955, стр. 358.]).

Энгельс хотел «пощадить читателя», т. е. избавить социал-демократов от приятного знакомства с выродившимися болтунами, именующими себя философами. Кто же эти представители «выродившегося потомства»?

Открываем книгу Штарке (С. N. Starke. «Ludwig Feuerbach», Stuttgart, 1885[122 - К. Н. Штарке. «Людвиг Фейербах», Штутгарт, 1885. Ред.]) и читаем постоянные ссылки на сторонников Юма и Канта. От этих двух линий отгораживает Штарке Фейербаха. Цитирует при этом Штарке А. Риля, Виндельбанда, А. Ланге (SS. 3, 18–19, 127 и след. у Штарке).

Открываем книгу Р. Авенариуса «Человеческое понятие о мире», вышедшую в 1891 году, и читаем на стр. 120 первого немецкого издания: «Конечный результат нашего анализа находится в соответствии – хотя и не в абсолютном (durchgehend), сообразно с различием точек зрения – с тем, к чему пришли другие исследователи, как, напр., Э. Лаас, Э. Мах, А. Риль, В. Вундт. Ср. также Шопенгауэра».

Над кем смеялся наш Ворошилов-Юшкевич?

Авенариус нисколько не сомневается в своей принципиальной близости – не по частному вопросу, а по вопросу о «конечном результате» эмпириокритицизма – к кантианцам Рилю и Лаасу, к идеалисту Вундту. Маха он упоминает между двумя кантианцами. И в самом деле, разве же это не одна компания, когда Риль и Лаас подчищали Канта под Юма, а Мах и Авенариус подчищали Юма под Беркли?

Удивительно ли, что Энгельс хотел «пощадить» немецких рабочих, избавить их от близкого знакомства со всей этой компанией доцентов, «ущемляющих блоху»?

Энгельс умел щадить немецких рабочих, а Ворошиловы не щадят русского читателя.

Необходимо заметить, что эклектическое по сути дела соединение Канта с Юмом или Юма с Беркли возможно, так сказать, в разных пропорциях, с преимущественным подчеркиванием то одного, то другого элемента смеси. Выше мы видели, например, что открыто признает себя и Маха солипсистами (т. е. последовательными берклианцами) только один махист, Г. Клейнпетер. Наоборот, юмизм в воззрениях Маха и Авенариуса подчеркивают многие ученики и сторонники их: Петцольдт, Вилли, Пирсон, русский эмпириокритик Лесевич, француз Анри Делакруа[123 - «Biblioth?que du congr?s international de philosophie», vol. IV. Henri Delacroix. «David Hume et la philosophie critique» («Библиотека международного философского конгресса», т. IV. Анри Делакруа. «Давид Юм и критическая философия». Ред.). Автор относит к сторонникам Юма Авенариуса и имманентов в Германии, Ш. Ренувье и его школу («неокритицистов») во Франции.] и др. Приведем один пример особенно крупного ученого, который в философии тоже соединял Юма с Беркли, но ударение переносил на материалистические элементы такой смеси. Это – знаменитый английский естествоиспытатель Т. Гексли, который пустил в ход термин «агностик» и которого, несомненно, имел в виду Энгельс и прежде всего и больше всего, когда говорил об английском агностицизме. Энгельс назвал в 1892 г. такого типа агностиков «стыдливыми материалистами»[62 - См. Ф. Энгельс. «Введение к английскому изданию» работы «Развитие социализма от утопии к науке» (К. Маркс и Ф. Энгельс. Избранные произведения в двух томах, т. II, 1955, стр. 89).]. Английский спиритуалист Джемс Уорд, нападая в своей книге «Натурализм и агностицизм» главным образом на «научного вождя агностицизма» (vol. II, р. 229) Гексли, подтверждает оценку Энгельса, когда говорит: «У Гексли уклон в сторону признания первенства за физической стороной» («рядом элементов», по Маху) «выражен часто настолько сильно, что тут вообще едва ли возможно говорить о параллелизме. Несмотря на то, что Гексли чрезвычайно горячо отвергает кличку материалиста, как позорную для его незапятнанного агностицизма, я не знаю другого писателя, более заслуживающего такой клички» (vol, II, р. 30–31). И Джемс Уорд приводит такие заявления Гексли в подтверждение своего мнения: «Всякий, кто знаком с историей науки, согласится, что ее прогресс во все времена означал и теперь, более чем когда-либо, означает расширение области того, что мы называем материей и причинностью, и соответственно этому постепенное исчезновение из всех областей человеческой мысли того, что мы называем духом и самопроизвольностью». Или: «Само по себе не важно, будем ли мы выражать явления (феномены) материи в терминах духа, или явления духа в терминах материи – и та, и другая формулировка в известном относительном смысле истинна» («относительно устойчивые комплексы элементов», по Маху). «Но с точки зрения прогресса науки материалистическая терминология во всех отношениях предпочтительнее. Ибо она связывает мысль с другими явлениями мира… тогда как обратная или спиритуалистическая терминология крайне бессодержательна (utterly barren) и не ведет ни к чему, кроме путаницы и темноты… Едва ли может быть сомнение в том, что чем дальше идет вперед наука, тем более широко и тем более последовательно все явления природы будут представляемы посредством материалистических формул или символов» (I, 17–19).

Так рассуждал «стыдливый материалист» Гексли, не хотевший ни в каком случае признавать материализма, как «метафизики», незаконно идущей дальше «групп ощущений». И тот же Гексли писал: «Если бы я вынужден был выбирать между абсолютным материализмом и абсолютным идеализмом, я был бы вынужден принять последний…». «Единственно, что нам достоверно известно, это существование духовного мира» (J. Ward, II, 216, там же).

Философия Гексли – точно так же есть смесь юмизма и берклианства, как и философия Маха. Но у Гексли берклианские выпады – случайность, а агностицизм его есть фиговый листок материализма. У Маха «окраска» смеси иная, и тот же спиритуалист Уорд, ожесточенно воюя с Гексли, ласково треплет по плечу Авенариуса и Маха.

3. Имманенты, как соратники Маха и Авенариуса

Говоря об эмпириокритицизме, мы не могли избежать неоднократных ссылок на философов так называемой имманентной школы, главными представителями которой являются Шуппе, Леклер, Ремке и Шуберт-Зольдерн. Необходимо рассмотреть теперь отношение эмпириокритицизма к имманентам и сущность философии, проповедуемой последними.

Мах писал в 1902 году: «… В настоящее время я вижу, как целый ряд философов, позитивистов, эмпириокритиков, сторонников имманентной философии, как и очень немногих естествоиспытателей, не зная ничего друг о друге, начал пробивать новые пути, которые при всех индивидуальных различиях сходятся почти в одном пункте» («Анализ ощущений», стр. 9). Здесь, во-первых, надо отметить на редкость правдивое признание Маха, что очень немногие естествоиспытатели принадлежат к сторонникам якобы «новой», на деле очень старой, юмистско-берклианской философии. Во-2-х, чрезвычайно важен взгляд Маха на эту «новую» философию, как на широкое течение, в котором имманенты стоят наравне с эмпириокритиками и позитивистами. «Таким образом раскрывается, – повторяет Мах в предисловии к русскому переводу «Анализа ощущений» (1906 г.), – одно общее движение» (стр. 4)… «Очень близок я, – говорит в другом месте Мах, – к последователям имманентной философии… Я не нашел в этой книге («Очерк теории познания и логики» Шуппе) ничего, с чем я охотно не согласился бы, сделав – самое большее – незначительные поправки» (46). Шуберта-Зольдерна Мах тоже считает идущим «очень близкими путями» (стр. 4), а Вильгельму Шуппе даже посвящает свой последний и сводный, так сказать, философский труд: «Познание и заблуждение».

Другой основоположник эмпириокритицизма, Авенариус, писал в 1894 году, что его «радует» и «ободряет» сочувствие Шуппе эмпириокритицизму и что «различие» (Differenz) между ним и Шуппе «может быть, существует только временно» (vielleicht nur einstweilen noch bestehend)[124 - «Vierteljahrsschrift f?r wissenschaftliche Philosophie», 1894, 18. Jahrg., Heft I, S. 29 («Трехмесячник Научной Философии», 1894, 18-ый год изд., тетрадь 1, стр. 29. Ред.).]. Наконец, И. Петцольдт, учение которого В. Лесевич считает последним словом эмпириокритицизма, прямо провозглашает вождями «нового» направления именно трощу: Шуппе, Маха и Авенариуса («Einf?hrung in die Philosophie der reinen Erfahrung», Bd. II, 1904, S. 295[125 - «Введение в философию чистого опыта», т. II, 1904, стр. 295. Ред.], и «D. Weltproblem», 1906, S. V и 146[126 - «Das Weltproblem von positivistischem Standpunkte aus», 1906, S. V и 146 («Проблема мира с позитивистской точки зрения», 1906, стр. V и 146). Ред.]). При этом Петцольдт решительно восстает против Р. Вилли («Einf», II, 321) – едва ли не единственного видного махиста, который устыдился такой родни, как Шуппе, и старался принципиально отгородиться от него, за что ученик Авенариуса получил от дорогого учителя замечание. Авенариус написал вышеприведенные слова о Шуппе в своем примечании к статье Вилли против Шуппе, причем добавил, что критика Вилли «вышла, пожалуй, интенсивнее, чем было нужно» («Viertljsehr. f. w. Ph.», 18. Jahrg., 1894, S. 29; здесь же статья Вилли против Шуппе).

Познакомившись с оценкой имманентов эмпириокритиками, перейдем к оценке эмпириокритиков имманентами. Отзыв Леклера в 1879 г. мы уже отметили. Шуберт-Зольдерн в 1882 году прямо отмечает свое «согласие» «частью с Фихте старшим» (т. е. с знаменитым представителем субъективного идеализма, Иоганном Готлибом Фихте, у которого был такой же неудачный философский сынок, как и у Иосифа Дицгена), затем «с Шуппе, Леклером, Авенариусом и частью Ремке», причем с особенным удовольствием цитируется Max («Erh. d. Arb.»[127 - «Die Geschichte und die Wurzel des Satzes von der Erhaltung der Arbeit» («Принцип сохранения работы, история и корень его»). Ред.]) против «естественноисторической метафизики»[128 - Dr. Richard von Schubert-Soldern. «?ber Transcendenz des Objects und Subjects», 1882, S. 37 и § 5. Ср. его же: «Grundlagen einer Erkenntnistheorie», 1884, S. 3 (Д-р Рихард фон Шуберт-Зольдерн. «О трансцендентности объекта и субъекта», 1882, стр. 37 и § 5. Ср. его же: «Основы теории познания», 1884, стр. 3. Ред.).] – так называют все реакционные доценты и профессора в Германии естественноисторический материализм. В. Шуппе в 1893 году, после выхода «Человеческого понятия о мире» Авенариуса, приветствовал это сочинение в «Открытом письме к Р. Авенариусу», как «подтверждение наивного реализма», защищаемого, дескать, и самим Шуппе. «Мое понимание мышления, – писал Шуппе, – прекрасно сходится с вашим (авенариусовским) «чистым опытом»»[129 - «Vierteljahrsschrift f?r wissenschaftliche Philosophie», 17. Jahrg., 1893, S. 384.]. Затем, в 1896 г. Шуберт-Зольдерн, подводя итоги тому «методологическому направлению в философии», на которое он «опирается», ведет свою родословную от Беркли и Юма через Ф. А. Ланге («с Ланге датирует собственно начало нашего направления в Германии») и далее Лааса, Шуппе и К

, Авенариуса и Маха, из неокантианцев Риля, из французов Ш. Ренувье и т. д.[130 - Dr. Richard von Schubert-Soldern. «Das menschliche Gl?ck und die soziale Frage», 1896, SS. V, VI (Д-p Рихард фон Шуберт-Зольдерн. «Человеческое счастье и социальный вопрос», 1896, стр. V, VI. Ред.).]. Наконец, в программном «Введении», напечатанном в первом номере специального философского органа имманентов, наряду с объявлением войны материализму и выражением сочувствия Шарлю Ренувье, читаем: «Даже в лагере самих естествоиспытателей поднимаются уже голоса единичных естествоиспытателей, чтобы проповедовать против растущего самомнения их товарищей по специальности, против нефилософского духа, овладевшего естественными науками. Таков, например, физик Мах… Повсюду приходят в движение свежие силы и работают над тем, чтобы разрушить слепую веру в непогрешимость естествознания, и начинают снова искать других путей в глубины таинственного, искать лучшего входа в жилище истины»[131 - «Zeitschrift f?r immanente Philosophie»[114 - «Zeitschrift f?r immanente Philosophie» («Журнал Имманентной Философии») – немецкий реакционный журнал; издавался в Берлине с 1895 по 1900 год, под редакцией М. Р. Кауфмана, при участии В. Шуппе и Р. Шуберта-Зольдерна.], Bd. I, Berlin, 1896, SS. 6, 9.].

Два слова о Ш. Ренувье. Это – глава влиятельной и распространенной во Франции школы так называемых неокритицистов. Теоретическая философия его – соединение феноменализма Юма с априоризмом Канта. Вещь в себе решительно отвергается. Связь явлений, порядок, закон объявляется априорным, закон пишется с большой буквы и превращается в базу религии. Католические попы в восторге от этой философии. Махист Вилли с негодованием называет Ренувье «вторым апостолом Павлом», «обскурантом высшей школы», «казуистическим проповедником свободы воли» («Gegen die Schulweisheit», S. 129[132 - «Против школьной мудрости», стр. 129. Ред.]). И вот эдакие-то единомышленники имманентов горячо приветствуют философию Маха. Когда его «Механика» вышла во французском переводе, орган «неокритицистов» – «L'Annеe Philosophique»[63 - «L'Annеe Philosophique» («Философский Ежегодник») – орган французских «неокритицистов»; выходил в Париже с 1890 по 1913 год под редакцией Ф. Пильона.], издаваемый сотрудником и учеником Ренувье, Пильоном, писал: «Бесполезно говорить о том, до какой степени своей критикой субстанции, вещи, вещи в себе позитивная наука г. Маха согласуется с неокритицистским идеализмом» (том 15-й, 1904, р. 179).

Что касается русских махистов, то они все стыдятся своего родства с имманентами, – иного, конечно, нельзя было и ждать от людей, не пошедших сознательно по дорожке Струве, Меньшикова и К

. Только Базаров называет «некоторых представителей имманентной школы» «реалистами»[133 - «Реалисты в современной философии – некоторые представители имманентной школы, вышедшей из кантианства, школа Маха – Авенариуса и многие родственные им течения – находят, что отвергать исходный пункт наивного реализма нет решительно никаких оснований». «Очерки», с. 26.]. Богданов коротко (и фактически неверно) заявляет, что «имманентная школа только промежуточная форма между кантианством и эмпириокритицизмом» («Эмпириомонизм», III, XXII). В. Чернов пишет: «Вообще имманенты лишь одной стороной своей теории подходят к позитивизму, а другими далеко выходят из его рамок» («Философские и социологические этюды», 37). Валентинов говорит, что «имманентная школа облекла эти (махистские) мысли в непригодную форму и уперлась в тупик солипсизма» (1. с, стр. 149). Как видите, тут чего хочешь, того просишь: и конституция и севрюжина с хреном, и реализм и солипсизм. Сказать прямо и ясно правду про имманентов наши махисты боятся.

Дело в том, что имманенты – самые отъявленные реакционеры, прямые проповедники фидеизма, цельные в своем мракобесии люди. Нет ни одного из них, который бы не подводил открыто своих наиболее теоретических работ по гносеологии к защите религии, к оправданию того или иного средневековья. Леклер в 1879 году защищает свою философию, как удовлетворяющую «все требования религиозно настроенного ума» («Der Realismus etc.», S. 73[134 - «Der Realismus der modernen Naturwissenschaft im Lichte der von Berkeley und Kant angebahnten Erkenntniskritik», S. 73. Ред.]). И. Ремке в 1880 году посвящает свою «теорию познания» протестантскому пастору Бидерману и заканчивает книжку проповедью не сверхчувственного бога, а бога, как «реального понятия» (за это, должно быть, Базаров отнес «некоторых» имманентов к «реалистам»?), причем «объективация этого реального понятия предоставляется и разрешается практической жизнью», образцом же «научной теологии» объявляется «Христианская догматика» Бидермана (J. Rehmke. «Die Welt als Wahrnehmung und Begriff», Berlin, 1880, S. 312). Шуппе в «Журнале для имманентной философии» уверяет, что если имманенты отрицают трансцендентное, то под это понятие вовсе не подходит бог и будущая жизнь («Zeitschrift f?r immanente Philosophie», II. Band, S. 52[135 - «Журнал Имманентной философии», т. II, стр. 52. Ред.]). В своей «Этике» он отстаивает «связь нравственного закона… с метафизическим миросозерцанием» и осуждает «бессмысленную фразу» об отделении церкви от государства (Dr. Wilhelm Schuppe. «Grundz?ge der Ethik und Rechtsphilosophie». Bresl., 1881, S. 181, 325[136 - Д-р Вильгельм Шуппе. «Основы этики и философии права», Бреславль, 1881, стр. 181, 325. Ред.]). Шуберт-Зольдерн в своих «Основах теории познания» выводит преэгзистенцию (предсуществование) нашего Я до бытия нашего тела и постэгзистенцию (послесуществование) Я после тела, т. е. бессмертие души (1. с, S. 82) и т. д. В своем «Социальном вопросе» он рядом с «социальными реформами» защищает сословное избирательное право против Бебеля, говорит, что «социал-демократы игнорируют факт, что без божественного дара – несчастья – не было бы счастья» (S. 330), и при этом плачется: материализм-де «господствует» (S. 242), «кто в наше время верит в потустороннюю жизнь, хотя бы только в возможности, того считают дураком» (ib.).

И вот эдакие-то немецкие Меньшиковы, обскуранты ничуть не менее высокой пробы, чем Ренувье, живут в прочном конкубинате с эмпириокритиками. Теоретическое родство их неоспоримо. Кантианства у имманентов не больше, чем у Петцольдта или Пирсона. Мы видели выше, что они сами признают себя учениками Юма и Беркли, и такая оценка имманентов общепризнана в философской литературе. Чтобы показать наглядно, из каких гносеологических посылок исходят эти соратники Маха и Авенариуса, приведем несколько теоретических основных положений из сочинений имманентов.

Леклер в 1879 году не выдумал еще названия «имманенты», которое означает собственно «опытный», «данный в опыте» и которое представляет из себя такую же лживую вывеску для прикрытия гнилья, как лживы вывески европейских буржуазных партий. В первом своем сочинении Леклер открыто и прямо называет себя «критическим идеалистом» («Der Realismus etc.», S. 11, 21, 206 и мн. др.). Канта он критикует здесь, как мы уже видели, за уступки материализму, определенно указывая свой путь от Канта к Фихте и Беркли. Против материализма вообще, и против склонности к материализму большинства естествоиспытателей в особенности, Леклер ведет такую же беспощадную борьбу, как и Шуппе, и Шуберт-Зольдерн, и Ремке.

«Вернемся назад, – говорит Леклер, – к точке зрения критического идеализма, не будем приписывать природе в целом и процессам природы трансцендентного существования» (т. е. существования вне человеческого сознания), «тогда для субъекта и совокупность тел и его собственное тело, поскольку он его видит и осязает, вместе со всеми изменениями его, будет непосредственно данным явлением пространственно связанных сосуществований и последовательностей во времени, и все объяснение природы сводится к констатированию законов этих сосуществований и последовательностей» (21).

Назад к Канту, – говорили реакционеры неокантианцы. Назад к Фихте и к Беркли, – вот что говорят по сути дела реакционеры имманенты. Для Леклера все сущее есть «комплексы ощущений» (S. 38), причем одни классы свойств (Eigenschaften), действующих на наши чувства, обозначаются, например, буквой M, a другие классы, действующие на другие объекты природы, буквой N (S. 150 и др.). И при этом Леклер говорит о природе, как «явлении сознания» (Bewu?tseinsph?nomen) не отдельного человека, а «человеческого рода» (S. 55–56). Если принять во внимание, что Леклер выпустил эту книгу в той самой Праге, где Мах был профессором физики, и что Леклер цитирует с восторгом только «Erhaltung der Arbeit» Маха, вышедшее в 1872 году, то невольно является вопрос, не следует ли признать сторонника фидеизма и откровенного идеалиста Леклера действительным родоначальником «оригинальной» философии Маха?

Что касается Шуппе, который пришел, по словам Леклера[137 - «Beitr?ge zu einer monistischen Erkenntnistheorie», Bresl., 1882, S. 10 («Очерки монистической теории познания», Бреславль, 1882, стр. 10. Ред.).], к «одинаковым результатам», то он, как мы уже видели, действительно претендует на защиту «наивного реализма» и горько плачется в «Открытом письме к Р. Авенариусу» по поводу «установившегося извращения моей (Вильгельма Шуппе) теории познания в субъективный идеализм». В чем состоит грубая мошенническая проделка, называемая защитой реализма имманентом Шуппе, это достаточно видно из такой его фразы, сказанной против Вундта, который, не колеблясь, относит имманентов к фихтеанцам, к субъективным идеалистам («Philosophische Studien», 1. с, S. 386, 397, 407[138 - «Философские Исследования», в цитированном месте, стр. 386, 397, 407. Ред.]).

«У меня, – возражал Шуппе Вундту, – положение «бытие есть сознание» имеет тот смысл, что сознание без внешнего мира немыслимо, что, следовательно, последний принадлежит к первому, т. е. многократно уже мной примечавшаяся и разъяснявшаяся абсолютная связь (Zusammengeh?rigkeit) того и другого, в каковой связи они составляют единое первоначальное целое бытия»[139 - Wilhelm Schuppe. «Die immanente Philosophie und Wilhelm Wundt» в «Zeitschrift f?r immanente Philosophie», Band II, S. 195 (Вильгельм Ulynne. «Имманентная философия и Вильгельм Вундт» в «Журнале Имманентной Философии», т. II, стр. 195. Ред.).].

Большую надо иметь наивность, чтобы не видеть чистокровного субъективного идеализма в подобном «реализме»! Подумайте только: внешний мир «принадлежит к сознанию» и находится в абсолютной связи с ним! Действительно, оклеветали бедного профессора в «установившемся» причислении его к субъективным идеалистам. С «принципиальной координацией» Авенариуса подобная философия совпадает всецело: их не оторвут друг от друга никакие оговорки и протесты Чернова и Валентинова, обе философии вместе будут отправлены в музей реакционных фабрикатов немецкой профессуры. Как курьез, свидетельствующий паки и паки о недомыслии г. Валентинова, отмстим, что он Шуппе называет солипсистом (само собой понятно, что Шуппе так же энергично клялся и божился, что он не солипсист, писал специальные статьи на эту тему, как Мах, Петцольдт и К

), – а базаровской статьей в «Очерках» сугубо восхищается! Хотелось бы мне перевести на немецкий язык изречение Базарова «чувственное представление и есть вне нас существующая действительность» и послать его сколько-нибудь толковому имманенту. Он расцеловал бы Базарова и зацеловал бы его так же, как расцеловали Маха и Авенариуса Шуппе, Леклеры и Шуберты-Зольдерны. Ибо изречение Базарова есть альфа и омега учений имманентной школы.

Вот вам, наконец, и Шуберт-Зольдерн. «Материализм естествознания», «метафизика» признания объективной реальности внешнего мира – главный враг этого философа («Осн. теории познания», 1884, S. 31 и вся II глава: «Метафизика естествознания»). «Естествознание абстрагирует от всех отношений сознания» (S. 52), – вот в чем главное зло (в этом и состоит материализм!). Ибо из «ощущений, а следовательно, состояний сознания» человек не может выйти (S. 33, 34). Конечно, – признается Шуберт-Зольдерн в 1896 г., – моя точка зрения есть теоретико-познавательный солипсизм («Социальный вопрос», S. X), но не «метафизический», не «практический». «То, что нам дано непосредственно, это – ощущения, комплексы постоянно меняющихся ощущений» («?ber Transe, и т. д.», S. 73[140 - «?ber Transcendenz des Objects und Subjects», S. 73. Ред.]).

«Материальный процесс производства, – говорит Шуберт-Зольдерн, – Маркс принял за причину внутренних процессов и мотивов точно таким же образом (и столь же фальшиво), как естествознание принимает общий» (человечеству) «внешний мир за причину индивидуальных внутренних миров» («Соц. вопр.», стр. XVIII). Насчет связи исторического материализма Маркса с естественноисторическим материализмом и философским материализмом вообще этот соратник Маха и не думает сомневаться.