Вера и рыцарь ее сердца. Роман в 6 книгах. Том 1

Очередная контузия.

Мужчина не понимал, что произошло с ним этой ночью, почему он так озверел, а может быть, он ещё не вернулся с войны? Ведь приходила к родителям на него похоронка, когда его ранило на Курской дуге, а он всем смертям назло выжил, но выжил не для того же, чтобы воевать с детьми в мирное время! Вспоминать о войне он не любил, но теперь эти травящие душу воспоминания помогали ему понять, когда он позволил ненависти так глубоко войти в его сердце.

* * *

Первый бой память зафиксировала до деталей и без белых пятен. Был приказ стоять на исходной позиции насмерть. Утро началось с артиллерийской атаки со стороны врага. Володя командовал батареей, в задачу которой входило поддержать пехоту, ведя прицельный огонь по огневым расчётам противника. После контузии пропал слух, но он продолжал командовать батареей – наводка и команда «Батарея! Огонь!». Атака врага была отбита, но выяснилось, что соседи справа и слева бежали, связь с командным пунктом потеряна.

А ночью мир вздрогнул от разрыва ракет, ярко осветивших место дислокации батареи. Немецкая артиллерия била прямой наводкой. Искорёженная от взрывов техника, разорванные в клочья тела убитых, истошные крики раненых, надсадное ржание лошадей, истекающих кровью, – всё смешалось в единую картину земного ада, и на всём белом свете не было управы на это кровавое безумие!

Под утро к батарее пробрался посыльный с приказом немедленно отступать, а отступать куда, если всюду немцы. Володя отвечал за вверенные ему орудия, они не должны достаться врагу. Для вывоза пушек требовались проезжие дороги, командование одобрило разведку на местности.

Природа не делила мир на своих и чужих, на неё не действовали законы военного времени, всё живое подчинялось только своим сезонным законам. На разведку Володя отправился на лошади, уцелевшей под огнём противника. В осеннем лесу пахло грибами, и в небе курлыкали журавли, словно войны не было и в помине. По дороге проехали два грузовика с пехотой, что подтверждало правильность направления выхода из окружения.

Володя с энтузиазмом пришпорил кобылку, чтобы та ускорила шаг, но мечтать о грибнице ему помешал гул самолёта. Немецкий лёгкий бомбардировщик «Хейнкель» показался в небе и тут же стал пикировать для бомбового удара. Первая машина взлетела в воздух, за ней – и вторая, а когда бомбардировщик развернулся на третий заход, то Володя не сомневался, что этот манёвр по его душу.

Лошадь надвигающуюся опасность поняла заблаговременно, она вздыбилась, сбросила седока и ускакала. Володя вскочил на ноги. Нет, ему не показалось – самолёт явно пикировал прямо на него. Он мог поклясться, что видел довольное лицо пилота, сидевшего у штурвала самолёта. Раздумывать было нечего, надо было удирать, и он, свернув с дороги, зайцем сиганул в рощу. Сброшенная бомба взорвалась рядом, но беглеца не задела. Немец, поупражнявшись в бомбометании, улетел восвояси, а Володя уже пешком продолжил разведку местности, но из головы не выходила наглость пилота, который принялся играть с ним в кошки-мышки.

Потом Володя шёл просёлочными дорогами и в сумерках налетел на вражескую батарею, прямо под прицел автоматчиков. «Драпать второй раз? Не дождёшься этого, нечисть фашистская! А умирать, так с музыкой!» – решил он в одно мгновение, подумав, что если немцев всего 56 миллионов, а русских 125 миллионов, то ему перед смертью надо убить минимум двух немцев, чтобы погибнуть отомщённым.

Володя в кармане шинели взвёл пистолет, но его геройский порыв… сменился радостью, потому что на солдатских пилотках он заметил красные звёздочки.

– Я свой! Свой я!

Володю окружили бойцы Красной армии, ещё не прошедшие боевого крещения.

По выходу из окружения батарея, где служил Шевченко, была дислоцирована на другой участок фронта, где уже готовилась к наступлению.

Это было первое наступление Красной армии, которое одушевило бойцов, защищающих свою землю. В душе Володи с ненавистью к захватчикам рождалась гордость быть защитником своего Отечества. Такой сострадательной любви к своей Родине и к своему народу он до того дня ещё не испытывал, и эта любовь помогала ему быть смелым и мужественным в боях с фашистами.

* * *

Это была реальность военного времени, а теперь Володя сидел за столом на кухне. Воспоминания о войне помогли ему вновь обрести твёрдую уверенность, что он добрый и любящий своих детей отец, который потерял бдительность и совершил ужасный поступок. И тут ему до одури захотелось выпить 100 грамм фронтовых, но перед глазами память добросовестно высветила из небытия надменную улыбку пленного фрица. Эта надменная улыбка говорила сама за себя: «…что, фронтовик, думал, что победил великую нацию Третьего рейха, а ты как был русская пьянь, так и остался!»

Мужчина грубо потёр лицо ладонями, чтобы сбросить это наваждение. Не нужна ему водка, фронт остался в прошлом, а фронтовые наказы командира и в мирное время не теряют своей командной силы.

* * *

Война близилась к победе над фашистами. На груди Шевченко рядом с двумя орденами Красной звезды блестели медали за оборону Сталинграда, за бои под Курском. Дух скорой победы поднимал настроение артиллеристам, которые в передышках между боями готовились к мирной жизни, обменивались адресами и поминали фронтовыми «ста граммами» своих погибших товарищей.

Однажды к вечеру, когда бой на подступах к Кёнингсбергу стих и в роте артиллеристов разливался по кружкам трофейный шнапс, положенный фронтовику при наступлении, Володя был вызван в штаб дивизии. По дороге в штаб он допевал песню артиллеристов: «Артиллеристы, Сталин дал приказ!..»

Перед входом в штабную землянку Володя поправил гимнастёрку, уверенно вошёл внутрь и доложился:

– Старший лейтенант Шевченко по вашему приказанию прибыл.

Командир Куропаткин указал лейтенанту на стул, что стоял посередине комнаты. Володя присел на краешек стула, снял с головы полинявшую фуражку и, положив её на колено, ждал очередного приказа.

– Что ты собираешься делать, лейтенант Шевченко, когда вернёшься домой? – вдруг как-то по-домашнему спросил его Куропаткин.

– Буду учиться, товарищ подполковник, – без запинки ответил Володя.

– На кого ты хочешь учиться?

– На инженера, товарищ подполковник!

– Хорошо, а что дальше?

– Женюсь, чтобы были… дом… дети. Всё как положено, товарищ подполковник, – немного смущаясь, но твёрдо ответил Володя командиру.

– Так вот, лейтенант Шевченко, воевал ты хорошо, грамотно, геройски, – продолжил разговор Куропаткин уже командным голосом. – Сначала ты, лейтенант Шевченко, вернись домой живым, стань инженером и женись на хорошей девушке, чтобы она воспитала твоих детей достойными гражданами советской страны. Работай так, чтобы заслужить к старости почёт и уважение. Дом построй такой, чтобы не стыдно было пригласить гостей и меня. Вот когда ты всего этого добьёшься, лейтенант Шевченко, тогда и выпей за здоровье свои фронтовые сто грамм. А сейчас прекратите это безобразие! Вы подаёте плохой пример своим солдатам. Это приказ!

– Слушаюсь, товарищ подполковник!

* * *

Таков был приказ командира на мирную жизнь, и этот приказ имел такую же силу сейчас, как и во время войны. Выкинув из головы все мысли о гранёном стакане, Володя глубоко вздохнул. Фронтовая дружба осталась только в его памяти. Никто из его фронтовых друзей не горел желанием встретиться вновь в мирное время, да и он сам ничего не сделал, чтобы отыскать своих однополчан, потому что в мирное время больше всего ему хотелось поскорее забыть мракобесие прошедшей войны.

Володя всегда думал о себе хорошо. Он хорошо воевал и в мирное время старался оправдать доверие партии и народа, соседи ему уважительно кивали при встрече, а женщин он к себе ближе вытянутой руки не подпускал, потому что любил единственную женщину на свете, этой женщиной была его жена. Только с ней он чувствовал себя состоявшимся мужчиной, только Римма умела ставить перед ним недосягаемые высоты и не давала ему расслабиться ни в жизни, ни в любви.

Но в эту ночь его успешная жизнь пошатнулась, любимая Римма стала чуть ли не ведьмой, а он – палачом! Как он сможет теперь смотреть детям в глаза? Ему даже захотелось молиться, но он забыл, какими словами надо молиться, а ведь его учила молиться мама. Как давно это было!

* * *

Молитва в глазах Володи была больше уделом женщин, проявлением их женской слабости, и он стеснялся, когда молилась при детях его мама.

Ранним утром, когда деревню начинали будить крики петухов, она ставила в угол горницы маленькую икону и начинала свою молитву. Слова её тихой молитвы разобрать было трудно, но от молитвенного шёпота хорошо становилось на душе.

Подростком Володя стеснялся и лёгких прикосновений маминых натруженных рук, гладивших его по голове, и притихал, когда мама его крестила. Все его братья и сёстры знали молитву «Отче наш», они вместе с родителями проговаривали эту молитву перед едой, но мамины молитвы были другие, более сокровенные, более насущные.

Мама молилась за отца и за детей, за соседей и за власти, а за погоду молилась, выходя в поле.

– Мы нуждаемся в том, чтобы Господь благословил нас хорошим урожаем.

Так объясняла она свои походы в церковь детям, которые носили пионерские галстуки.

Хотя, кроме матери, никто из семьи в церковь не ходил, но в семье по воскресеньям пелись песни о божественном. Володе запомнилась только одна песня, в ней говорилось о «встрече на небесах».

Когда Володя был ещё маленьким мальчиком, ему очень хотелось хотя бы одним глазком увидеть, какими бывают «небеса»? Мама с улыбкой слушала своего любознательного сына и объясняла, что в небесный рай мы попадём, когда умрём. Володя в знак согласия кивал головой, не понимая до конца значения этих слов, и долго про себя не мог решить, что же будет для него лучше: скорей умереть, чтобы скорее попасть в небесный рай или всё-таки подольше пожить? От этих размышлений в его сознании осталась надежда, что смерть, может быть, не так страшна, как кажется. Это помогало ему в жизни быть смелым, а окрыляла его смелость святая материнская любовь, которая оберегала его в жизни.

Как-то ранней зимой ударил крепкий мороз, и за ночь их деревенская речка Ильинка покрылась прочной коркой льда. Когда Володя бежал по этому льду на выручку старшему брату, то он не думал о «встрече на небесах», ему нельзя было на небеса, пока его брат не будет спасён, а Василий уже наполовину погрузился в студёную воду, судорожно цепляясь пальцами за белый рыхлый лёд.

– Володька! Володька! Вернись! – кричали друзья на берегу. – Ты сам потонешь, дурень!

Но Володя не обращал внимания на крики ребят, он продолжал ползти по неокрепшему льду на помощь к тонущему брату, и только голос его матери «Боже, помилуй нас грешных!» звучал в его голове.

Вернуться домой без брата Володя не мог, ведь это он подал идею лихо пробежаться по замёрзшей реке на другой берег. «Братва, кто смелый – за мной!», – кричал он друзьям, но его примеру последовал только брат Васька. В какой-то момент он обернулся назад, ожидая увидеть восторг друзей, но друзья смотрели не на героя-Володьку, а на его старшего брата Василия, который тонул в проруби.

Володя уже осторожно подползал к Василию, который из последних сил барахтался в ледяной воде, когда до него дошло, что он не сможет спасти брата, у него нет под рукой ничего, за что Василий смог бы ухватиться. Когда продвигаться дальше Володе стало опасно, его осенила идея. Быстро сняв с себя шарф, он завязал два морских узла по краям, в которые положил кусочки льда для тяжести.